Семисотлетнее сейчас

Знаешь, Лелуш, что герб императорской семьи нарисован на твоём теле несмываемыми чернилами и выжжен на сердце золотым клеймом? У вечности есть свойство покрывать белой краской прошлое, но даже она не способна стереть его. Особенно тогда, когда влияние человека коснулось почти нерушимой крепости истории, которую поддерживает не только человеческая память. С высоты горы трансильванские просторы расстилаются тёмным неровным ландшафтом, накрытым, словно покрывалом, пеленой плотного тумана. Он скрывает тёмные расщелины гор, зелёную полосу лесов и мутно-синюю бездну озёр, но стоит спуститься ниже – все пейзажи проявятся. Туман – совсем как вечность. Где-то внизу продолжают жить люди, помнящие Дьявола-императора; где-то внизу начинается память и история мира. - Это твоё наказание, - шепчет С.С., смотря на сообщника как-то странно – непонятно, что она хочет сказать взглядом, а Лелуш ещё не научился понимать её абсолютно, да и на высоте голова кружится и захватывает дух. – Тебе нужно забыть своё имя, чтобы и другие забыли его. Про себя она понимает, что это почти невозможно: и для него, и для мира. А Лелуш просто не хочет забывать прошлое и самого себя, не говоря уже о том, чтобы мириться с бессмертием. Знаешь, Лелуш, что чайки олицетворяют свободу? Крик чаек разносится по безымянной бухте и улетает вдаль вместе с лёгким бризом. С.С. секунду смотрит вниз, с края обрыва, а потом делает лёгкий поворот, балансируя на краю. Внизу с высоты обрыва, справа – обитель покоя парусных кораблей и яхт, чей путь лежит к далёким мечтам, а слева, отделённый скалой, простирается дикий пляж нетронутого спокойствия. Лелуш поднимает взгляд к небу, чуть щурясь от яркого солнца, и смотрит на летящих птиц, словно пытаясь найти среди них какую-то особенную. Мечту? И тонкие губы парня растягиваются в улыбку. Вечность дарует свободу жизни вне времени, разрушает рамки законов и обязательств, но неизбежно превращает жизнь в существование наблюдателя. С.С. не хочет об этом думать, отгоняя подобные мысли, хотя боится, что мальчишка перестанет быть живым, превратившись в наблюдателя. От начала их, бессмертных, совместного пути уже прошло некоторое время, но ветер перемен ещё не спешит кардинально менять своё направление. Время проходит незаметно, а они идут вперёд, никуда конкретно не направляясь. Просто вперёд. Знаешь, Лелуш, об одномоментном, заключённом в одном времени, сколько бы ни прошло его для других людей? Под пасмурным небом даже величественные старинные греческие амфитеатры кажутся серыми и безликими. Просто куски камня, которым придали форму, - далеко не оживший миф. С.С. отчего-то думает, что вечность именно такая: для смертных неприкасаемая и величественная, а на самом деле простая и безликая. - Жизнь коротка, искусство вечно*, - словно прочитав её мысли, с усмешкой говорит Лелуш, опускаясь перед какой-то табличкой с выбивными на ней греческими буквами. – У нас с тобой есть возможность наблюдать его вечно. С.С. его не понимает – Лелуш никогда не проявлял никакого интереса к искусству, а уж к вечности сейчас – тем более. За всё время их путешествия он ни разу не заговорил с ней ни о гиассе или Коде Бессмертия, ни о своём прошлом или будущем. Быть может, потому что картинки в калейдоскопе событий ещё не успели для него остановиться. - Пси, - ви Британия очерчивает на холодном камне выбитый знак – такой же, как и шрам на груди у ведьмы. – Это твоё время. Для тебя вечно семисотлетнее сейчас, которое пока ещё не наступило. С.С. понимает, что спустя пять десятилетий впервые видит оттенок вечности на сообщнике, и до ужаса хочет стереть его: хоть интересом к окружающему миру, хоть ладонью. Знаешь ли ты, Лелуш, что символ гиасса – контур крыльев ангела, которому так и не удалось взлететь? Через сотню лет отрицания реальности проклятие тяжелеет, жжёт, искажая восприятие, накладывая на всё серые оттенки или делая всё блёклым, выцветшим. Медленно, но неизбежно атрофируются эмоции, оставаясь в каждом «вчера», хотя ви Британия упорно не хочет признавать то, что вечность накладывает на него свою тень. Тонкие пальцы скользят по клавишам рояля, и звуки музыки взмывают к высоким потолкам оперного театра, растекаясь по помещению невидимой волной, заставляя замирать сердца слушателей. - Бессмертным нельзя играть колыбельные ангелам, - усмехается за кулисами ведьма, вспоминая изображения ангелов на потолке в главном зале театра, где сейчас сидят зрители. Этот концерт – всего лишь очередная остановка на их длинном пути, ещё один укол антидота, дабы приостановить действие яда вечности. С.