Мое оружие

Вдох. С хрипом: вдох-выдох через рваную дыру рта. Запекшаяся корка трескается на разбитых губах, половина лица ноет от тупой боли, вторую не чувствую. Я бы попытался открыть глаза, если бы не знал наверняка – они зашиты. Он их зашил. Вдох-выдох. Вдох. Язык ищет во рту уцелевшие зубы, но находит только мягкие впадинки с колючими осколками. Выдох. Я рад, что все еще способен злиться на него. Хотя бы после. Саднящая боль в грудной клетке на месте каждого прокола. Вдох-хрип. Здравствуй, новый день. Я не помню, чтобы утро начиналось иначе. Утро – это когда я пытаюсь открыть зашитые глаза и сиплю себе под нос очередное проклятье. «Будь ты проклят, сукин сын с блестящими глазами». Выдох. И как только миляга вроде меня вляпался в это дерьмо? Ошибка. Я не помню, чтобы утро начиналось иначе, но знаю наверняка: это какая-то ошибка. Чем я занимался раньше, мое имя, где я, кто я? Знаю, что точно был кем-то. Мой мир еще не так давно включал в себя что-то кроме его неподвижного лица. Иногда я пытаюсь его разговорить, но это бесполезно. Робот с блестящими глазами неторопливым, размеренным движением загоняет мне под кожу очередной инородный предмет, а я рычу от боли, бессилия, ярости и кайфа. Что ж за сраная ошибка мое настоящее? Что ты. Вдох. Когда все твое настоящее – бесконечная попытка один-единственный раз приоткрыть глаза, тело поневоле тоже начинает прислушиваться. Он перемещается бесшумно. Не крадется, как кошка, просто оно так само выходит – я никогда не слышу, как он приближается. Дальше – слабое прикосновение холодных пальцев, как удар током. Не могу за себя ручаться по понятным причинам, но больше, чем уверен: я так раньше на людей не реагировал. Вдох. Что он за хрень такая? Вдох. Вдох. В панике разинутый рот, и мне нечем дышать. Пытаюсь вывернуться, но, когда ты приколот к стене, как насекомое из коллекции, это совсем не просто. Вдох. Вдох. Вдох! Что ты?! Выдох. Первое ощущение, первый выдох, как будто не было ничего до него, ни меня, ни стены, к которой я когда-нибудь приросту, ни этого ублюдка, которого я уже не вижу, но по-прежнему чувствую. Я снова жив и обвисаю ненужной тряпичной куклой. «Здравствуй, сукин сын с блестящими глазами, будь-ты-проклят», — пытаются бормотать мои равные губы. Иногда мне это даже удается, но безразлично, неэмоционально. Теперь все равно. Я думал, так колбасит от прикосновений только меня, но недавно поймал что-то в его глазах. Очевидно, что-то, чего там быть не должно было, потому что на следующий день этот забавник первым делом зашил мне веки. Теперь все намного лучше, я больше не отвлекаюсь на мелочи. Тишина. На самом деле, приходит он редко. Достаточно редко, чтобы тронуться умом от ожидания в абсолютной, непроницаемой тишине. И – теперь – темноте. Когда я остаюсь один, моим первым порывом является попытка вырваться, а первым чувством – разочарование из-за того, что он опять ушел. Очередная порция проклятий, которые я бормочу под нос, помогает немного прийти в себя. Потом – тишина. Я пробовал кричать или разговаривать с самим собой, но звук моего голоса делает тишину еще более неуютной. Может, он молчит именно потому, что знает – так будет только хуже, тоже боится своего голоса в тишине. Ох, ну и бред, старик, этот робот ничего не боится, даю голову на отсечение. Багаж. Я все еще пытаюсь найти разумное объяснение. Ну, или просто объяснение. На самом деле, я помню много всякого из своей прошлой жизни, наверное, весь накопленный за нее багаж знаний, кроме тех, что касаются непосредственно моей личности. Частичная амнезия? Здесь меня удерживают против моей воли, это очевидно. Я был похищен? Мне не известны причины, по которым кому-то мог понадобиться именно я, так что, допустим, выбор был случайным. С какой целью меня похитили? Хех. В моей больной голове из темноты показывается маска с влажными, чересчур живыми глазами. Одно воспоминание об этом типе отшибает желание и способность рассуждать логически. Тип. Не-не-не, я не намерен торчать здесь, пока этот киборг не запытает меня до смерти, я должен думать, искать лазейку, понять, перехитрить, освободиться и проделать с ним и то же самое раза два или три. Я должен сохранить способность ясно мыслить до тех пор, пока мне не представится шанс. Тип. Я