Купи раба

"Дорогой мой дядюшка", - кончик очиненного пера остановился на изящной завитушке, коей оканчивалась буква "А", давая сосредоточиться хозяину руки, державшей это перо. "Дорогой мой дядюшка, многоуважаемый дон Камилло, простите, что извещаю вас о своем спешном отъезде таким неучтивым способом, но по-другому поступить я не могу. Истомился я сидеть в четырех стенах, и в целой Испании тесно мне. Я уже не ребенок, намедни двадцать один исполнился"... - Нет, "я уже не ребенок" лучше вычеркнуть, слишком по-детски звучит, - пергамент смят, и через минуту перо скользит по новому листу. Ночи в Валенсии, где проживал благородный идальго дон Анхель де Алонса, были неспокойны. Каждую ночь происходило если не убийство, то хотя бы парочка ограблений. Иногда они происходили прямо под окнами дома вышеупомянутого Анхеля, мешая идальго отдыхать после тяжелого трудового дня. Впрочем, тяжелый трудовой день был явным преувеличением. Дон Анхель страдал от невыносимой распространенной болезни. Ему было скучно. И очень одиноко. В некоторые часы на него находила такая тоска, что он брал под локоток своего верного вассала Педро и со словами "Сударь мой, поскучаем вместе?" водил его по мощеным улочкам, время от времени обращая внимание слуги на необычную и занимательную форму во-о-он того облака или на неясные, но наверняка очень соблазнительные формы какой-нибудь дамы, просматривающиеся под газовой накидкой. "Не пытайтесь искать меня", - зачитывал вслух на следующее утро дон Камилло, стоя перед ловившими каждое его слово домочадцами и прислугой. - "Я отправляюсь очень далеко и надолго, дабы снискать себе славу и преумножить заслуги дома Алонсо перед нашим правителем. Хуанита", - невысокая смуглая посудомойка подняла голову, - "Прости, что уезжаю. Дело не в тебе, дело во мне". На минуту в зале воцарилась тишина. - Слава Господу, - сказал дядюшка. Остальные радостно закивали. *** - Друг мой Педро, - с трудом сдерживая довольную улыбку во все тридцать два белоснежных зуба, вещал дон Анхель своему слуге (надо сказать, не очень разделявшему радость господина), - Друг мой Педро, теперь, когда я отчудился... Отчуждился... В общем, когда я расстался с родительским домом, как листик рано или поздно отрывается от взрастившей его ветки, чтобы продолжить свой путь... - Но дон Алонсо, - возразил Педро, - Лист отрывается от ветки перед своей смертью. Осень, зима, холода, листик желтеет и истлевает. - Глупый плебей, - снисходительно вздохнул в ответ молодой испанец, впрочем, не став развивать метафору с листьями и ветками. - Теперь мы свободны, и целый мир готов распахнуть нам свои объятия! Россия окутает холодным очарованием и покажет настоящую суровую, снежную зиму; чопорная Англия закружит голову туманами; жаркие восточные страны встретят тонким ароматом пряностей, а их темнокожие, черноглазые женщины... - Вот это мне по вкусу, - покивал Педро. - Как насчет начать с конца, господин мой? У нас-то в последнее время погодка не очень, недолго и ревматизм заработать. - Эх, Педро, - укоризненно-многозначительно покачал головой Алонсо, но противоречить слуге не стал - погода в Валенсии в последние полторы недели и правда не радовала. Пожалуй, стоит сказать пару слов о том, что из себя представлял сам дон Анхель, а также воспитательные процессы, которым его подвергал дядюшка Камилло. Когда на него свалилась забота об осиротевшем племяннике, потерявшем сначала в возрасте трех лет мать, а затем, в двенадцать лет, отца-военного, Камилло было тридцать семь, и он уже являлся весьма уважаемым кабальеро. Впрочем, жизнь его не была наполнена запоминающимися событиями. Даже военная служба пролетела незаметно, оставив в пямяти лишь след в виде приятных воспоминаний об офицерских пирушках и победах над женщинами, чье поведение было легко, как и кошелек самого Камилло в те веселые времена. Компенсировал скуку своего существования благородный дон необыкновенными приключениями, происходившими с выдуманными героями дешевых рыцарских романов. Удивительно, но