С. в который раз ловит себя на мысли, что сравнивает Лелуша с падшим ангелом, которому проклятая сила - гиасс - очернила крылья и не дала взлететь в несуществующий рай. С.С. не дала. Но подарила взамен вечность на то, чтобы идти к этому раю. После выступления Лелуш неожиданно обнимает её и шепчет о чём-то, а ведьма не слышит из-за шума суматохи и затихающих аплодисментов в зале. Но понимает – у них есть бессмертная жизнь, чтобы понять друг друга и узнать ответы на немые вопросы о жизни. Знаешь, Лелуш, что наблюдатели видят настоящее через полотно прошлого? Улицы Возрождённого Города – Пендрагона – сменяются друг за другом в канители реальности, перетекая одна в другую, словно стираются и тут же накладываются новые краски на холсте пути, оставляя пройденные образы в прошлом. Здесь живут чужие, незнакомые люди, чьи взгляды обращены в «завтра». Лелуш смотрит по сторонам и видит в каждом городском пейзаже образы утерянного прошлого, под оболочкой настоящего. Настоящее Носителя осталось далеко позади, но радость от того, что люди живут без войны и стремятся к счастью, всё равно греет душу и вызывает улыбку. С.С. следует за сообщником молча, держа его за руку, словно боясь исчезнуть, потеряться среди сменяющихся картин реалий и множества бегущих вперёд, ведомых ветром жизни людей. Они вернулись назад не для того, чтобы отпустить прошлое. Они вернулись назад, чтобы увидеть истину. - Интересно, что здесь будет ещё через сто лет, - усмехается Лелуш, когда они останавливаются недалеко от королевского дворца. – Какое будет следующее «настоящее» по сравнению с этим? Хоть мальчишка и говорит спокойным тоном, но в его голосе ведьма улавливает интонации детского интереса и одновременно разочарования, что он сам не изменится. Давным-давно она лишила его способности изменять этот мир дальше, забрав с собою на невидимую клетку доски ещё не сыгранных партий. Сотню лет назад. С первой и единственной, пока ещё, смертью. - Мёртвым не дано изменять мир живых, - ветер уносит её слова, но всё равно для С.С. они остаются звучать эхом в голове. - У нас есть бессмертие, чтобы сделать это возможным, - снисходительно улыбается Лелуш. Знаешь, Лелуш, почему небо всегда разное, хотя может показаться, что одно и то же? В тишине богом забытой швейцарской деревушки, где фонарники до сих пор зажигают фонари, а по улицам маршируют трубочисты, жизнь идёт на удивление медленно, убаюкивая спокойствием и умиротворением. Нетронутая городским шумом и яркостью вечность покоя. С.С. находит Лелуша стоящим на балконе его комнаты их маленького домика, смотрящего на звёзды. Время желаний давно прошло, поэтому звёзды больше не падают, навечно уснув для бессмертных в покое неподвижности, до новой эпохи мечтаний. - Сто лет назад оно было другим, - Носитель поворачивается, чуть улыбаясь её словам. По его мнению, небо и правда было другим – безграничное поле боя, которое плакало серым пеплом и чёрным дождём, нависая над людьми тяжёлыми облаками предвестия неизбежности, нагнетая страх. А сейчас бесконечная высота небес вновь обрела свою глубину и красоту, на которую можно было смотреть вечно. - На самом деле оно каждый раз меняется, просто мы этого не замечаем, - Лелуш закрыл глаза, а в его голосе ведьма в который раз уловила нотки печали, что те времена, когда её сообщник мог показать себя, закончились. На время. Покой – тоже вид вечности. Момент неподвижности и тишины, растянутый на несколько десятилетий (или столетий) для бессмертных, перед тем, как небеса снова запылают и начнётся звёздный дождь. Знаешь, Лелуш, вечность похожа на бесконечную дорогу в никуда, на которой каждая остановка – не твоя. За окном поезда – пролетающая одномоментно целая жизнь, ограниченная остановками. Пейзажи сменяются один другим, как сменяются минуты, превращаясь в часы, потом – дни, а их нужная остановка не приблизится и за миллиард лет. Лелуш смотрит за пролетающими за окном реальностями - чужим настоящим, прижимая к себе спящую на плече ведьму. На полузеркальном стекле мелькают отрывки прошлого – лишь короткие зарисовки, собранные в хронологию, словно склеенные на киноплёнке из одного стекла. - Вечность – это судьба наблюдателя, - шепчет Носитель в пустоту пространства, ни к кому не обращаясь, и про себя усмехается, что не стоит перенимать привычки у ведьмы. Остановка проходит за остановкой, останавливая жизнь в поезде на десять минут. Ещё несколько дней и множество прожитых жизней, а они с С.С. так и продолжают наблюдать за всем миром сквозь зеркальное стекло с отрывками прошлого. И на последней остановке они сходят с поезда, снова никуда конкретно не направляясь. Просто вперёд – по направлению ветра вечности.