Терновник

       Когда рушится мир, наступает невероятная, невыразимо огромная Тишина. Её нарушают лишь звуки дыхания немногочисленных выживших в Великой Войне. Стук сердец, полных горечи и сожалений.        С одной стороны — одноглазые ангелы с окровавленными крыльями и бессильно опущенными руками в некогда белых, а теперь безнадёжно испачканных рукавах.        С другой — сёстры-близнецы, кошачьи демоны с пальцами в чёрной пыли, с лицами слишком рано повзрослевших детей.        Стоя на осколках прежнего мира, хрустящих под подошвами, словно битое стекло, что может сделать Бог?        Он может обратиться к ненависти, которая привела их всех к такому концу. Он может обратиться к боли, которая никогда не позволит начать заново. Или утратить всякую надежду и уйти в великую пустыню, ступая по изрезанной трещинами тверди, ловя ртом сухой воздух, не в силах надышаться им.        Он может обратиться к терновнику.        На разорённой земле выросло низкорослое стройное деревце с чёрной корой, обнимающее кого-то, заключающее в кокон из загнутых, переплетающихся, срастающихся углами ветвей. Они усажены тонкими чёрными остриями как снаружи, так и изнутри. Но кого же они прячут?        Бог знает ответ. Он может сломать эти ветви в последней попытке взять реванш, даже если это будет стоить ему новых ран; когда-то он поступил бы именно так. Однако жестокие уроки не проходят бесследно. Всё изменилось.        Он потерпел поражение — но проиграла и она. Последний разрушительный всплеск отнял все её силы. Бог может видеть длинные белоснежные волосы своего врага сквозь просветы, пронизавшие стенки кокона. Они спускаются до самой земли. Она срастается со своим деревом — почти последним, что у неё осталось, не считая пары испуганных, коленопреклонённых кошек у его корней. Её сердце медленно разгоняет сок по древесным сосудам, словно холодеющую кровь. Скоро будет цветение; Бог чувствует это так же, как сердцебиение своих ангелов.        И он делает шаг.        Каким же оно окажется?        Он ждёт чёрных, отравленных чаш, пахнущих дымом пожара, истекающих горьким нектаром, обманчиво прекрасных — или же непредставимо уродливых, не несущих в себе ничего светлого. Они раскроются, чтобы явить её истинную сущность. И тогда он готов будет сорвать их и мять руками и бросить под ноги, чтобы растоптать. Потому что это она уничтожила целый мир. Его мир.        Но он поднимает глаза, и он видит, как на тёмной коре проступают слёзы, застывают снежинки, медленно, с усилием проявляются и замирают бледные и беззащитные звёзды.        Маленький, забавный терновник — недотрога, вечно встречающий его протянутые руки своими колючими ветвями. Но кому, как не ему, знать, какие нежные на них могут распуститься цветы?        Она не смогла дать жизнь листьям. Несмотря на шипы, это делает её такой беззащитной: светлые звёзды раскрытых цветов на голых тёмных ветвях.        Кокон — это её последняя жалкая попытка защититься. Она воюет с ним даже теперь, когда у них обоих почти ничего не осталось.        Ангелы крепче сжимают оружие в слабых от потери крови руках и выпрямляются.        Кошки встают с колен и пригибаются, готовясь к прыжку, и их глаза демонов тускло горят, словно гаснущие красные огни.        Бог протягивает руку и прикасается к терновнику. Он уже знает, что делать.        Сквозь прутья живой клетки он может увидеть неподвижную хрупкую фигуру и вновь поразиться тому, какая она маленькая. Как поместилось в ней столько сил, столько ненависти, столько испепеляющей мощи, столько таланта к уничтожению?        Острые шипы изранят пальцы, но стоит преодолеть преграды, воздвигнутые её душой, и чистые белые лепестки откроют ему её сердце. В сердце врезан неприступный замок; но он уже понял, что ключ у него в руках.        Бог улыбается. Он без страха берётся за ветви и осторожно разводит их, стараясь не навредить. Ему не страшно, он знает, что всё будет хорошо. Кровь может капать из рассечённых ладоней и изрезанных пальцев, но раны заживут скоро. Его уверенность безгранична. Ведь он чувствует, как тянутся к нему украшенные кинжалами ветки. Как грозят вонзиться в лицо. Как останавливаются и не исполняют угрозу.        Они расступаются — эти высокие своды, под которыми горит его собственное сердце, больше похожее на солнце, которое они не могут погасить. И когда это маленький терновник успел стать таким разветвлённым? Под его сенью остроухие кошки робко жмутся к земле, а крылатые ангелы задирают головы, пытаясь высмотреть небо.        Он убирает последние ветки, прикрывающие её лицо и грудь, и бережно стирает струйку алой крови с белой щеки, так что на её коже не остаётся и следа. Прикасается рукой к её сердцу, прячущемуся там, за хрупкими рёбрами.        Всё, что ему нужно — это её доверие.        Позволит ли она открыть запечатанное сердце? Он знает, знает, что оно может быть добрым. И оно будет добрым. Он постарается.        — Позволь мне приручить тебя.        Дьявол Серого мира разомкнёт веки, когда Бог возьмёт её маленькое белое лицо в ладони и прикоснётся к её губам своими. Чёрные глаза, залитые тьмой, безумно расширятся — и зажмурятся, не в силах выдержать его сияние.        И тогда покрытые шипами ветви спадут с неё, словно разорванные цепи, и безумный ураган из белых лепестков окутает обоих, вращаясь вокруг них, словно маленькая галактика из молочных опаловых осколков. Спиральный вихрь снежинок. Этот вихрь ослепит широко раскрытые потрясённые глаза ангелов и унесёт в своём ликующем танце кувыркающиеся тельца кошек. Лепестки, путающиеся в волосах, утекающие сквозь пальцы — но не вниз, а вверх. Серебряный дождь, падающий на запрокинутые головы. Они встречаются, сливаются, становятся одним. И уже не понять, где небо, а где земля.        Старый мир умирает, но вслед за ним рождается новый.        И в этом мире они будут вместе — как созидание и разрушение, белое и чёрное, цветы, распускающиеся на терновых ветвях, свет и тьма, соединённые в тесных переплетениях пальцев рук.        Неразделимое единство противоположностей.        Стоя на осколках прежнего мира, хрустящих под подошвами, словно битое стекло, что может сделать Бог?        Он может обратиться к ненависти…        Он может обратиться к боли…        Он может обратиться к терновнику.