Марти

             Каждый ЕГО день был теперь похож на вчерашний: побудка, кормежка, кандалы, пеший шаг на рынок к торговым рядам с живым товаром, стояние прикованным у стены на солнцепеке до самого вечера, редкие минуты, когда можно присесть на корточки, снова пеший шаг в барак, вечерняя кормежка и крепкий беспамятный сон. И все это под неустанным присмотром работорговца. Иногда в течение дня подходили какие-нибудь госпожи, изучающе смотрели. Потом их управляющий задавал стандартные вопросы о возрасте, имени, способностях и умениях, трогал спину, грудь, плечи, осматривал лицо, уши, зубы, затем просил спустить штаны, щупал член и яйца, а после этого надо было развернуться к нему спиной, наклониться вниз и раздвинуть руками ягодицы. По завершении всей этой презентации можно было одеваться и, если тебя не купили, ждать следующего заинтересованного женского взгляда.       ОН был совершенно равнодушен ко всему происходящему и позволял делать с собой абсолютно все: "открыть рот и показать зубы — нате, смотрите", "полапать тело — да хоть руки свои до блеска сотрите", "голым задом посверкать и дырку всем ветрам подставить — глазейте сколько влезет, только звезд там не появиться". Впереди ЕГО не ждало ничего хорошего: или бордель, где ОН сгинет через два — три месяца, или какой-нибудь гарем, где ОН будет стержневым мясом, и ЕГО после первой же вечеринки усыпят, пожалев денег на доктора. Как ни крути, а жизнь ЕГО уже закончилась, не успев начаться. Поэтому нет смысла надевать дежурную улыбку и стрелять заинтересованными взглядами в проходящих мимо госпожей или их помощников. Все равно его следующее пристанище — это комната Прощания с промежуточной остановкой под названием "Боль, унижение, страдание, страх". Все равно… Теперь уже было… все равно…       Но сегодняшний день с самого начала как-то отличался. В честь подавления позавчерашнего бунта поспать разрешили на десять минут подольше, а в утреннюю баланду добавили немного мяса. На рынке ЕМУ досталось место под небольшим навесом, под которым было не так жарко. И желающих посмотреть и пощупать было не очень много.       Вдруг из толпы прохожих появились двое: здоровый прокачанный мужчина лет двадцати семи — двадцати восьми и среднего сложения парнишка лет примерно восемнадцати с наглющей мордашкой и очень важным видом. Они подошли к торговцу, обменялись парой фраз, показали какие-то бумаги и затем принялись осматривать живой товар.       - Ну вот, Гейн, выбирай себе малька, — сказал младший старшему.       "Выбирай себе малька", — эхом отозвалось в ЕГО мозгу. Мужчина подошел к НЕМУ и стал задавать стандартные вопросы.       - Как тебя зовут?       - Мартийнес, — равнодушно ответил ОН, смотря мимо собеседника, все еще переваривая случайно услышанное "Выбирай себе малька".       - Возраст?       - Двадцать лет, — и вдруг как-то само собой вырвалось: — Я хорошо умею терпеть боль, — и безразличный до этого взгляд в пустоту приобрел осмысленность и некоторую заинтересованность.       Что это были за слова и к чему они были сказаны, Март и сам не слишком понимал. Видимо, захотелось обратить на себя внимание, хоть как-нибудь, любым способом. Но почему вдруг? И от этой несуразности взгляд вдруг потупился в землю.       Этот прокачанный здоровяк производил впечатление, может, и не слишком доброго, но, по крайней мере, адекватного господина. И быть игрушкой для одного единственного мужчины (если суметь под него подстроиться) куда спокойнее, чем просто подстилкой для гарема или стержневым мясом для вечеринки.       Гейнийляш посмотрел на Марти как-то странно, коснулся ладонью его щеки, слегка погладил, задевая большим пальцем уголок губ, потом велел спустить штаны, осмотрел ЕГО гениталии, сам развернул к себе спиной и, наклонив, раздвинул ЕМУ ягодицы.       У Гейна (Мартийнес запомнил его имя, показавшееся очень красивым и мелодичным) оказались нежные руки. Когда почти "ласковое" прикосновение закончилось, Марти невольно слегка качнул бедрами вслед отдаляющимся рукам. Как давно уже ЕГО тело не ощущало ласки и теплоты нежных прикосновений. И от этого на душе стало еще горше, а в груди вдруг закололо. Внутри проснулась напрасная надежда, что вот сейчас этот мужчина спасет ЕГО, вытащит из бесконечного круга страданий и безысходности, и что с ним все будет по-другому.       - Похоже, он хочет, чтобы ты его прямо здесь трахнул, — заржал тот, что помладше, но тут же заткнулся.       - Помолчи, Эйли, — послышался строгий голос мужчины.       Гейнийляш отошел в сторону — осмотреть еще нескольких кандидатов. Март в это время с тоской посматривал в сторону мужчины, а потом вдруг вложил в свой взгляд столько непонятной детской обиды, что его глаза вспыхнули. Гейн как раз шел обратно в ЕГО сторону и заметил это. Осознав неразумность и непозволительность проявленного неуважения, юноша стыдливо отвел глаза и, опустив голову, уставился в землю. "Напрасные надежды. Необычно дурацкий день", — подумал он.       - Берем его, — обратился мужчина к Эйлийю, указав на Мартийнеса.       Эйли, все это время внимательно наблюдавший за парнем, хотел сначала возразить или отговорить Гейна от его выбора, но, поняв всю бессмысленность своей затеи, молча расплатился с торговцем и забрал документы.       Сердце Мартийнеса снова екнуло. Кажется, в его жизни что-то начинает меняться в лучшую сторону. Но… в лучшую ли? Еще вчера, и даже сегодня утром, он был готов к любому исходу, к любому развитию событий… даже к самому печальному. Ведь, правда, был. А сейчас где-то глубоко внутри затеплилась непонятная надежда, что в его жизни что-то изменится к лучшему. Но тут же появился страх, что все это самообман, напрасные надежды. И пугающая неизвестность будущего словно накрыла его холодным колючим одеялом.       Мартийнес уже имел опыт первого дня в новом гареме — причем дважды, — поэтому картина предстоящего была ему ясна и он был готов к традиционной прописке. Сейчас его приведут в общий зал или в уединенное помещение для старших парней, пустят по кругу, обозначив его статус малька и место в иерархии, потом отправят в комнату его Верхнего, или другую какую-нибудь, — привести себя в порядок. Еще поужинать было бы неплохо. А дальнейшая вечерне-ночная программа зависит только от господина, и здесь уже загадывать наперед Марти не мог.       К удивлению Марта пускать по кругу его не стали и даже не пытались облапать. После того, как Гейн назвал всех старших парней и мужчин по именам (их было всего пятеро), Мартийнес подошел к каждому из них в отдельности и, вставая на колени, сказал, что признает Верхним. На этом все и закончилось. Правда, он несколько раз назвал Старшего по гарему "господином", чем вызвал у присутствующих сначала улыбки, а потом — приступ смеха. Только самому Марту было совсем не весело, а когда он увидел недовольный взгляд Гейнийляша, на душе вообще кошки заскребли.       Потом Гейн отвел парня к себе в комнату.       - Поживешь пока здесь, со мной, — пояснил Старший. — Так мне будет спокойнее. А дальше видно будет. Располагайся, — и собрался уже уходить.       - Господин, могу ли я воспользоваться ванной в Ваше отсутствие? — склонив голову и смотря в пол, робко спросил Марти.       - Да. Полотенца в шкафчике. Возьми любое.       Когда Мартийнес вышел из ванной, на кровати стоял поднос с чашкой тайшу, стаканом сока и парой вкусно пахнущих плюшек, кажется, еще теплых. Парень внимательно посмотрел и дернулся к подносу с едой, но тут же замер. "А вдруг это для Верхнего? Лучше подождать до ужина", — подумал он и сел около кровати на ковер, обняв ноги и положив голову на колени.       Сколько времени так прошло, Март не засекал, но, наверно, порядочно, потому что успел даже немного вздремнуть. Когда он открыл глаза, в дверях стоял Гейн. Юноша встал на колени и склонил голову к самому полу. Ведь хороший Нижний всегда должен бросаться ниц перед господином, приветствуя его и демонстрируя свое уважение и почитание.       - Почему ты ничего не съел?       - Простите, господин. Я был нерасторопен и не успел спросить Вашего разрешения. И я подумал, что эта еда для Вас.       