Немного солнца

Если бы она не замешкалась, выходя из зала и пропуская вперед всю Эспаду, ничего бы не случилось. Улькиора обменивается с ней короткими фразами, если это можно назвать обменом − пленница молчит, сцепив пальцы, глядя в пол, казалось бы, не замечая своего сурового надзирателя, и лишь короткими кивками выражает молчаливое согласие с ним. Правильно, не согласишься − будет хуже. Она схватывает все очень быстро, это не раз ее спасало. Ннойтора мешкает, косится на нее враждебно, взбешенным зверем, − после того, как ему стало известно, чьими усилиями Гриммджо вернулся в строй, он был вне себя от гнева. Какая кошка пробежала между ними, Тесле оставалось только догадываться, но хозяин не обрадовался новости о Шестом, и теперь, кажется, думал, как отомстить человеку, посмевшему вмешаться, поднять с колен выбывшего, проигравшего. Ну, и ему самому заодно. "Хрен там! − он со всей силы ударяет кулаком по столу, рядом с чашкой чая, к которой, как ожидалось, и не притронулся, − Этому мусору оставалось только сдохнуть, а он и этого не смог. Все знают Закон, и проигравшим нет возврата". Ннойтора редко соглашался с Четвертым, но в данном контексте употребленное "мусор" казалось самым что ни на есть точно выражающим всю суть. "Ты что, умолял эту девчонку? Упрашивал? − он хохотнул, все равно что плюнул в лицо вновь сидящему за столом Сексте, − Какая разница, ты жалок! Сдохни как можно скорей." Развязаться сражению прямо посреди Зала собраний помешало только присутствие Айзена. Он тактично, насколько это возможно, напомнил присутствующим о своем существовании, о том, что отныне он есть Закон, а потому призывает их жить дружно. Ннойтора отступил, но не забыл о своем намерении помочь низвергнуть Сексту назад, откуда явился, и когда-нибудь вернет ему этот должок сполна. То ли дело девчонка. С ней разобраться – как два пальца об асфальт. Хоть сию минуту. Но вот парадокс − как бы сделать это так, чтобы не прихлопнуть ненароком. От Владыки проблем потом не оберешься, а в своем нынешнем состоянии Квинта не ручается за сохранность столь хрупкого сувенира из мира живых. Как хорошо, что у него есть Тесла, всегда сохраняющий холодный рассудок, он сможет прописать девке ровно столько, сколько ей положено, чтобы знала свое место и не более. И он, хороший мальчик, молча кивает на приказ Ннойторы и выполняет, увязавшись за девчонкой. И Ннойторе плевать, что у него в этот момент на уме, он старается не думать об этом, во всяком случае. А думает вместо этого − вот и славно. Кому марать руки о жалкое человеческое отродье, если не ему. Джируга усмехается, заверив фрасьона следом, что будет с нетерпением ждать вестей. Орихиме уже привыкла ловить на себе обжигающие взгляды, полные ненависти и презрения. Только понять причину такого отношения к себе было слишком сложно для девушки. В этом мире ей было непонятно все. Казалось, что с делением на белое и черное, в каждом обитателе Уэко Мундо осталось лишь два понятия: "слабее" − значит, не достоин жизни, и "сильнее" − выживай как хочешь. Если следовать этой логике, Орихиме относилась к первым, но на самом деле была лишь полезным никем. Человеком, в чьих руках по воле судьбы оказалась сила бога. "Почти богиня", − девушка грустно улыбнулась. Богини − они сильные, они не плачут и могут постоять за себя. Такие, как Йоруичи-сан, как Кучики-сан, как Тацки-тян. Им бы точно больше подошел этот статус. А Орихиме – никто. И поэтому безропотно терпит все колкие взгляды, обидные слова и издевательства, которыми так щедро одаривают ее некоторые арранкары, а в особенности − две девчонки, глаза которых наполнены до краев ненавистью и ревностью. Ни одна богиня не позволила бы такого к себе отношения. А она − терпит. И опускает взгляд, лишь бы не видеть безграничную злобу этого мира. Так ведут себя рабыни, а никак не богини. Но она не считает себя ни той, ни другой. Кто-то показывается на пороге. Для Улькиоры − слишком рано, остальные визиты всегда были незапланированными, грубыми, не предвещавшими ничего хорошего. Как и в этот раз. Но в нем не было ненависти. Лишь какая-то предопределенная решимость. И в отличие от двух