Голод

Апатия. Нет сил сдвинуться с места. Ничто не влечет. Она замкнута в своем существовании. Все, на что она способна – это сидеть на подоконнике день за днем, глядя, как из нее утекает жизнь, а пальцы ее холодеют. Прекрасная теплая Оле медленно стареет, пока солнце движется к закату и обратно. Она видит его лучи, но они не греют ее; одно мучение – видеть их и не уметь чувствовать. В соседней комнате висит ее подвенечное платье. Оле ждет своего суженого, но платье на подвешенном к потолку манекене с каждым днем все больше напоминает висельника. Она никогда его не надевала, а сейчас даже не помнит, для чего оно было нужно ей. Наверное, тайна спрятана в прошлом, тогда, когда не было этого мучительного Голода, который затмевает все. Если закрыть глаза, то можно почувствовать, как задыхаются cестры Оле. Закатывается в истерическом смехе Ире: ей особенно плохо без Цвета, она рождена для роскоши и веселья и не способна даже помыслить об ином. Тихо плачет Сестра из теплицы: брошенная, никому не порученная, безымянная Сестра, готовая отдать все, что имеет, за малую толику тепла. Дрожит в своей колыбели Яни, закрывая уши от плача Находки. Мечется в бессильной ярости воинственная Ава. Мудрая Ута старается не растрачивать те крохи жизни, что остались в ней; она давно превратилась в живой труп, стеклянными глазами глядя на свою любимую Луну. Юна раз за разом добровольно сжигает себя, лишь бы почувствовать себя живой хотя бы на мгновение, и ее крики раздирают мироздание. Эли бессильно сжимает кулаки, глядя в пустоту, из которой ничего нельзя создать. Има давно устала ждать смерти или героя, что спасет ее. Порой совсем рядом раздается шипение и злые насмешки Айи, а изредка – хрустальное пение ее госпожи. Их жизнь – непрекращающийся Кошмар, невидимый, неясный, но ощущаемый всем нутром. Одна лишь Оле может видеть свет другого мира… бесконечно прекрасного и гораздо более реального, чем тот, в котором ей пришлось родиться. Ее дом пуст и ожидает возвращения хозяина. Внезапное дуновение ветра заставляет ее шевельнуться. Что это? Что-то изменилось? Показалось. Все сестры ждут гостя, которого нужно встретить, как полагается. И ни у одной нет сил на подобающий прием. Кем бы мог быть этот гость? Яростью? Вдохновением? Для Оле он мог бы стать мужем и защитником, ее душой и сердцем, ее Предназначением. Он бы точно смог вдохнуть жизнь в этот пустой покой. Так, чтобы она однажды открыла окно и ощутила дуновение ветра того неведомого мира, расстилающегося под ее окнами – непременно свежего и по-весеннему прохладного, избавляющего от всех печалей и тревог. Он не пришел, когда ей было, что ему дать. Сейчас… сейчас она вряд ли разглядит его из тягучего полусна, в который ее погружает голод. А увидит ли ее он? Наверное, сейчас Оле похожа на труп или призрак, на куклу-декорацию, сливающуюся с интерьером. Достойна ли она большего? Было ли все иначе… когда-нибудь? Оле сидит на подоконнике день за днем и не видит своего отражения в оконном стекле. Она медленно умирает, погружаясь в забытье. Может, когда-нибудь эта перегородка между ней и двором исчезнет, только и это будет верной смертью. Сейчас она может только смотреть и согревать дыханием коченеющие пальцы.