Wrong.

Йен не может уснуть. Он чертовски устал, мышцы ломит после секс-марафона, на который он и был приглашен утром в магазине, но Морфей не приходит. Он вертится по кровати, пытаясь примоститься поудобнее, но с каждой минутой чувствует, что все неправильно. Неправильно. Йен открывает глаза и слепо смотрит на нищий месяц за грязным окном. Поливая скудным серебряным светом захламленную комнату, выродок луны напоминает ему, как все в его жизни неправильно. Неправильна эта грязная комната и эти пропахшие сигаретным дымом простыни. Неправильны разбросанные по полу салфетки и нацистские плакаты, висящие на стенах. И этот парень с ним на кровати тоже неправильный. Неправильны тени от ресниц на его щеках, его бледная кожа и искусанные полные губы, которые Йену до ужаса нравится целовать с тех пор как случился их неправильный первый поцелуй. Неправильно, что они лежат в одной кровати. Они мужчины. Не правильно, что они не соприкасаются в постели. Они любят друг друга. Не правильно, что Йен точно любит. Не правильно, что он в этом уверен. Не правильно, что Микки его не любит также. Не правильно, что он не признается в том, что любит сильнее. Не правильно, что за два года их неправильных отношений это первый раз, когда они спят вместе. Не правильно, что Йен не может набраться смелости для того, чтобы обнять его. Не правильно, что его буквально ломает от желания очутиться в объятиях Микки. Все еще неправильно, когда Йен поворачивается на бок и пристально смотрит на спящего юношу. Чересчур неправильно, что он улыбается, когда видит как Микки открывает рот во сне и принимается пускать слюни на подушку. Йену кажется, что пиздец как не правильны все стереотипы о том, что сильный мужчина, военный, солдат не может хотеть любви. Йен хочет и, кажется, это тоже не правильно? Боже, как же ему хочется, чтобы его любили! - Я слышу, как ты шуршишь одеялом, - тихо, почти шепотом, говорит Микки, не открывая глаз. Йен улыбается, но никто в залитой неверным светом проезжающего состава комнате этого не видит. Кроме неправильного Микки, который чувствует его улыбку кожей. - Не могу уснуть. - Поэтому пялишься? - недовольно, но скорее для манеры, спрашивает его главная неправильность в жизни. Йен подкладывает кулак под щеку и придвигается чуть ближе. Горячее дыхание Микки оседает своей неправильностью на его щеке. - Откуда ты знаешь? Микки молчит несколько секунд, как будто осознает глупую неправильность их ситуации. И говорит так тихо, словно надеется, что Йен не услышит: - Я всегда чувствую, когда ты смотришь на меня. Йен закрывает глаза. Его тошнит от того, как неправильно ощущается этот мир для них обоих. Как не правильно то, что Микки не может ему сказать. Он пытается вспомнить, когда почувствовал эту неправильность впервые. Лет в пятнадцать, когда был слишком юн и глуп, чтобы понять, что настоящая любовь с траха не начинается? Или тогда, когда татуировка Микки на правой руке приобрела болезненную правильность? Йен не помнит момента. Но помнит боль. Слишком много боли, чтобы он мог нести ее один. - Полгода назад ты сказал мне, что я просто давалка для тебя. Микки не касается его руками, когда целует. Не придерживает за затылок, не раскрывает его рот большим пальцем, не гладит по щеке. Пиздец как неправильно. Но Йену нравится. - Я никогда не целую давалок, Галлагер, - фыркает, словно кот, Микки, когда отстраняется от его губ. У Йена дрожат руки. Ему хочется на пару минут стать похожим на любого другого влюбленного идиота и обнять своего парня. Не правильно и обидно, что у него нет парня. Ему некого обнимать. А так хочется. - Пиздюк. - Пидовка. Йен тяжело вздыхает и открывает глаза. Как же, блять, неправильны их глупые перепалки. Как неправильны те слова, что они не решаются друг другу сказать. Как трусливо неправильны разговоры, которых они избегают. Микки переворачивается на спину. Выдыхает пустое "блять" в тишину и потолок. И совершенно неожиданно приглашающе раскрывает руки. - Молчи об этом. И не смей вспомнить утром. Йен послушно закрывает рот, пытается не удивляться. И крепко обнимает его за талию, положив голову ему на грудь. Каждый день Йену кажется, что Микки скорее изобьет его до полусмерти, чем защитит. Но в желанных руках он лишь чувствует, что никто в этом сраном неправильном мире его не тронет. В его руках он понимает, что ему минуту назад выдрали сердце и вложили его в ладони, в любой момент готовые сжаться в кулаки и выпендриться перед миром жестокой татуировкой. Йен прижимается грудью к его боку сильнее, чтобы зажать кровоточащую рану. Пусть Микки чуть-чуть будет тяжело и неудобно держать его. Пусть будет трудно обнимать его за плечи и держать ладонь с вытатуированным "FUCK" на его щеке. Йен отчего-то чувствует правильность. Оттого, что сон слипает ему веки. Оттого, что ему тепло и невероятно удобно в этой странной для них обоих позе. Оттого, что на кровати полно места. Оттого, что у них будет утро.