Земля, спаси и сохрани

Бедные, бедные ветки молодых и гибких деревьев, что гнутся низко к земле под натиском сильного урагана, скребут собой сочную зелёную траву, путаются в густых зарослях плюща. Отчаянные порывы штормового ветра срывают нежную листву, распустившуюся буквально на днях, ещё не успевшую потускнеть под яркими лучами солнца. Стоны надсадны, переполненные жгучей болью и горьким страданием, царапают диким отчаянием; Корнелии хочется кричать, зажав уши руками, вторя несчастным растениям. Успокойтесь, не надо. Скоро всё закончится. Старые деревья рыдали, стонали и скрипели; их грубая, заскорузлая от времени кора надсадно трещала под нещадным ударом стихии; мощные, многолетние стволы, увитые россыпью трещин, отчаянно сопротивлялись, не желая ломаться. Они ждали скорейшего завершения своих нестерпимых мук. Хватит, не мучайте. Остановитесь... Корнелия чувствовала их боль и досадливо хмурилась, закусывая губу. Её связь со стихией земли обострилась – уж слишком велика была боль растений, терпящих нападки непогоды второй день. Она безнадёжно пыталась поддержать их, успокоить своей силой, что была во власти без Кристалла. Корнелия мысленно обещала себе, что, как только прекратит лить дождь, она сразу же разыщет лягушонка-Вилл и потребует превращения. Лишь так, с полной силой, Корнелия сможет поддержать трепетно любимую землю своей силой, сможет успокоить после натиска урагана. Но это будет потом, а сейчас она вынуждена сидеть и смотреть в окно, раз за разом хмуриться, ощущая бунт своей стихии, и нервно откидывать волосы за спину. – Корнелия, ау! – Ирма провела растопыренной ладонью перед её лицом, – мир ещё не рухнул, чтоб с такой болью смотреть на него через окно. Ирма, в привычной для неё манере вольготно откинувшись на диване, растягивала гласные и, конечно же, отвлекала от ещё более усиливающейся связи с землёй. Ирма второй день остаётся у Корнелии. Ураган не позволяет выйти на улицу. Но так даже лучше – Ирма помогает отстраниться от окна, от бесчисленных извинений перед несчастными деревьями и кустами. – Разве может наша прекрасная Корнелия побледнеть и закиснуть, сидя перед стеклом? А как же парни? Что ты им скажешь, когда покажешься в школе бледной поганкой? – Ирма весело подмигнула, открыто улыбаясь. Насмешка в голосе подруги повеселила Корнелию. Но она, не показывая своего веселья, откинула в раздражённом жесте волосы и фыркнула: – Ирма, перестань. Она взглянула на улыбающуюся подругу из-под длинных ресниц. Осторожно обвела её взглядом, будто ощупывая девичью фигуру, проверяя её мягкость и упругость. Ветер дико хлестнул по окну, словно пытаясь войти в тёплую комнату, установить своё ярое господство. – Как же там наш Масипусек? Сидит, наверное, бедная, одинокая… – Ирма потягивается. – Так позвони. В чём проблема? – Корнелия не замечает непослушной пряди светлых волос, упавшей на лицо, скрывая своё раздражение за привычной манерой – холодной надменностью. Она сама до конца не осознаёт, что заставило особо нежную струну души опасно натянуться. Ирма ничего не отвечает. Буря постепенно теряет обороты, давая послабление уставшим растениям. Перестаёт унизительно сгибать стволы, оголяя их, лишая молодых листков. *** Связь со стихий уже не так остро ощущается. Она вернулась на привычный уровень, не беспокоящий своей режущей остротой. Корнелия выполнила своё обещание перед растениями. Вилл ошарашено следовала за слегка обезумевшей Корнелией, тянущей её за руку в тёмный переулок, но покорно