девочек-арранкаров, пытающихся побольнее ударить или задеть словом, он молчал. Может быть, странная теплота его глаз, так сильно контрастирующая с этим миром, заставила девушку робко улыбнуться ему. Но он молчал. Молчал, когда его рука больно сжала плечо, и через мгновение она уже отлетела к стене, ударившись головой, так что аж потемнело в глазах. Орихиме лишь смотрит на него, и в ее взгляде можно прочитать сожаление. Такое не уместное, но такое правильное для нее. И снова девушка падает, на этот раз неловко ударившись плечом, как раз в том месте, где остались красные отпечатки его пальцев, скрытые плотной тканью. Орихиме до боли кусает губу, чтобы заглушить рвущийся из самой груди крик отчаяния. Глаза слишком быстро наполняются предательской влагой, но не от боли, нет. От обиды и непонимания, которые обжигающей волной накрывают ее мысли, глухими ударами отдаваясь в сердце. И снова хочется закричать, но слова застревают в горле, а изо рта вырывается лишь судорожный всхлип. Он молчит, даже когда уходит, не оборачиваясь. А Иноуэ провожает его невидящим взглядом, затуманенным от слез. Тесла уходит, пытаясь унять странную дрожь в руках, которыми он причинил ей боль, не потому что был настолько глуп и неоригинален, что не придумал ничего лучше, а просто потому что привык добиваться исполнения чужой воли самым коротким и действенным путем. Словами ее не сломить, оставалось прибегнуть к самому очевидному. Нужно было скорее покончить с этим, потому что ему отчего-то невыносимо думать о том, что он собирался совершить и совершил, несмотря на то, что не желал. И никогда бы не решился по собственной воле. Он повторял это про себя, как мантру, и верил, что случившееся не оставит в его душе столь глубокого следа. Он говорил себе, остановись, скорбно созерцая дорожку застылого лунного света, бившего из узкой оконной прорези. Он умолял ее, заплачь, прислушиваясь, не удалось ли ему добиться нужного результата одной попыткой. Маленькие голубые лепестки ее заколки блеснули из-за взлохмаченных рыжих лохм, случайно отразив лунный свет − он даже подумал на секунду, что она защищается. И тогда ему стало не до скорби. Единственный, кто мог бы помешать ему в этот момент − это Улькиора. Признаться, Тесла надеялся на то, что арранкар находился неподалеку и, почуяв нумероса, явится, чтобы защитить или хотя бы прогнать того, кто явился сюда без приглашения. Но он не пришел, и Орихиме знала, что этому не бывать. Орихиме сидела на диване и сверлила взглядом противоположную стену, рассеянно потирая все еще болевшее плечо. Она специально не лечила себя, что бы эта ноющая боль напоминала ей, кем является в этом пустом мире − ничем. Пустотой. И еще чтобы поверить, что все еще жива, что в ней еще остались эмоции, что она все еще может чувствовать боль. Девушка повернула голову на звук открывающейся двери. Рыжая пленница узнала его чуть раньше по духовной силе, чем разглядела силуэт в полумраке. Иноуэ резко вскочила с дивана, выронив бокал с водой. В глазах Орихиме можно было с легкостью рассмотреть непонимание и страх, но несмотря на это девушка не отводила взгляда от недавнего обидчика. Рука непроизвольно легла на ушибленное плечо, в инстинктивном желании защититься. Если бы только прикрывать раны на сердце было бы также просто… Хрупкие пальчики сильнее сжимают плечо, почти причиняя боль. Чтобы не забыть, кто перед ней. Тесла сказал бы, что трус, вот кто. И он пришел, чтобы доказать себе обратное. С каких пор Теслу заботило, насколько низко он пал, выполняя очередной приказ своего Эспады? Наверное, всегда. Так или иначе. Он был таким, сколько себя помнил, возможно, даже за тысячи миль до Пустоты. Но он никогда не причинял боль тому, кто не пытался даже защититься. И это заставило его в чем-то усомниться и затем вернуться к точке невозврата. А тут все так же, как в прошлый раз: та же дорожка лунного света, она сама та же, вот только во взгляде несмело плещется какое-то подобие решимости. Она узнает его, она готова защитить себя, если понадобится. И очень его этим радует. − Очень хорошо, Иноуэ Орихиме, − пока она не набралась достаточно решимости, он решает