А вот последняя фраза была явно лишней. Верхний всегда найдет для себя хороший провиант и не станет давиться сухомяткой. Так что этот поднос явно предназначался Марту, но он не смог понять этого. Не зря, наверно, и прежняя госпожа, и ее муж называли его не иначе как "тупой ублюдок". Юноша мысленно отругал себя за отсутствие смекалки и сообразительности, но сказанных слов обратно уже не воротишь. Поэтому сейчас оставалось только надеяться на то, что господин не рассердиться… Не угадал.       - Что за бред? — возмутился Гейн. — Ты же был в комнате совершенно один… — и тут мужчина на секунду приложил ладонь к своему лбу: — Ах, тляж! Ведь я не предупредил тебя, что ухожу надолго.       - Простите меня, тупого ублюдка, за то, что огорчил Вас, господин. Я готов понести заслуженное наказание, — произнес Марти, пытаясь скрыть за маской равнодушия кричавший внутри него страх.       Гейнийляш посмотрел на это странное создание удивленно, а потом спокойно и по-доброму произнес:       - Встань и подойди ко мне.       - Вы можете побить меня, господин, — сказал юноша, подойдя почти вплотную к Гейну и опустив голову. — Я буду молчать, я умею терпеть.       В ответ его сгребли в охапку и прижали к груди. Сердце парня отчаянно заколотилось, отвечая на нарастающий страх. Когда прежний Верхний проделывал с ним такое, Марти начинал задыхаться от нехватки воздуха, а в ушах стоял хруст собственных костей. Это муж бывшей госпожи так с ним "развлекался"… Но сейчас стало просто тепло.       - Ты пока не совершил ничего, за что можно было бы наказать, это раз. Ты не тупой ублюдок, это два. И перестань из себя жертву корчить.       От слов Верхнего веяло добротой и покоем. И страх отступил.       - Да, господин.       - А теперь пошли ужинать.       Оба вышли в коридор. Гейн направился в сторону столовой, и Марти засеменил за ним следом, стараясь не отставать ни на шаг, но сохраняя необходимую дистанцию.       После ужина Гейн проводил Марта до своей комнаты, а сам снова куда-то ушел и вернулся, когда последнее из трех солнц спускалось к горизонту. Малек встретил его все в той же позе: стоя на коленях, лицом в пол.       Старший по гарему, размышлявший до этого о своих дальнейших действиях, пришел к выводу, что обозначить положение этого колючего ежика все-таки придется, и чем раньше — тем лучше. Но начать, наверное, надо с минета, а дальше уже по ситуации ориентироваться.       Мартийнес тоже задавался вопросом о предстоящей программе "развлечений". С одной стороны, ему было все равно, что его ждет — он умеет терпеть и если что-то пойдет не так, то не подаст виду — лишь бы господину было хорошо. Тогда, наверняка, можно будет спокойно поспать до рассвета. Но, с другой стороны, неизвестность пугала и не давала покоя.       - Подойди ко мне, малек.       Март встал, подошел к Верхнему почти вплотную и склонил голову.       - Простите, господин. Я пока не знаю, как Вам нравиться получать удовольствие, но я научусь…       Марти почувствовал на плече руку Верхнего, а подняв голову, увидел добрую улыбку. Гейн слегка надавил, заставляя опуститься на колени и давая понять свое желание. Его эрекция уже рвалась наружу, оттопыривая свободные штаны. Мартийнес аккуратно оттянул резинку, освобождая и выпуская на волю бунтующую плоть мужчины, и белье медленно сползло вниз. Если не принимать во внимание анфаллосы, коих он повидал и перепробовал своей задницей в большом количестве и разных видов и размеров (спасибо надо сказать бывшей госпоже — та "не скупилась" на анальные ласки для своих рабов), то таких крупных гениталий, как у Гейнийляша, Март еще не видел.       Парень прикоснулся губами к головке, лизнул ее, играя кончиком языка, снова прижался губами и провел ими по стволу до самого основания и обратно, вновь поласкал головку и снова по стволу. И так, словно заигрывая с членом, то насаживая на него свой рот, то лаская губами, то играя языком, Марти довел Гейна до пика возбуждения. А когда "леденец" господина стал больше и тверже, до предела заполнив рот юноши, тот ускорил свои движения, заставляя мужчину содрогаться в экстазе. Верхний застонал от удовольствия, выстреливая в мальковский рот свое семя.       …Когда все закончилось, Мартийнес остался стоять перед Гейном на коленях, закрыв глаза и ожидая, по привычке, что ему сейчас залепят пощечину и сопроводят ее каким-нибудь ругательством типа "Вот же шлюха! Глотка твоя луженая! И где только научился". Но вместо этого к щеке прикоснулась теплая рука Верхнего и нежно погладила.       - Порадовал… А теперь сходи в ванную и потом будем спать, — Гейнийляш улыбнулся и своей огромной ладонью растрепал парню волосы.       Март нервно сглотнул и распахнул большие глаза, в которых читались испуг и неверие, потом, уставившись в пол, медленно поднялся с колен и пошел в направлении, указанном Гейном.       Мартийнес умылся, сразу же разделся и запихал в себя побольше смазки (учитывая немаленький размер Верхнего), а потом, теребя в руках одежду, стоял перед дверью, не решаясь выйти в комнату. Он никак не мог понять своего нового Верхнего, наверно, потому что он плохой Нижний, и не зря его лупили последние два года, но, видимо, без толку. С прежним господином все было прозрачно понятно — только боль и унижение, ничего больше. Здесь же такого четкого понимания не возникало. Гейн, наверное, добрый, а может, это у него просто настроение сейчас хорошее, а завтра он озвереет, и тогда Марту достанется за все сегодняшние ляпы.       Парень совсем растерялся. Уж лучше бы Старший просто врезал ему (или сначала оттрахал, а потом врезал, и без всяких там "Сходи в ванную…") и разрешил устроиться на ночлег где-нибудь в уголке, на краешке ковра. Так было бы привычнее и спокойнее.       Вдруг дверь отворилась, отчего Марти сразу как-то испуганно сжался, опустив глаза в пол.       - Ты здесь что ли спать собрался?       - Нет, господин. Простите, — замотал головой парнишка.       Оказавшись в комнате, Мартийнес аккуратно сложил свои вещи на ковре, в стороне от кровати, и робко посмотрел на Гейна.       - Господин, где мне позволено лечь?       Гейнийляш, с интересом наблюдавший за Нижним, по-доброму рассмеялся:       - Тебя что, торговец чем-то приложил или ты с дерева нечаянно упал?.. — а отсмеявшись, добавил: — На кровать ложись, к стеночке, — и снова улыбнулся, — а я с краю, чтобы ты ночью не падал.       - Как Вам будет угодно, господин, — а в голосе снова неверие и страх одновременно.       Парень залез на кровать, около стенки уселся на колени и потупил взгляд:       - Господин, мне лечь лицом в подушку или на спину?.. Я хорошо растянут и подготовился, — как можно более спокойно старался произнести Март, но голос выдавал его волнение.       - Ложись и повернись ко мне спиной, — совершенно серьезно ответил Гейн, подыграв страхам юноши, и улегся на кровати.       - Да, мой господин.       Мартийнес лег в заданной позе и приготовился к вторжению, но… Верхний обнял его и прижался к его спине своим большим теплым телом, словно укутав одеялом.       - Будем просто спать, ничего больше, — успокаивающе произнес Гейнийляш.       Он твердо решил для себя, что сегодня ночью они будут просто спать, потому что если сейчас ткнуть этого малька лицом в подушку или запрокинуть его на лопатки и потом отыметь, между ними тогда точно возникнет пропасть из мальковских страхов и недоверия, которую преодолеть будет неимоверно сложно, а может, вообще невозможно. И тогда грош цена ему как Старшему по гарему.       Марти не верил… не мог… не смел верить в реальность происходящего. А что если это всего лишь сон, наваждение? А утром все испариться, и он снова окажется в бараке у рыночной площади? Или, что еще хуже, этот добрый и терпимый мужчина, обнимающий его сейчас, наутро превратиться в злобного бездушного монстра, каким был его прежний Верхний. "Надо бы задобрить его заранее, хотя бы попытаться", — подумал парень, а вслух сказал:       - Ваша доброта ко мне и забота безмерны, мой господин. Позвольте мне отблагодарить Вас… прямо сейчас. Я умею делать массаж ступней. Моему прежнему господину это нравилось.       Гейн, молча до этого лежавший, наконец не выдержал и снова рассмеялся.       - А ты, оказывается, большой затейник… И хватит уже выкать и господином меня называть. А массаж… Он больше для госпожей подходит. Давай уже будем спать… Тебе еще представится возможность выразить свою благодарность, так что успеешь.       - Да, — ответил Март, соглашаясь. — Хороших снов.       - Угу. И тебе тоже.       Мартийнес молча лежал, смотря в стену, ощущая затылком теплое дыхание Верхнего, а животом и грудью — его горячую руку. Наконец дыхание мужчины стало более спокойным и глубоким, а его обнимающая хватка слегка ослабла — он спал.       Если в прежнем Доме господин оставлял Марта на ночь в своей кровати, то ничего хорошего это не предвещало. В лучшем случае — грубый жесткий трах посреди ночи, немного побоев и беспокойный чуткий сон на полу до рассвета. Иногда Верхний будил его, но чаще начинал насиловать прямо сонного, получая от этого еще большее удовольствие. Поэтому Марти стал просто прикидываться спящим, но от ночных оплеух и затрещин это его все равно не спасало. Хуже всего было зимой, потому что прохладными ночами запасного одеяла для устроившегося на полу малька никогда не оказывалось — господин считал это роскошью и не заслуженной милостью.       Пожалуй, сейчас Мартийнесу впервые за много лет было спокойно в теплых объятиях спящего рядом мужчины. Это было внутреннее, не объяснимое, непонятно откуда взявшееся состояние покоя. Хотя, где-то в самой глубине сердца все еще были страх и тревога. Уже впадая во власть тягучего сна, парень мысленно пожелал, чтобы хоть эта ночь выдалась тихой и спокойной, раз уж представился такой шанс выспаться.       Это была первая ночь в доме его новой госпожи, которой он был преподнесен в качестве подарка…       Март проснулся оттого, что Верхний с ноги открыл дверь в комнату. Потом мужчина подлетел к нему, стащил с кровати, несколько раз ударил по лицу и изнасиловал — жестко, без церемоний… Больно. А затем снова посыпались удары кулаком без разбора. Марти скулил, не столько от боли, сколько от страха, умолял о пощаде, а ему в ответ: "Пасть заткни, тупой ублюдок" и "Молчи, сученок, а то яйца оторву, они тебе все равно больше не понадобятся"…       И вдруг все прекратилось и исчезло. До сознания достучался чей-то обеспокоенный голос: "Марти, проснись же. Это просто сон". "Гейн", — отозвалось в мозгу Мартийнеса. Он открыл глаза, увидел встревоженное лицо Верхнего и, соскочив с кровати на пол, упал ниц и залепетал:       - Господин, простите, что я потревожил Ваш сон. Накажите меня, как посчитаете нужным. Я буду очень стараться, чтобы подобное больше не повторилось. Простите.       "О, Матерь Сущего… Да зачем мне все это надо?" — подумал Гейнийляш, прежде чем совершить следующие действия… Встав с кровати, он сел на полу рядом с Марти и погладил его по спине. Парень дрожал, и казалось, что с каждым прикосновением Гейна эта дрожь усиливалась. Мужчина приподнялся, взял малька на руки и перенес его на кровать, устроился рядом и, накрыв одеялом, обняв и прижав к себе крепко, поцеловал в макушку и стал шептать монотонно успокаивающе какую-то лабудень из серии "это всего лишь сон, все позади, теперь все будет хорошо, не бойся, я с тобой".       Это последнее "не бойся, я с тобой" так согревало и успокаивало. Никто прежде не говорил пареньку таких слов, только мама давным-давно, когда он был совсем маленьким. Марти терялся в этих теплых фразах, в тихом уютном шепоте, в крепких согревающих объятиях. Но, с другой стороны, страх быть обманутым, страх поверить во всю эту теплоту и доброту и потом потерять… страх мешал расслабиться и успокоиться. И все же, скопившаяся почти за месяц физическая усталость, щедро сдобренная эмоциональными переживаниями прошедшего дня, сделала свое дело, унеся Мартийнеса на крыльях сна к молочной реке с кисельными берегами — туда, где были ласковая, добрая и заботливая мама и теплая детская колыбель.       Гейн, монотонно шепча, сам как-то вдруг поверил в свои "не бойся, я с тобой". У него уже не возникало внутреннего вопроса "А зачем?", напротив, появилось четкое и ясное "Я хочу" и "Я буду", и почти сформировалось представление о том, что делать и как действовать дальше. Этот малек поверит ему… обязательно поверит и будет доверять, залечит свои раны и, отбросив колючки, расцветет… Да, он будет цветочком, его Цветочком. И они сделают это вместе. На этой мысли Гейнийляш одарил темноту ночи своей улыбкой и начал проваливаться в теплые объятия сна.