наделила её всей силой. Ирма вернулась домой. Ещё один день проходит незаметно. Натянутая струна начинает разрываться. Крошечный волосок за волоском рвутся, и тогда струна вздрагивает, надсадно дребезжа. Осознание подкрадывается медленно, робко ступая по ложным теориям, мягко обходя все дерзкие предположения, с кошачьей грацией просачиваясь под тяжёлой кулисой тайны и затмевая собой ненужные, сгоревшие в неоправданности мысли. Корнелия осознаёт, что Ирма выглядит для неё симпатичной. Нет, не так. Не стоит искажать себя и своё я. Не надо кривить душой наедине с собою. Честность, честно... Как же всё утомило! Корнелии нравится Ирма. Нравится до быстрого и волнительного трепета молодого девичьего сердца, до рассерженного зубовного скрежета ревности. Новые, такие волнительные и, по мнению общего стада – неправильные, чувства были приняты легко. Это факт. – Корнелия, – раздаётся голос её младшей сестры, заставляя непроизвольно вздрогнуть, отвлечься от своих мыслей. Глупая несносная девчонка! Разве не учили стучаться? Мысли не отпускают. Держат в своих оковах, возвращая к Ирме, к её образу. – Сколько раз я могу повторять, – Корнелия рассержено смотрит на Лилиан, быстро юркнувшую ближе к ней. – Надо. Стучаться. – Ирма пришла... Корнелия обрывает мысленный поток ругани. Замирает. – Всё, Головастик, беги. – Идёт к выходу из комнаты, подталкивая в спину сестру. Сестра выскальзывает, проносится вперёд. Ирма в приветственном жесте поднимает руку, открыто улыбаясь. – Я случайно, – она лезет в портфель, – взяла твою тетрадь. Нашла на скамейке, хотела отдать, но забыла. Вот, держи. Корнелия забирает свою тетрадку, коря себя за глупость. Она приглашает Ирму на чай, но та вежливо отказывается, ссылаясь на то, что её ждёт дома младший брат. Корнелия закрывает за Ирмой двери. Сердце нервно стучит; бьётся в крепкой костяной защите загнанно и тревожно. *** Иногда Стражницы собираются вместе. Очередная брешь в Завесе, которую нужно закрыть, очередная стычка с вассалом Фобоса и его шайкой. Потом же они сидят в ресторане у бабушки Хай Лин. Обычные обсуждения Меридиана приелись, вгоняя в скуку. Всё просто. Но струна уже готова порваться. Корнелия с болью и трепетом ожидает сухого, немелодичного звука. Но эта чёртова струна рвётся медленно. Нить за нитью. И однажды она не выдержала. *** Тогда был ужасный день. Косые капли дождя разрывали острую грань действительности, придавали мягкой нечёткости. Мир балансировал на незримой грани: будь ветер менее слабее, и капли бы не смягчали пейзажи, а кривили бы, заостряли бы до режущих глаза осколков; будь чуть сильней, и грани размывались бы вовсе, склеиваясь в одно серое месиво. Пейзаж за окном монохромен. Не пробиться солнцу-спасителю на окутанную чёрно-белой гаммой землю – тяжёлый свинец туч захватил власть. Ощущение сюрреалистичности не покидает Корнелию, держит крепко в своих путах, накидывает цепи зависимости и подчинения. Монохром под давлением дождя имеет тенденцию смешиваться в единое целое – в унылое единообразие, гложущее своей тривиальностью. Серый цвет – цвет вампиров; он вбирает в себя весь яркий колорит до остатка, оставляя лишь режущую пустоту и холод. Капли становятся более редкими; небо теряет свою грандиозную тяжесть, становясь всё светлее и светлее. Звонок разрушает тонкие чары сюрреалистичности; умиротворяющая тишина звонко разбивается. Корнелия морщится от неожиданности, принимает вызов. Звонила Вилл. Предложила посидеть вместе. Корнелия согласилась; дождь