приблизиться, − Если наша последняя встреча тебя чему-то научила. Но этого недостаточно. Иноуэ признает власть имени. Она всегда чувствовала себя неуютно, не имея возможности обратиться к человеку, не зная, как его зовут. А он знал ее имя. И не отказывался использовать это преимущество над пленницей. Смущенную, с первых секунд обезоруженную, он без труда хватает ее за запястье, эта ситуация должна напомнить, словно один в один, прошлую. Но ничего более, ведь дальше он не заходит. Ему просто хотелось убедиться в правдивости своей догадки и слухов о ее мягкосердечности, которая вряд ли однажды спасет ей жизнь. Это весьма прискорбно, и ему не добиться большего, даже если он будет являться к ней каждый день, проделывая одно и то же. Он сам не смог бы. Вода растекается по полу замысловатой кляксой, а осколки у ног блестели в неярком свете луны словно мириады звезд − такие же холодные, недоступные и обжигающие. Орихиме неотрывно следила за каждым движением арранкара. Иноуэ не хотела бояться его, но гнетущая тишина не приносила успокоения. Девушка удивлялась, зачем он вернулся, почему не хочет оставить ее в покое. Тесла задавался тем же вопросом, и если она не поможет ему в этом разобраться, не поможет никто. Он продолжал удерживать ее руку, говоря: − Мне нужно знать, что ты не держишь на меня зла за мой... − Тесла задумался, усомнившись в выбранном слове, − Жестокий поступок. Это сложно, − и следует прикосновение к руке, такое обжигающе холодное, но совсем не страшное. Только пальцы предательски дрожат на его губах, к которым он с силой их прижимает. И с каким-то пугающим интересом. Орихиме с удивлением смотрит на него, на свою руку, которую просто не может выдернуть из кокона его пальцев, − Я знаю, тебе больно. Девушка снова вздрагивает, но теперь уже от его слов. Может быть, ей только слышится раскаяние? − Я не сержусь… − только и успевает ответить рыжая пленница. Ей нечего сказать, да и не хочется говорить о постоянной боли, к которой она никак не может привыкнуть. В этом мире ранит буквально все − даже показавшееся ей сочувствие. Но утаить от жадного взгляда арранкара, ищущего для себя небольшого искупления, ничего не получается. Он не верит пленнице, нетерпеливо и жестко разрывает рукав ее платья. Словно почуял и не ошибся − на бледном обнаженном плече видна ссадина от удара, которая хоть и причинила ей нестерпимую боль, но в то же время избавила от неизбежно бы последовавших в дальнейшем мучений. Тесла смотрит. И Тесла не понимает. − Почему не вылечишь? Орихиме начинает дрожать, но никак не может понять: от неожиданности, холода или страха. Она хочет отвернуться, но руку крепко держат, лишая такой возможности. Хочет опустить взгляд, но она сама себе обещала, что будет сильной. Рука действительно все еще болит. По его вине. − Чтобы помнить, − срывающимся голосом отвечает девушка, − Что бы ни на минуту не забывать, кто я для вас. Орихиме пытается говорить ровно и спокойно, но у нее не получается. Холодные пальчики никак не хотят теплеть в чужой руке. В этом мире все чужое. Безразличное. Холодное. Пугающее. И пытающееся изменить ее. Каждый день для Орихиме превращается в борьбу за себя, за свою чистоту и тот внутренний свет, который она сама никогда не видела. Это была только ее война за надежду. Ведь кроме этого у Иноуэ ничего не осталось. Она боялась научиться ненавидеть, а здесь было слишком много боли. Так много, что девушку переполняла горечь. − Физическая боль не сильнее той, которая живет в моем сердце, но она дает мне понять, что я жива. Не дает сойти с ума… Был ли смысл рассказывать это тому, кто все равно не поймет. Заведомо и бесповоротно. Он может только попытаться понять, примерить на себя чувства, о которых может судить лишь издалека, и крепко держать ее за руку. Тесла совершенно точно мог сказать, что он − не первый, кто причинил ей боль безо всякого повода, просто так. За то, что она так непозволительно чиста в этом мрачном мире, непозволительно сильна для человека, и за то, что вынуждена выполнять приказы Владыки, выставляющим ее силу напоказ и как будто бы – в укор тем, кто слабее. Он не сможет рассказать ей и о том, что