должен понять, чего он хочет. И – что происходит со мной. Ему это не доставляет удовольствия или чего-то похожего. Во всяком случае, ему необязательно причинять мне боль. Прикосновений более чем достаточно. Возможно, мы все-таки как-то связанны. Хотел бы я знать, так было всегда, или мы звучим в унисон только с недавних пор? А еще мне интересно, зачем методично пришпиливать мои пальцы к стене, если не испытываешь от этого удовольствия. Немой. Эй, приятель, я все равно не верю, что ты немой. Как меня зовут? Ты же, наверняка, в курсе. Я отсюда выберусь, и тебе не поздоровится. По-дружески предупреждаю. Брось, невозможно же постоянно молчать. Как меня зовут? Кто ты такой? Что это за место? Я знаю, что это именно ты, а ты знаешь, о чем думаю я. Лучше убей меня сразу. Раз, два, три, четыре, пять, живодер пошел играть… Эй, ты же здесь сейчас? Дружище, это уже давно не срабатываааа…. Будь ты проклят, будь ты проклят, будь-ты-проклят… Кто я. — Это я убил Кеннеди! Я – сволочь! Приходите и линчуйте меня, наконец! И, вдруг – ответ. — Довольно глупо, — тяжелые слова в темноте. Здесь кто-то есть. Кто-то еще. — Кто здесь? – Хриплый шепот сквозь рваные губы. — Довольно глупо с твоей стороны сейчас вопить. Если бы не я, тебя бы никто не услышал. — Ты услышал. Кто ты такой?.. Кто я такой?! — Ты же не веришь в правительственные заговоры? — Кто я?! — Я так и знал, что тебе до них нет дела. — Кто я?! КТО?! ИМЯ! СКАЖИ МНЕ ИМЯ!!! — Я здесь не за этим. У одного нашего общего знакомого сейчас небольшие неприятности. Пригодится твоя помощь. Неудача. Я воплю в темноту, задрав голову вверх, натягивая кожу, удерживаемую большими крючьями. От боли в моей голове взрываются с яркими вспышками почти оформившиеся мысли. — Хиро это не очень-то нравится, насколько я знаю. Джи говорил, что вы оказались провалом, неудачей, но я так не думаю. По-моему, он недостаточно внимательно вас изучил. — Кто… я… Улыбка. После на мне нет живого места. Вяло ворочая мозгами, я соображаю, что с тишиной, наконец-то, покончено. Этого ублюдка зовут… — Хиро… — Выдыхаю я, поняв, что он уже рядом. – Старик, зачем ты пришел? Я, как видишь, немного не в форме. С ним что-то не так, я чувствую смутное беспокойство. Кажется, этот болтун и на него произвел определенное впечатление. Его прикосновение – как обычно. Даже чуть больше этой тупой радости, я сам тянусь к нему. Пальцы поднимаются по моей скуле к веку. Щелчок – и он вытаскивает нить аккуратным, хирургическим движением. Еще щелчок, все повторяется. Я пытаюсь открыть глаза. Сумрак слишком яркий, мутный силуэт впереди – этот мудак. Я таращусь вперед, его пальцы пропадают с моего лица. Хиро уходит, я остаюсь в темноте, но не в кромешной. Я уже знаю, что выберусь и улыбаюсь дрожащими губами. В сумраке. Никто не приходит. Уже давно никто не приходит. Если бы я мог, то уже раз десять с ума бы сошел. Языком по пересохшим, искусанным губам – ну, давай, не заставляй меня сомневаться, приятель. Ты тоже не хочешь быть чьей-то игрушкой. Надо в это верить, иначе – я пропал. Легкое шевеление в сумраке. — Хиро? Чего так долго, дружище? Мне тут скучно, знаешь ли… Слова стихают, растворяются в тяжелом воздухе. Тишина давит, душит. Он не придет. Раз, два, три, четыре, пять, людоед пошел гулять…. Где ты, сукин сын?! ГДЕ?! Шаги. В этот раз я слышу твои шаги. Хех, странно. Ты пришел именно тогда, когда я потерял всякий интерес к происходящему. Ну, здравствуй, что нового, старик? — Я его убил, — безразлично произносишь ты, вытаскивая из моего тела первый штырь. Я так и знал, что ты не немой, мудак… Болезненно регенерируя, сплевываю кровь и хриплю, упираясь лбом в его плечо. Руки Хиро работают быстро, деловито, точно так же, как и в тот день, когда он распинал меня. «Давай, давай, еще немного, мудила», — шиплю я одними губами, прижимаясь к его шее. «Давай», — выдыхаю ему в самое ухо, освободившись и прижимая к себе сильное, худое тело. Чувствую, как оно подается, и не удивляюсь: меня самого трясет от настолько тесного контакта. Моя ладонь скользит по спине вверх, мой рваный вдох, я улыбаюсь ему и встречаю улыбку в его ненормальных глазах. — Я слышал, что спасти нас может только более вдумчивое изучение. Знаешь, Хиро, — улыбаюсь я, отступая назад и разглядывая его