к тому времени закончился, оставляя за собой большие лужи грязи и влажную дымку на горизонте. Тяжёлые серые тучи, пролившие уже все слёзы горести, медленно уползали прочь, давая бледному солнцу власть на земле. Корнелия просто не хотела просидеть весь день дома. Но грязь… Фу! Ох, чёрт, лучше бы она сидела в своей комнате весь день. Корнелия досадливо морщится, брезгливо пытаясь отряхнуть длинную юбку от грязи. На душе было гадостно. Чёртов дождь, видимо, размочил всю землю в этом городе и собрал её специально именно на пути стражницы. Она старается поднять подол юбки выше; осторожно обходит мутные лужи воды. Прохладный ветер налетал порывами, нервировал и заставлял ёжиться от накатывающей волны холода. До кафе осталось немного, там-то можно будет спокойно очистить одежду. И согреться, выпив горячую кружку чая, исходящую паром. Промёрзшая, она вошла в помещение. Все стражницы были в сборе; они смеялись над очередной глупостью. – Я из-за вас испачкала свою юбку! – гордо вздёрнув подбородок, обвинила она своих друзей. Показывает, морщась, на подол юбки, где отчётливо выделялись свежие пятна: – Грязь сейчас не в моде. – Прости, Корнелия, – Вилл легко улыбнулась, склонив голову на бок. Корнелия обиженно надула губы и, скрестив руки на груди, посмотрела на хранительницу сердца Кондракара. – Корнелия опять недовольна. – Ирма приковала к себе взгляд. Сегодня она была смурна. Линии её бровей резко заломились, губы плотно сжались, выдавая раздражение. – Уймись, не весь мир крутится вокруг тебя. – Ирма хватает её за подол юбки. – И смотри, что надеваешь в дождливую погоду... Струна, что пребывала в напряжении всё время, лопнула с надсадным стоном. Больно. Обидно. И пусто. Корнелия сцепливает зубы, выхватывает свою юбку из рук Ирмы и уходит прочь. Проклятая Ирма, чёртова Ирма... – Корнелия, подожди! – Вилл окликает её прежде, чем дверь успела закрыться. А она не собиралась ждать. Шла быстро, наступая в лужи и топая. Плеск воды под ногами подогревал раздражение, деформируя во что-то более глубокое, тяжёлое. Стихия взбунтовалась, вторя вспыхнувшей ярости. Дурной день, дурные события. Громкий топот шагов. Кто-то хватает её за плечо в попытке остановить. – Ну что ещё? – раздражённо тянет Корнелия, убирая от лица волосы. – Корнелия, – в душе нечему опасно натянуться от этого голоса, – прости меня. Злость отхлынула. Ирма виновато опустила глаза. Корнелии хотелось злиться. Хотелось возмутиться, вздёрнуть подбородок, развернуться и, сохраняя свою гордость, уйти. Но чёртовы частые удары сердца мешали это сделать. Ирма рядом. Такая красивая... Корнелия закусила губу. – Всё в порядке, – пытается улыбнуться. Ирма тоже выдавливает улыбку, неуверенно поднимая уголки губ. Тени раздражения покидали её лицо. – Вернёшься? – отпускает плечо Корнелии. Она не знает. Настроение безнадёжно испорчено, и день хочется провести одной. – Да, – отвечает совсем другое, нежели хотелось. Выбор заставляет сделать Ирма. Вернее, лёгкий румянец вины на её щеках. И улыбка. Открытая и такая красивая. На месте лопнувшей струны пустота – чужая, колючая. Она поглощает в себя тяжёлые воспоминания о натяжении, воздвигая незримый, неприступный барьер. Но Корнелия сосредотачивается на Ирме, на её улыбке. Ирма приобнимает Корнелию за плечи. Они друзья, да? Корнелия чувствует счастье, чувствует, как молодые лепестки раскрываются на встречу теплу и свету, понукаемые стихией. Они шепчут незатейливую песнь под порывами редкого и несильного ветра.