был жесток по принуждению Эспады, которому он беспрекословно подчиняется. Это было бы так просто − избавиться от непрошеной ноши, спрятавшись за долговязой хозяйской спиной. Он не свалит вину так малодушно, тем более что он почти заслужил прощение, и ему никто в этом не помог, кроме него самого. − Боль напоминает, где наше место, − Тесла много раз повторял это сам себе, пока не свыкся, и теперь считал своим долгом привить эту мысль человеку, − Боль напоминает об ошибках. Тот, кто постоянно ошибается, привыкает к ней, − он вздыхает. И медлит. − Ты ошибаешься, подпуская меня близко. Орихиме как завороженная смотрела на свои тонкие пальцы у его губ, словно впервые видела свои руки. И теплое дыхание, согревающее озябшие пальчики девушки, и выражение глаз, и та странная нежность, с которой он держал ее − все казалось Орихиме слишком нереальным. Она боялась проснуться и снова оказаться лицом к лицу с безразличием зеленых изумрудных глаз, с теплой, но такой искусственной улыбкой местного бога. Со своим одиночеством. − Нет, к боли невозможно привыкнуть, она всегда разная. Тут, − девушка подносит свободную руку к груди молодого человека, туда, где должно биться сердце, − И тут, − теперь она осторожно трогает свое плечо, но Тесла не видит. Он отступил назад, едва девушка притронулась к нему, выпустил ее пальцы и, едва улавливая смысл ее слов, исступленно перебирал рассыпанные осколки. − Даже если я ошибусь, это будет только моя ошибка, − девушка опустила взгляд, следя за тем, как узор блестящих осколков приводят в движения чужие пальцы: черное на белом, − Мне не станет еще больнее, если я снова разочаруюсь. Больнее быть уже не может… Тесла сдержанно молчит, перезвон стеклышек, которые он аккуратно складывает в кучу, звучит отстранено, глухими помехами. Девушка наклоняется, словно намереваясь помочь, но на самом деле ищет его взгляд, да и говорит чуть тише, наклоняясь к его уху: − Я видела, что ты не хотел, − Ее слова, небось, звучат слишком абсурдно для тех, кто не способен на жалость, сострадание и понимание. Но Орихиме не покидала вера, что и среди них, абсолютно беспринципных, знающих только один закон, есть те, в которых живет доброта. Она видела. Видела это в его теплом и таком солнечном взгляде. − Немного солнца есть в каждом, − едва слышно произносит Иноуэ, она даже не уверена, расслышал ли он ее. Девушка подняла руку, но так и не коснулась его щеки − арранкар уклонился, словно ее прикосновения могли принести ему только страдания. Он, не задумываясь, сжал пальцы с подхваченными осколками стекла, но на отозвавшуюся в ладони боль не отреагировал. Как ни странно, эта боль позволяет держаться реальности, помнить о том, кто он и почему здесь. Все как она говорила… Орихиме видела, что маленькие кусочки стекла впиваются в перчатку, и скорее всего, причиняют боль молодому человеку. Но он, как и сама Иноуэ, радуется этому. Есть ли между ними разница? Особенно сейчас, когда на него давит непонятное и нелепое чувство вины. Но перед кем? Перед простой пленницей? Перед человеком, которого он невольно обидел? Иноуэ даже не попыталась остановить его тогда, и не пытается сейчас, когда он подходит к ней. Орихиме еще ниже опустила голову. Она была готова ко всему: к очередным нападкам, к очередной жестокости, но арранкар лишь накинул на плечи девушки свой плащ, все еще хранивший его тепло. Иноуэ удивленно поднимает на него взгляд, и янтарное тепло окутывает ее с ног до головы. Она пытается не расплакаться, но глаза уже заволокло соленой влагой. − Ты дрожишь, − констатирует он, но в голосе проскальзывает слабина заботы. − Это… это не от холода. − Боишься? − еще тише, с долей разочарования. Как будто пропасть между ними не сократилась ни на толику. Если это правда... Девушка отрицательно качает головой и делает несколько несмелых шагов вперед, так, чтобы посмотреть ему в глаза. − Не боюсь. Уже не боюсь. Орихиме перехватывает его руку и осторожно снимает с него перчатки, и, чуть нахмурившись, рассматривает ранки. А через мгновение их руки уже накрывает щит отрицания, отражаясь мягким оранжевым сиянием в их глазах. Залечить мелкие ранки − ведь это