James Blunt – Goodbye my lover Poets of the fall – Sleep, sugar
Давине шестнадцать. Она совсем маленькая, юная и не знающая, что ждет её впереди. Она смотрит на солнце и щурится, слегка поднимая уголки губ: по-детски наивно Давина думает, что дни всегда будут солнечными, а беды пройдут стороной. Нет, о бедах она даже не мыслит, просто потому, что с ней они не случались. Все ломается с ритуалом Жатвы. Она распахивает бездонные глаза-блюдца и не может поверить, что это происходит на самом деле. Первая, вторая, третья… Девочки падают на холодный мрамор с перерезанными глотками, а у Давины уже нет воздуха в легких от боли и пронзающего страха. Её очередь последняя и, боги, режет горло не от ножа, который вот-вот приблизится к ней, а от безразличного взгляда матери. Ей плевать – она свято верит, что Жатва необходима, даже если в жертву придется принести единственную дочь. Марсель приходит вовремя, но опаздывает на целую вечность: мир Давины за ничтожные минуты успевает рухнуть и рассыпаться прахом. Солнца больше нет. Небо заволокло черными, грозовыми тучами, коим нет ни начала, ни конца. Давине шестнадцать, когда она сталкивается с настоящими взрослыми проблемами сверхъестественного мира. Перед ней открывается дверь в бездну – её тонкие плечики вздрагивают, когда она начинает осознавать, куда попала, сама того не желая. Ей претит мысль о том, что это и есть жизнь: заброшенный чердак, куча книг и невозможность выйти на волю, потому что за ней – совсем девочкой – ведется настоящая охота. Наверно, Давина сошла бы с ума, не будь рядом с ней Марселя – единственного, кому было не всё равно жива она либо же мертва. Рядом с ним Клэр чувствует себя в относительной безопасности, но и это не спасает, когда каждую их встречу она замечает в его глазах потаенную тревогу. Тогда Давина понимает, что безопасность – миф. Давине всё те же проклятые шестнадцать, когда надежда – блеклая, сумрачная – ломается на кровавые куски, падая бездыханным телом Тима, с высоты нескольких этажей. Она кричит и плачет, не веря глазам, но именно в тот момент впервые чувствует соленый вкус ненависти, расплывающейся по сознанию. Она ненавидит Клауса настолько, что пальцы сводит судорогой – безумная магия внутри распространяется холерой. В свои шестнадцать лет Давина хочет убить не человека, но дикого, больного бешенством зверя, по ошибке принявшего человеческий облик. Умирая так нелепо, так неправильно, Тим забирает частичку сердца Давины с собой туда, где нет боли и страхов. Мальчик-скрипач со светлой улыбкой уходит прочь и у Клэр в груди зияет рана от потери. Чистая, неподдельная ненависть даёт силы двигаться дальше. Давине шестнадцать. Она умирает и, спустя время, возвращается к жизни. Мир вокруг объят огнем, и соленые дорожки слез не высыхают. Клэр больше не сомневается и прямо говорит, что жить так у нее нет ни желания, ни сил, но друзья – боже, друзья – заставляют продолжать путь, хотя бы ради них. И она восстает Фениксом, учась улыбаться заново. Правда, печаль с её губ не исчезает даже тогда, когда Давина искренне смеется.***
Давине семнадцать. Ярко, быстро и совсем неожиданно, Калеб врывается в её жизнь и Ди кажется, что тучи начинают рассеиваться. У него потрясающая улыбка с ноткой хитрости и взгляд, который остается в памяти, даже когда он уходит. Она наряжается на их первое свидание и надеется, что хотя бы здесь, сегодня, у нее не возникнет проблем. Ей на самом деле хочется чтобы все прошло по-человечески, но этому не суждено сбыться: оборотни покушаются на её жизнь, и приходится вызывать своего ручного демона для спасения. Она проклинает себя за это безумие и надеется, что Калеб будет в порядке. Подальше от нее. Но всё происходит иначе – так, как Давина предположить не могла вовсе. — Кол. Меня зовут Кол Майклсон. У Давины перед глазами плывут