Птицы

Крылья Стихаря почти касались пола, и Икки никак не мог отвести взгляд от этих крыльев. У его Материи таких никогда не было, даже когда она приняла свой окончательный вид. А тут — вот. И размах, наверное, метров пять. Не тяжело ему такое таскать на себе? — Ты вообще кто? — спросил он, с трудом переводя взгляд на лицо собеседника. Лицо было знакомым, даже слишком. — Только не надо мне гнать пургу про тёмную часть меня и прочее. Я знаю свою тёмную часть, и даже она не рядится в Стихарь. Спектр криво усмехнулся, снял шлем, и Икки заметил, что шрама на переносице у него нет. Хоть чем-то они отличались. — Бери выше. Я воспоминание. — Какое к херам воспоминание? — Воспоминание о прошлой жизни. Икки сел на пол. Вообще, всё это выглядело крайне абсурдно с тех самых пор, как вот этот вот Спектр неведомо откуда возник в его гостиной. Сначала Икки удивился — ведь перебили же всех слуг Аида, он сам видел полностью почерневшие чётки Шаки, — потом приготовился драться, а потом… …а потом посмотрел в его лицо. — Пошел ты. Я не знаю, что ты задумал, но лапшу на уши мне не вешай. — Ты же Феникс, огненная птица, — гость уселся на диван, флегматично глядя в потолок. — Ты воскресаешь из мёртвых. — Допустим. — А я Бенну, огненная птица. И я тоже однажды воскрес. Спектр перестал пялиться в потолок и теперь придирчиво рассматривал его, и по выражению его — своего — лица Икки никак не мог понять, о чём он думает. — Похоже, в этой жизни я не сильно изменился. Но никогда не думал, что воплощусь Святым. — Что, Спектром привычнее? — ехидно спросил Икки. Какую бы чушь ни нёс гость, он не нападал — а значит, ничего страшного не было в том, чтобы немного его послушать. Но этот вопрос почему-то того разозлил. — Да что ты понимаешь! Я делал всё, чтобы защитить господина Алона и владыку Аида! Ты не знаешь, что такое — отдать весь огонь, чтобы спасти то, что дорого! — Почему не знаю?.. — тихо спросил Икки. Оба надолго замолчали. Его звали Кагахо, и, услышав это имя, Икки усмехнулся. Получалось, у них и сияние было одно на двоих, не только лицо. Икки не хотел признавать этого, но, услышав имя, он почти поверил. А ещё он пытался вспомнить, встречал ли он в Преисподней Спектра в стихаре Бенну, и не мог. — У тебя есть младший брат? — Есть. Шун. Он тоже Святой, если тебе интересно. — И у меня был. Его звали Сай. Он погиб, я не смог его уберечь. По спине продрал мороз. Надо же. Если на секунду предположить, что этот Спектр не врёт… и что он вообще не глюк больного воображения, не следствие поствоенного синдрома — получалось, их судьбы были связаны куда теснее, чем он думал. Не только лицо, не только имя — жизни тоже. Он ведь тоже боялся не уберечь Шуна, боялся больше всего на свете. И тоже не защитил от всего. — А потом я встретил господина Алона. Это… тело Аида в моём веке. И он мне так напомнил моего брата… И тут Икки расхохотался. Он смеялся долго и искренне, как будто услышал очень забавную шутку. Кахаго удивился: — Что смешного? — Да так, совпадение… Я говорил, что у меня есть младший брат. Так вот, он и есть тело Аида в моём веке. Повисла пауза. — Это… еще интереснее, чем я предполагал, — наконец сказал Кагахо и задумался. — Вот, я пива принёс, — Икки поставил на стол перед Спектром несколько банок. — В вашем веке уже было пиво? — Да, хоть и не в такой… таре. Помоги мне открыть, пожалуйста. Икки выбрал одну банку, сдернул кольцо, вручил её Кагахо. Взял себе другую. — Ну что, понял то, что хотел, пока я к холодильнику ходил? — Да, но пока подожду с выводами. Слушай, так, говоришь, вы убили Аида? Икки пожал плечами, делая глоток. — Парни верят, что да, и Шун говорит, что больше в нём никто не сидит. Но раз уж ты в некотором смысле я, признаюсь — не знаю. Он же бог. Я вообще сомневаюсь, что его можно окончательно убить. Кагахо нахмурился, чуть сжал банку в руке. — И он не узнал в тебе меня? Это же вроде как дезертирство получается. Переродиться не Спектром, а Святым… — Нет, но ему вообще не до того было: мой братец делал всё, чтобы вышибить его из тела. — Твой брат сильный, значит. Алон был не такой. Именно поэтому я его и защищал. Икки пил пиво и молчал, обдумывая сказанное. — То есть, если бы он не оказался Аидом, ты мог бы стать Святым? Теперь настал черёд Кагахо смеяться. Он даже пиво расплескал. — У нас одна душа, но всё равно мы разные. Не надо пытаться превратить меня в себя. — Да, собственно, я не просто так это сказал, — Икки поднял банку. — За нашу душу! Кагахо отсалютовал ему. — Пандора? Она была та ещё стерва. Не доверяла мне… хотя она, кажется, вообще никому не доверяла. Хотела, чтобы Владыка Аид полностью принадлежал ей. А почему ты вообще спросил? Икки поставил на стол ещё пару банок, оттягивая момент, когда на заданный вопрос всё-таки придется