такой пустяк… И хочется стоять так целую вечность, впитывая в себя эту нечаянную нежность чуждого ей мира, эту странную доброту. И хочется верить, что даже в кромешной тьме всегда отыщется такой вот лучик солнца. Когда раны на пальцах арранкара затянулись, Орихиме удовлетворенно кивнула и чуть сильнее сжала его руки в своих ладошках. Тесла стоит, потупив взгляд, мучительно размышляя, что в его силах. Что сгодится в благодарность. Оставаться в долгу − не лучший вариант, тогда он снова и снова будет возвращаться сюда. И, как бы не казалась заманчивой такая перспектива, он все же хотел бы оставить здесь и прямо сейчас все свои чувства, от которых нет никакого проку, одни только беды. Как хорошо, что он носит с собой кое-какие предметы для починки одежды − благо, его Эспада всегда нуждался в такого рода услугах чуть ли не ежечасно. Он осторожно усаживает девушку на диван, не поблагодарив вслух за исцеление. Забыв, какого это, небось. Она покорно следует за молодым человеком и садится на диван, ведомая его желаниями. − Я могла бы и сама зашить, если бы у меня были нитка с иголкой, − она чуть смущенно смотрит на него, но не сопротивляется, сидя смирно под ловкими движениями пальцев и парящей над ушибленным плечом иголкой, − Не хочу никого затруднять. Тесла молчит. Он всегда молчит за работой, которая требует от него сосредоточенности. Когда работу можно считать завершенной, он дает волю любопытству и запускает пальцы в рыжие локоны, нежно проводит по ним ладонью. Смутные воспоминания о запахе цветов возникают из ниоткуда. А Иноуэ очнулась, поспешив улыбнуться. Она была не против такой непрошенной нежности. − Немного солнца, − шепчет он, словно только сейчас случайно оброненная фраза обрела для него смысл, − Во мне? Увидеть свет даже во тьме. Да, именно этого так жаждала ее измученная душа. Заметить маленькую искорку добра и нежности порой бывает так просто − главное, не пропустить, не пройти мимо. И отзывчивое, истосковавшееся по теплу и заботе, сердце Орихиме потянулось к этой нежности. Сейчас в ее камере светило солнце, отогревая ее заледеневшую душу, пробуждая к жизни. Она тянулась к этому свету, как тянется весной молодая трава к солнцу. Эта нежность была ей необходима, как никогда раньше. Но как странно подрагивают руки от прикосновения, как приятно разливается по телу тепло от одного только взгляда. Хочется смотреть, смотреть, смотреть… − Да, − Орихиме кивает, но он не может этого видеть, − Немного солнца есть в каждом из нас. Нужно только позволить ему светить. − Кажется, понимаю, − он, позволив себе забыться, доверчиво опускает голову ей на колени. Рука Иноуэ ложится ему на голову, и тонкие пальчики зарываются в золоте волос, − Расскажи о своем солнце. О настоящем. Девушка осторожно поглаживает его по голове. Она уже знает, как рассказать ему, чтобы он понял, и тихий голос заполняет собой пустоту комнаты, рисуя словами образы того солнца, которое Орихиме так любит и которого ей так не хватает с этой серой пустыне. − Утром, когда солнце только-только показывается из-за горизонта, развевая предрассветный сумрак, оно нежно-розовое, немного холодное, словно проснувшееся от долгого сна. Когда мы с братом ездили к океану, я любила сидеть на песке и смотреть, как оно сначала робко, а потом все быстрее и быстрее поднимается над толщей воды, − девушка прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана, предаваясь приятным воспоминаниям. Ее рука продолжала осторожно поглаживать светловолосую голову арранкара, − А вечером, с тихим шипением погружаясь обратно в океан, солнце окрашивает воду в ярко-красный цвет. И небо алеет на горизонте. В пасмурную погоду, когда одни тучи над головой, я знаю, что где-то там все равно есть солнце, оно просто скрыто от глаз. Смотреть на солнце больно из-за его яркого света, но то тепло, которое оно дарит нам, бесценно. Если бы не было солнца, не было бы и жизни. Как и тут доброта и сочувствие скрыты от чужих глаз, так глубоко спрятаны, что увидеть их не предоставляется возможности. Орихиме несмотря ни на что была рада, что встретила этого странного, такого не похожего на других арранкара. Впрочем, особо