Женщины Хинаты

У Ханаби были надутые щеки, за которые так и хотелось ущипнуть. — Что случилось? — спрашивала Хината и тянулась к лицу сестры, намереваясь воплотить свое устремление в жизнь. Ханаби только сердито отворачивалась. Возможно, причина этого заключалась в том, что Хината неделями пропадала на миссиях и, вернувшись в Коноху, приходила домой поздней ночью, уделяя сестре непозволительно мало времени. А может, дело было в чем-то еще. У Тен-Тен были сюрикены. И кунаи. И вся она была — колючая, острая, ранящая. Не созданная для мирной жизни. Совершенно не женственная; товарищ в бою, и только. Общаясь с Тен-Тен, многие страшились обрезаться. Но Хината не боялась. Она знала — оружие Тен-Тен обращено лишь против врагов. У Ино были слова. Она могла приободрить единственной фразой — или же довести до белого каления. Ино любила поговорить и всегда знала, что нужно сказать собеседнику. С Хинатой она молчала. Они и так прекрасно понимали друг друга. У Темари были тайны. Нет, не так. Темари была сама по себе, а тайны — сами по себе. Они никого не касались, эти тайны. Они даже саму Темари не особенно интересовали. До тех пор, пока Хината не помогала ей распустить четыре непослушных хвостика и не принималась расчесывать жесткие светлые волосы. У Мацури были предрассудки. Она стеснялась, краснела, по примеру самой Хинаты заливаясь смущенным румянцем. Не могла привыкнуть. Хината нежно обнимала ее и шептала, что все будет хорошо. У Кусины были слезы. Они проливались на землю животворящим дождем. Хината смотрела на дождь за окном и думала, что не хочет знать, по ком плачет Кусина. Она догадывалась и так. У Каруи были на удивление тонкие пальцы. Сильные, ловкие, цвета эбенового дерева, с коротко подстриженными ногтями. Хината не уставала изумляться тому, какие у Каруи красивые руки; долго-долго разглаживала эбеновую ладонь собственными пальцами. Каруи, казалось, забывалась — даже на всегда суровом лице возникало подобие улыбки. Опомнившись, она резко отдергивала руки и адресовала Хинате испепеляющие взгляды. Хината понимала, что эти взгляды — не всерьез. У Анко были простыни. Шелковые, и гладкие, и холодные. Впрочем, они легко нагревались под жаром двух сплетенных тел. Хината знала это. У Куренай были нити судьбы. Она рассеянно перебирала их — больше по привычке, чем из необходимости. А Хината смотрела — и жалела о тех нитях, которым вскоре суждено оборваться. У Рин были полоски на щеках. — Зачем они? — спрашивала Хината. Прохладными кончиками пальцев дотрагивалась до теплых щек Рин; задерживалась ладонями на непонятных полосках. Рин не отвечала. Но смотрела внимательно, с грустью. У Цунадэ были указы. Десятки, сотни указов. Большинство из них не касались Хинаты, но ей и не требовались указы. Она точно знала, сколько саке нужно выпить Хокаге-сама, чтобы все они на время утратили смысл. У Шизунэ были грустные черные глаза. Хината чувствовала на себе их внимательный взгляд каждый раз, когда возвращалась от Пятой посреди ночи. Однажды она встретила так саму Шизунэ и предложила провести ее до дома. Шизунэ посмотрела своими грустными черными глазами в прозрачные и одновременно белесые глаза Хинаты — а потом покачала головой. У Кин были шикарные волосы. Длинные-предлинные — Хината никогда ни у кого таких не видела и раз за разом задавалась вопросом, как Кин удалось их отрастить. А Кин поправляла пышный черный хвост, перехваченный внизу фиолетовой ленточкой — и в этом жесте была сама суть любви. У Карин были очки. Стоило Карин снять их — и она становилась совершенно иным человеком. — Ты и правда плохо видишь без очков? — как-то спросила Хината. — Других — да, — последовал ответ. У Таюи были бесшабашные страсти и несокрушимая уверенность в том, что ей пойдет короткая стрижка. — Не надо, я люблю твои волосы, — уговаривала Хината. — Не в этом дело, — хмыкала Таюя. — Просто ты думаешь, что с короткими волосами все уж точно будут принимать меня за парня. Может, заранее обзавестись подходящим именем? Мне нравится «Тай». А тебе? Хината недовольно морщилась, и тогда Таюя, смеясь, целовала ее в макушку. — Главное, что ты всегда узнаешь меня… Какой бы я ни стала. У Конан были сны. Хината проникла в них легко, незаметно — и осталась навсегда, не мучаясь угрызениями совести. У Сион были мечты и черты лица, как у самой Хинаты. Они никогда не виделись, но, глядя в зеркало и прижимаясь к нему губами, так, что его поверхность запотевала и затуманивалась, Хината могла представить, какая она — Сион. У Сакуры были раны. На внешней поверхности запястий. Раны были страшные, глубокие, будто оставленные чьими-то когтями, больше похожими на загнутые крючья. На холоде раны ныли, на жаре начинали гноиться, в воде воспалялись. Грубый материал перчаток, которые Сакура носила практически не снимая, раздражал их еще сильнее; Сакура не подавала виду. Следила за тем, чтобы и словом не обмолвиться о терзающей ее боли. Сакура знала, что та единственная, которая может облегчить эту боль, сама страдает не меньше. А разве можно исцелить чужие раны, когда собственные кровоточат?