отвечать. Было странное ощущение — словно он бредит. Такое бывало, когда он умирал, но сейчас он совершенно определённо был жив. И вот — его предыдущее воплощение в Стихаре сидело перед ним, дуло пиво и рассказывало обалденные истории из собственной — и его, Икки, прошлой — жизни. Сказал бы кто ещё вчера, что так будет — Икки ему точно не поверил бы. — В нашем веке она помогла мне добраться до Гипноса и Танатоса и за это погибла. Танатос её убил. — И?.. — Кагахо, похоже, знал его куда лучше, чем думал Икки, по крайней мере, он чувствовал, когда сказано ещё не всё. — И мне было больно её терять. Кагахо поставил банку на стол, схватил бутерброд с блюда, поставленного Икки на стол чисто для того, чтобы не напиваться без закуски, и запихнул в рот сразу весь — Икки подумал, что он подавится. Но, тем не менее, Кагахо как-то умудрился всё прожевать. — Мда. Если бы мне кто сказал, что в следующей жизни я втрескаюсь в Пандору — летела бы его голова дальше горизонта. — Если бы мне кто сказал, что в прежней жизни я был Спектром и защищал Аида!.. — резко начал Икки, но Кагахо не дал ему договорить: — Да знаю я, я просто удивился. В моё время она была первостатейной сукой. — Ну а в моё время она оказалась жертвой Гипноса и Танатоса. И она была… искренней. Кагахо покачал головой и взял еще один бутерброд. — Слушай, а не может быть так, что твой брат — новое воплощение господина Алона? Икки был пьян. Пиво в холодильнике заканчивалось, бутерброды тоже — а этот безумный разговор всё продолжался и продолжался. — Не знаю. Это ты тут спец по реинкарнации. — Просто я… — Кагахо поморщился, как от боли. — Я перед смертью пообещал воскреснуть из мёртвых и снова защищать его. Но я не воскрес, а воплотился в тебе. Логично, что я и защищаю того, в ком воплотился он. — Не знаю, — Икки пожал плечами. — Шуна никогда не навещали призраки его прошлых жизней. Ну, или он просто мне не говорил. Кстати, а как ты умер вообще? Чего мне опасаться? Кагахо усмехнулся. — Тебе — ничего. Меня ваш Святой убил, Весы. Доко, кажется, его звали. — Доко? — пьяная голова соображала туго, но все-таки это имя припомнила. — Учитель Ширю? С Пяти Древних Вершин? — А что, он дожил до вашего времени? — удивился Кагахо. — Надо же. А хотел вместе со мной убиться, правильно я его на землю отправил. — Ты хочешь сказать, мне надо остерегаться Ширю? — Я хочу сказать, что никогда не думал, что перерожусь таким идиотом. Пей свое пиво, Феникс. — По зубам хочешь? — Пей пиво. Икки взглянул за окно. Там занимался серый, мрачный рассвет. Надо же, всю ночь просидели, а он и не заметил. С другой стороны, когда ему ещё выпадал шанс познакомиться с самим собой? — Нам надо сходить за добавкой, — он перевернул банку и вытряхнул последние капли пива на пол. — Мы достаточно пьяны, да и поздно уже. Светает, мне скоро надо будет идти. — Куда идти? — быстро спросил Икки. Кагахо усмехнулся и не ответил. — Мы птицы, Икки. Две огненные птицы, золотая и чёрная. Феникс и Бенну. Лежавший на полу на спине Икки поднял голову: — Да, ты был прав, мы достаточно пьяны, и добавки не требуется. — Нет, ты точно идиот. Дослушай сначала. Я переродился в тебе, чтобы исправить свои ошибки. Всю свою жизнь я шёл из света во тьму, а ты, получается, выбирался обратно, попутно исправляя мои косяки. Брата вон спас, одно это многого стоит. — Сначала я его чуть не убил, — справедливости ради заметил Икки. Кагахо махнул рукой. — Ну так не убил же. Да и вообще, получается… — он замолк, глядя на медленно вылезающий из-за горизонта огненный круг. Икки вдруг понял, о чём он подумал, и так испугался, что даже протрезвел: — Получается, нашим следующим воплощением снова будешь ты. Я исправлял твои ошибки, а ты будешь исправлять мои. Две птицы, золотая и чёрная, но огонь у нас один, и мы едины в этой двойственности. Мы одно и то же, символ возрождения, и мы будем возрождаться снова и снова. Кагахо молчал. — Офигеть перспектива, — прошептал Икки. — Это всего лишь догадка, Феникс. Никто не знает, как будет, когда ты окончательно умрёшь. Может, у нас и вовсе появится третье воплощение. Икки не знал, что ответить. Всё это, всё происходящее, было настолько безумным, что странно было подходить к этому рационально. — Мне пора, — Кагахо встал с дивана, на котором просидел всю ночь. — Обними брата за меня. — Непременно, — Икки тоже встал, глядя в его лицо — точную копию своего. — Заходи ещё, я запасусь пивом. Кагахо улыбнулся. — Смотри, — показал он рукой. — Солнце взошло, и оно золотое. Это твоё время, Феникс. Икки всего на миг отвернулся к окну, а когда повернулся обратно — в гостиной уже не было никого. Только валялись на столе пустые банки из-под пива. И лежало что-то на диване. Икки поморгал и подошел поближе — чтобы поднять с подушки забытое чёрное перо.