сравнивать ей было не с кем. Но те редкие чаепития с Эспадой лучше всего демонстрировали отношения между ними. У Иноуэ из головы все никак не шел тот первый день в Лас Ночес, когда она восстановила руку Гриммджо. Та легкость, с которой он убил другого арранкара, та жестокость и почти наслаждение во взглядах почти всех, наблюдающих чудовищную сцену расправы… Но он не был таким. Орихиме очень хотелось в это верить. Смог бы этот молодой человек, который с такой заботой и трепетом просил у нее прощения, убить другого? Смог бы. В мире, где правит лишь один закон, по-другому невозможно существовать. Но Иноуэ была уверена, что он бы не почувствовал при этом радость. Его лицо не исказила бы довольная улыбка безумца, а раскаяние потом дало бы о себе знать. Девушка так боялась ошибиться. Так хотела поверить его взгляду, мягкому голосу. Доверится. Хоть на мгновение забыть, кем она была здесь. Иноуэ наклонилась к его уху и прошептала: − Не будь как они, − а потом невесомо, очень осторожно и легко коснулась губами его щеки, − Будь как солнце. Тесла не может обещать, он так до конца и не осознал, что значит "быть солнцем". Но, кажется, оно зажглось в его груди, крохотное, в тот момент, когда он почувствовал ее поцелуй. Бывают моменты, когда даже время останавливает свой ход, давая двоим подольше насладиться мгновениями духовной близости. Когда, кажется, стоит только протянуть руку, и можно коснуться чужого сердца. Услышать то, чем радуется душа, или о чем она тоскует. Позволить другому войти в твою жизнь, разделить радости, а может и потосковать о чем-то вместе. Почти забытое, радостно сжимающее сердце, чувство вихрем ворвалось в размеренное существование рыжеволосой пленницы. Но ни одна идиллия не может длиться вечно. И рая на земле, или тем более в Уэко Мундо, не бывает. Она это поняла именно в тот момент, когда дверь комнаты открылась и такой знакомый, до боли пронизывающий голосок позвал молодого человека. Иноуэ резко убрала руку с его головы и, словно провинившийся ребенок, густо покраснела. − Тесла, − Лоли как всегда не знает меры. Злобная физиономия девчонки окрашивается откровенной насмешкой, когда она замечает, чем занимались до ее прихода эти двое. Чего никто, и уж тем более она, не ожидала от ннойториного прихвостня. На Орихиме смотрели по-разному: кто-то с любопытством, кто-то с безразличием, кто-то с нарочитой холодностью и отчуждением. Такой взгляд, которым одаривал ее этот странный посетитель, встречался гораздо реже, и арранкар, которые смотрели бы на нее без ненависти, можно было пересчитать на пальцах одной руки. − Ннойтора тебя обыскался, а ты, оказывается, здесь, − подчеркивает она с ехидством, − С этой девчонкой. «Тес-ла», − про себя повторяет девушка по слогам. Его имя − словно перезвон колокольчиков, отгоняющих злых духов. А что до второго имени... Орихиме нахмурилась, пытаясь вспомнить, где же она уже слышала его. И недавние воспоминания услужливо дают ответ на еще не заданный вопрос. Девушка едва заметно вздрагивает и удивленно смотрит на Теслу, пытаясь понять, какая между ними связь. И опять-таки, ответ звучит раньше вопроса. − Ннойтора-сама не ищет меня, − заверяет Тесла выскочку. Ннойтора-сама. Почтительно. За то короткое время, что Иноуэ провела в Лас Ночес, она немного начала разбираться в иерархии арранкаров. Но предположить, что эти двое, абсолютно не похожих друг на друга мужчин, могут быть как-то связаны − слишком тяжело. − А тебе больше не следует сюда приходить, − слова Теслы звучат ровно и цинично, едва ли как угроза, оттого Лоли и не чешется. К тому же она, как и большинство населения замка, принимала Теслу за бесхребетного прихвостня, не могущего и шагу ступить без ведома на то Квинты. И как и все эти глупцы, глубоко заблуждалась. Она знай себе усмехается, даже когда Тесла встает, намереваясь ее проучить. Когда молодой человек оставил Орихиме одну, девушке показалось, что на ее плечи легло все одиночество мира. Даже когда ее только привели в эту камеру, она не чувствовала себя такой покинутой. Это было странно и так непривычно. Иноуэ не успела удивиться тому, как он встал на ее защиту. Он и не должен