окровавленное тело, пришпиленное штырями к стене. – Я думаю, это будет интересно. Имя. Я узнал свое имя. Я бы убил его, но почему-то тупо хихикаю, посматривая на мешок мяса на стене. Говорил же, лучше убей меня. — Старик, вот скажи, какого черта? Хиро ничего не отвечает, он снова молчит. Похоже, мой приятель предпочитает открывать рот только в случае крайней необходимости. Ну, это не удивительно, в конце концов, он – Первый, а не какой-то дефектный болтун. Меня зовут Дуо. Второй. Завтра. Раз, два, три, четыре, пять, террорист идет играть… Я – продукт гребанного эксперимента и должен научиться с этим жить. Мы – продукт гребанного эксперимента, поправляю я себя, бросив косой взгляд на Первого. Вчера он беззвучно разевал беззубый рот, сегодня, кажется, так и не приходил в сознание. У него высокий болевой порог, но, как выяснилось, мы все-таки отличаемся. Он не торчит, когда ему загоняют иголки под ногти. Вот только что-то мне подсказывает, что нормальные люди не должны кончать от легких прикосновений к разорванной груди. Раз, два, три, четыре, пять, завтра будем убивать… Я знаю, что есть другие. Завтра Хиро должен был участвовать в первой совместной операции. Я так и не выяснил, чем мы оба занимались раньше. Может, нас и не было вовсе, но я не хочу так думать. Возможно, если мы найдем остальных, получится узнать больше. Принцесса. Раз, два, три, четыре, пять, будем по живым стрелять… Девочка за трибуной – Рилина Дориан. Сегодня должно произойти покушение на её жизнь. Она – живой символ Альянса, кукла в руках главы ОЗ, Треза. Именно с ним хотят свести счеты его бывшие коллеги, а сегодня – организация экстремистов, планирующих запустить операцию «Метеор». Я так и не выяснил их конечной цели, но эти ребята, кажется, с юморком. По крайней мере, весь первый этап операции проводится с единственным намерением – сделать Треза параноиком. Проклятье, да они бы мне даже понравились, если бы не отобрали мою жизнь и мое имя. Интересно, знают они о смерти того болтуна? Как часто и каким образом выходят на связь? Я нашел только отрывочные сведения, по большей части касающиеся сегодняшнего дня. Почему я не плюнул на весь этот бред, а притащился сюда? На самом деле, мне, в первую очередь, страшно интересно. Маленькая принцесса за трибуной улыбается легко и невинно, с простодушием выращенного в тепличных условиях цветка. Два охранника чуть в стороне, по её мнению, просто убивают время, а вот про людей в зале кумиру Альянса знать не стоит. Если бы малышке Рилине сообщили, как непросто обеспечивать её безопасность, она бы больше не могла так улыбаться. Мое оружие. Веселуху должен был начать мой друг Хиро, этот бесполезный кусок мяса, предварительно воткнув в меня еще пару штырей и вскрыв мне грудную клетку. Мы на самом деле оказались ошибкой, точнее – я. Наш феномен обнаружили на раннем этапе исследований случайно и сначала не придали ему значения. В мое тело вбухали слишком большие деньги, поэтому за ошибку кто-то вскоре поплатился, но избавляться ни от меня, ни от Хиро не стали. Лучше два неудобных дорогих оружия, чем ни одного. Из-за чьей-то ошибки мы синхронизировались. Изначально мы должны были стать самостоятельными единицами с повышенной скоростью реакции, регенерацией и прочим дерьмом, при получении урона только повышающими свои боевые характеристики. Кто-то слажал, не изолировав нас друг от друга вовремя. Чтобы зажигать по полной, Хиро достаточно не самому получать урон, а просто резать на лоскуты меня. Вот такой мелкий косячок. Я четко помню тот момент, когда в распоротой груди рождалась надежда: я решил, что Хиро не хочет кому-то подчиняться. Благословенная ошибка, поддерживающая во мне жизнь на протяжении последних дней. Сказать, что я был неправ – сильно преуменьшить. Мой друг. Личный маньяк. Персональный Потрошитель. Тот, кто был со мной с самого начала, на соседнем операционном столе. Тот, кто присобачил меня к этой чертовой стене. А теперь – мое оружие. Я доберусь до этих весельчаков, сначала подыгрывая их дурацким указаниям, и они поплатятся за то, во что нас превратили. И Хиро мне в этом поможет. Бредовая связь, похожая на взаимный Стокгольмский синдром, физическая опасность возбуждающих прикосновений – все мне на руку. Почему-то я уверен, что