именно это несерьезное и неподобающее такому важному человеку занятие сблизило его с племянником - маленький Анхель рос, воспитываемый суровым отцом и холодными няньками, и в двенадцать лет имел весьма странные и скудные понятия о том, что представляет из себя мир. Мальчику пришелся по нраву опекун, а также чудесные сказки, которые тот порой рассказывал ему перед сном. Камилло был мягким человеком и искренне жалел племянника, узнавшего в таком позднем возрасте, что такое любовь родного человека, и честно старался дать ему побольше этого чудесного чувства, проводя долгие часы за прогулками и чтением различных книг. А вот что касалось проявлений любви другого рода... К зрелому возрасту дядюшка Анхеля из балагура внезапно превратился в поборника морали (злые языки поговаривали, что это из-за дурной болезни, которую ему подарила одна из возлюбленных, но сам он утверждал, что это всего лишь озарение Господне, которое снизошло на него во время сеанса послеобеденного сна) и решил бросить все силы на то, чтобы младший Алонса не повторял ошибок его юности. Но поскольку Анхель довольно часто предпринимал попытки ошибиться, Камилло нередко бывал с ним строг и иногда даже запирал маленького распутника в комнате, заставляя читать богоугодные книги вперемешку с пресловутыми рыцарскими романами. И если Библия не слишком убедила мальчика в необходимости воздержания, то романы оказали именно то действие, на которое рассчитывал идальго - на неокрепший ум Анхеля произвели огромное впечатление речи благородных рыцарей о том, что каждый мужчина должен хранить верность "той самой", даже если ее пока нет, и в ближайшие несколько лет ее появление не намечается. Хотя это и не мешало молодому человеку порой заводить платонические романы, вроде невинной интрижки со служанкой, а также отпускать многозначительные комментарии относительно размера верхней части корсета некоторых дам. Впрочем, радоваться этому благотворному эффекту Камилло пришлось недолго - вместе с привычкой сдерживать плотские позывы Анхель получил неудержимую тягу ко всевозможного рода приключениям, которая сделала из тихого и большую часть времени спокойного мальчика черт знает что. Вскоре весь район знал: если где-то поблизости раздается шум и звон стали - не спешите звать блюстителей порядка, скорее всего, это малыш Анхель снова попытался совершить подвиг. Судя по плачу, попытка вновь оказалась неудачной. Вершиной своих достижений Анхель считал знакомство, а затем и дружбу с карманником Педро, которому он любезно и вполне самостоятельно отдал как-то на улице все свои сбережения, проникнувшись сочувствием к тяжелой судьбе мальчика (того так растрогала нежданная доброта, что он немедленно предложил в обмен на кошелек свою жизнь и услуги. Таким образом, помимо кошелька хитрец получил крышу над головой и ежедневное трехразовое питание). После этого шла кража жеребенка-подростка из конюшни соседа семьи Алонса и путешествие на этом жеребенке на окраину города. Этот случай (как и многие другие) доставил дядюшке немало хлопот, поэтому нет ничего удивительного, что к тому времени, как Анхелю исполнился двадцать один год, все семейство Алонса в глубине души мечтало избавиться от любимого племянничка. Разумеется, под "избавиться" они имели в виду женитьбу "младшенького" на достойной девице из какого-нибудь отдаленного города, или его назначение в какой-нибудь полк, где Анхель мог в полной безопасности прослужить несколько лет для получения воинского звания ("Надо было давно это сделать!" - как восклицал обычно дон Камилло, когда об этом заходила речь". Путешествие было не самым лучшим вариантом, но, с другой стороны, это поможет Анхельчику стать настоящим мужчиной. Да и мир повидает, - успокаивала Камилло его жена. Но и Анхель жаждал покинуть опостылевший дом отнюдь не слабее, и потому, невзирая на предстоящие трудности и скептично настроенного Педро, был искренне счастлив, ступая на корабль, который должен был отвезти его к далекому и такому таинственному Востоку.