был защищать живую девушку от нападок своих же товарищей. Но что-то же движет им, и он, не останавливаясь, неумолимо приближается к ней, и Орихиме едва сдерживается, чтобы не закричать: "Беги!", хотя ей и не положено переживать за свою обидчицу. Девушка резко поднимается с дивана, слыша глухой удар и короткий крик. В ее взгляде застыли тревога и непонимание. Снова жестокость, боль и отчаяние. Лоли тяжело поднимается, на полу остаются липкие следы крови. Иноуэ торопливо подходит к недавней мучительнице, которая сейчас сама оказалась жертвой, и беззвучно раскрывает над ней исцеляющий купол. Девчонка-арранкар выскальзывает из-под него, как ошпаренная, бросает короткий, приправленный злобой, взгляд поочередно на Теслу и девушку и шатко выбегает, скрываясь из виду. По ее последнему взгляду, не сулившему пленнице ничего хорошего, Орихиме поняла, что она несомненно вернется, чтобы закончить начатое, но уже более тщательно выберет момент. Не проронив ни слова, рыжая пленница возвращается на диван. Ее бьет мелкая дрожь, которую девушка пытается унять, обхватив себя руками. Но холодные ладони не могут согреть. А солнце, которое еще совсем недавно озаряло ее комнату, спряталось за хмурыми тучами. Иноуэ поднимает на Теслу непонимающий взгляд, полный невысказанной боли. И губы шевелятся в едва различимом: − Зачем ты это сделал? Нет ничего больнее, чем видеть своими глазами, как не смог угодить. Не угадал, снова ошибся. Опасаясь снова сделать что-то, что ее бы расстроило, Тесла стоял и не мог выдавить из себя ни слова. Но это робкое, сквозь слезы "Зачем?", еще дает ему шанс. Но разве ему хватит сил воспользоваться им, пытаясь оправдаться? Его поступок был без того честнее некуда, так они выражают заботу о ближнем, что бы это не значило, но человек, которому было адресовано нечто подобное, почти как признание, − смотрел на него широко раскрытыми от ужаса глазами, страшась и не понимая… Хорошо, что рано или поздно она вернется домой. Он хотел в это верить, плевать на них всех, и плевать на Айзена. Пусть она поскорее вернется и забудет обо всем, как о дурном сне. И пусть заберет с собой это Солнце. Солнце другого мира. Не пытаясь разбудить его в нем. Он отворачивается, оставляя растаявший на чужих губах вопрос без ответа, чтобы уйти, смирившись. Оставив навсегда тайну своего визита, живых прикосновений и разговоров о неземном и далеком. Все чего он добился этим, это снова заставил ее плакать. Бесполезный и никчемный. Орихиме понимала, остро чувствовала, что с каждым мгновением все больше и больше увеличивает пропасть между собой и этим странным, не похожим на остальных, арранкаром. А едва зародившееся доверие и понимание постепенно угасают в его взгляде. Иногда солнце опаляет, нещадно сжигая все на своем пути. Он совсем не виноват, что, желая оградить ее от беды, сам проявил жестокость. Может быть, так будет проще? Заставить саму себя поверить, что ничего не было? И та теплота, забота и нежность всего лишь показались ей? Что все происходящее в комнате только приснилось рыжеволосой пленнице? Но Тесла − реальный. "Не хочу так", − она качает головой, словно пытаясь выкинуть из головы не нужные мысли. Ее желания не смогут изменить существующий уклад пустыни. И, кажется, так просто сказать ему: "Не уходи", она ведь совсем не хочет отпускать его, только не так. Даже если и любовь у них тоже отличается, и нежность, все это будет уже не важным, когда за ним закроется дверь с противоположной стороны, выстраивая стену непонимания, которую им удалось на мгновение преодолеть. Орихиме резко встает с дивана, успевая догнать Теслу уже у двери. Тонкие руки обняли молодого человека за талию, а все еще мокрая щека прижимается к спине. Она боится встретиться с ним взглядом, боится увидеть разочарование, злость и непонимание, но в тоже время жаждет утонуть в нем. Для девушки невыносима мысль, что он так просто уйдет, не выслушает. И пусть Орихиме не сможет правильно подобрать слов, не сможет объяснить. Но за возможность дотянуться до его души Иноуэ была готова бороться. Ее тихий голос эхом отражается от стен, и по всей комнате разносится постепенно затухающее: − Останься… Легче представить, а не пережить, задыхаясь от непонятного щемящего чувства, когда легкое дыхание замирает за спиной и накрывает непрошенным теплом. И откуда его столько? Для него? На его спине замирает влажное прикосновение ее щеки. Разжать ее слабые ручки совсем просто, и Тесла осторожно примеряется к их хрупкости, проделывая это. Он прижимает ее, уже к своей груди, слабо, боясь вновь потерять эту зыбкую, вечно ускользающую границу между жестокостью и нежностью. Они такие разные, что даже удивительно, что понимают друг друга. Что говорят на одном языке. − Я здесь, − шепчет он. Ладонь мягко опускается на голову девушки, следом соскользнув в знакомое душистое тепло рыжих локонов, − И буду рядом, пока ты не уснешь. Так приятно и одновременно страшно поверить в это − он был не таким, как другие. Не смотрел на нее свысока, с неприкрытой ненавистью или с пренебрежением. Не пытался задеть или обидеть. О том, что привело его в комнату, Орихиме пыталась не вспоминать. Девушка прекрасно понимала царившие здесь порядки. Главное − он пришел извиниться. Он не хотел и ему жаль. О большем она не смела даже подумать, не то чтобы просить. От молодого человека веяло нежным янтарным теплом, и Орихиме тянулась к этому. Она замирает, отсчитывая глухие удары своего сердца, когда арранкар невесомо касается ее волос. Его руки не причинят больше боли, напротив, сейчас он только хочет успокоить, осторожно обнимая пленницу. Орихиме поднимает руки и осторожно, словно все еще чего-то опасаясь, обнимает молодого человека, пряча лицо у него не груди. − Тесла… − тихо-тихо, едва различимо говорит девушка, не желая разрушать тишину между ними. Тишину, которая объединяет и сближает. Тишину, приносящую умиротворение и робкую надежду на что-то большее. − Спасибо. Девушка поднимает на него взгляд и медленно тянется к его лицу, кончиками пальцев проводит по щеке, сохраняя в памяти каждое прикосновение. Сердце стучит быстрее и легкая улыбка появляется на губах, которая предназначена только ему в этом мгновении, в их маленькой вечности. Напряженное, вытянутое струной тельце, он позволяет себе прижать сильнее. А дальше – нельзя. Не стоит. Не положено. Только не для него – эти губы. Достаточно того, что он крадет ее прикосновения, одно за другим, и все странным образом сходит ему с рук. Еще до того, как он окончательно решит отпустить ее, рука крепко обхватит гибкую девичью талию, привлекая ближе. Хотя и казалось, что ближе уже некуда, и зной между ними вот-вот разразился бы росой на ее легких ресницах. Он чувствует их трепет на своей коже, утыкается носом в бархат щеки и тянется к губам – неумолимо и жадно. Как он только посмел? Тесла не знает, но похоже, с ее губ льется давно забытая ласковая песня. Проникновеннее шороха пустынных песков, роднее песни свободных ветров и гораздо глубже мечты о чужом Солнце.

***

− Ну что за неудачник, − щелкает языком Ннойтора, лезвие Санта Терезы режет живую плоть легко, охотно, пьяно звучит голос торжествующего Квинты, − Сдохни уже быстрее. Секста растягивается на плавящемся песке. Кто бы мог подумать, что возмездие подкрадется в самый неподходящий момент, зато теперь дело сделано. Поделом. Тесла появляется на поле битвы, едва заслышав свое имя. Рыжая пленница не сразу замирает в его руках, словно не веря, что он посмеет прикоснуться снова. Даже здесь и даже сейчас. И оба промолчат, и оба сделают вид, будто не было ни тепла, ни поцелуя, ни неоправданной нежности. Не было и не могло быть Солнца посреди рек крови, что льются кругом, и жадно впитывает их, силясь удержать, раскаленный песок. Его душа прошла такой трудный путь от проступка до раскаяния и, потоптавшись неловко, на пороге последнего, снова вернулась, закалившись в странной, магической привязанности к Эспаде, который, увидев на его лице отпечаток теплых чувств, выбил из него всю дурь и едва ли − не саму жизнь. Такая здесь расплата за чувства, за непозволительную роскошь, за то, что большинство из них давно не помнит и не приемлет. А потому они ему не нужны более, и не стоит к этому возвращаться. А Солнце жадно распаляет воздух, нещадно сжигая все на своем пути…