никогда раньше я не был к кому-то так близок, ни с кем мне не было так просто и легко. Принцесса слегка смущается от фотовспышек после речи и мило улыбается сразу всем: объективам, залу, даже мне. Растягиваю в ответ свои губы и быстро оказываюсь на банкетном столе. Покушение должно быть неудачным, но это не значит, что малышке нельзя немного испортить прическу. Послав под изумленными взглядами воздушный поцелуй (бля, какой же я красивый. Пока еще), отстреливаю ей правое ухо. Пока мое тело, завернутое в черный костюм и совсем недавно полностью восстановившееся, нашпиговывают бравые ребята из охраны, с каким-то странным интересом разглядываю её судорожно сжатые тонкие пальцы в окровавленных волосах, красные струйки, стекающие по открытой шее в разрез белого платья, искаженное гримасой боли лицо. Да, Хиро научил меня ценить поистине странные мгновенья. Воспоминание о нем, как и разрывающая боль в груди, пробитых ногах, разорванном в клочья лице, наполняют меня сладким предвкушением, когда я тяжелым кулем мяса падаю на пол. Один глаз вытек, но другим я внимательно наблюдаю. Хиро проходит через толпу, как горячий нож сквозь масло, а тела беспомощно заваливаются на бок, на спину, складываются, как сломанные игрушки. Малышку уже увели, но остальные артисты не заставляют себя ждать. Во всеобщей суматохе один из охранников, высокий шатен, начинает кромсать своих, не яростно, как мой друг, а меланхолично, изящно. Мальчишка в дорогом костюме грустно улыбается толпе, зажатой в тесном помещении, и открывает огонь на поражение. А парень в белом ифу, секунду назад разносивший закуски, достает неведомо откуда гранатомет. Так, вот и наши собратья по веселым модификациям человеческого организма, Хиро, самое главное сейчас – не забывай улыбаться в камеру, нас как-никак по ящику крутят. Немного обидно, правда, во время такой веселой заварушки валяться на полу бесформенной массой, но я точно знаю – когда в зале останется только пятеро живых, он соберет меня по кусочкам. Хиро, мой друг, мое оружие, мой неразговорчивый раб. Против воли я заливаюсь булькающим в горле смехом среди гама, паники и прочих звуков вероломной, насильственной смерти. Полумеханический старик пару раз дергается в широкой красной луже, медленно поднимается сутулым, окровавленным кулем в белом халате, расправляет плечи, вставляет на место искусственный глаз и устраивается в жестком кресле перед монитором. Легкие движения пальцев на клавиатуре, и вчерашний мертвец уже улыбается четырем фигурам на экране. — Опоздал, — ухмыльнувшись, поддевает его носатый собеседник. Старик пожимает плечами – нормальным и механическим: — Мое оружие немного перестаралось и добавило штырь из ганданиума на всякий случай. С этими штуками действительно непросто регенерировать. На другом экране дергаются маленькие усики: — Все прошло по плану. Вцелом. Безносый хмурится: — Кроме уха Рилины Дориан. Она не должна была пострадать. Носатый хмыкает: — Сложно было гарантировать идеальное исполнение. Они же ни черта не знают. Дуо мог выкинуть и что-нибудь почище. — Чанг все знает, — вставляет еще один. — Ох. – Удивленно приподнимает бровь Механический. – Зачем ты ему рассказал? Тот неопределенно вертит рукой в воздухе: — Он все равно не поверил и это сработало. Носатый хихикает: — Да, твое оружие все делает с точностью наоборот. — Но не отстреливает лишние уши. Назревающую перепалку быстро обрывает Верзила, до этого хранивший молчание: — С Хиро проблем не будет, если он вдруг узнает? — Ни с кем проблем не будет. Они понимали, на что шли. Носатый обиженно надувается: — Только не со всеми вышло то, что мы задумывали. — Ерунда, — мотает головой Механический. – И они с этой ерундой справятся. Безносый задумчиво хмурится: — Они нас убьют. — И не раз, — спокойно соглашается Верзила. — Но только после того, как исполнят то, что сами хотели, — нехорошо улыбается Носатый. Механический цыкает: — Как только в твою больную голову пришла идея с забавным использованием побочных эффектов? Носатый лыбится шире: — Да все были согласны. Они сами решили, что так быстрее оправятся после амнезии, так что я тут ни при чем. — Они нас убьют, — зачем-то повторяет всем известную вещь Безносый, и организаторы операции «Метеор» почему-то зябко ежатся.