круги, а внутри – в очередной раз – начинает ныть сердце. От предательства, от злости, от этой мерзкой, проклятой фамилии, над членами семьи которой уже давным-давно должна была свершиться вендетта. Её бросает в дрожь и напротив себя она больше не видит того, кому доверилась, будто бы позабыв, что доверие – большая роскошь для таких, как она. Клэр хочет вычеркнуть этого лжеца из своей жизни раз и навсегда, но не выходит, ровным счетом, ни черта. Он остается. События не идут своим чередом, становясь сумятицей, в которой Кол, то и дело, оказывается рядом с ней, пытаясь вернуть её веру. Давина противится, но после нескольких попыток сдается и окунается в этот опасный омут с головой. Кол заставляет ее маленькое сердечко биться чаще вопреки всему. От его голоса, шепотом касающегося слуха, веет чем-то неизведанным, но уже нужным; от его взгляда - так не правильно - бегут мурашки и Давина, отворачиваясь и пряча свое смущение, обнимает себя руками, обманываясь. С того момента, как он появился в её и без того странной жизни, согревать саму себя не получается. Давине семнадцать. Кол целует ее, и она отвечает, не задумываясь о правильности и прочим, уже не имеющим к ним отношения, глупостям. Она растворяется, чувствуя тепло его пальцев в своей руке – мир начинает сиять, не смотря на то, что вокруг неё сгущаются тени. Солнце бьет в глаза и Давина смеется, потому что счастлива. Она не знала прошлого Кола, но верит, что знает этого и бояться больше нечего. В груди, медленно, но так естественно, из зернышка пробивается на свободу красивый цветок, своим ароматом сводя с ума. Кол чувствует это и улыбается в ответ. Давина не говорит и слова, но взгляд предаёт её, искрясь своей тихой, невысказанной нежностью. Только для него. Только ему. Кажется, весь Французский квартал, тайком наблюдая за маленькой ведьмой, понимает, что она влюбилась. И она не отрицает. Давине семнадцать, когда она в последний раз целует губы Кола. Давине чертовы семнадцать, когда он берет её за руку и медленно кружит в их первом танце, рассказывая ей, трясущейся от рыданий, о звездах, которые так прекрасны. Она впитывает каждое слово, целует ледяные пальцы и не может принять то, что еще мгновение, и он исчезнет. Станет звездой? Станет небом? Ей всё равно, только бы самые родные на свете глаза не закрывались, только бы грудь вздымалась от ровного дыхания. — Полагаю, я должен тебе танец. Когда её маленькое, безумное сердце разбивается вдребезги, Кол умирает на её глазах и весь мир с его красками и жизнью гаснет. Ничего нет до и ничего нет после – Давина опустевшими, больными глазами смотрит, как Кол уходит, даря ей все звезды этого мира, которые без него одного ей не нужны вовсе. Давина любит настолько, что хочется вырвать сердце. Он любил настолько, что отдал ей своё. — Всё хорошо. Я… я не напуган. Давине семнадцать. Она по-прежнему маленькая, но уже опустошенная до дна и знающая, что её ждёт впереди. По ночам Давина давится слезами и прижимает куртку Кола к груди, вдыхая воздух, которым он больше не дышит.***
Давине двадцать. В попытках вернуть Кола к жизни, она за три бесконечно долгих, одиноких года, читает тысячи заклинаний, все из которых знаменуются клеймом невезения. После его потери, Клэр запирает месть к Клаусу «до востребования», находя новую цель для всей той боли, которой живет её душа. Она ненавидит Финна так, что одно упоминание его имени кем-то заставляет трястись землю. Все знают, что Давина разорвет его в клочья, когда найдет. Все знают, что теперь её лучше не трогать. Все знают, что её попытки вернуть Кола тщетны, но не говорят и слова. И она добирается до Финна еще в восемнадцать. Ее проклятье страшнее: он убивает свою стерву-сестру Фрею и умирает спустя несколько дней, оплакивая её смерть. В свои проклятые двадцать лет Давина становится главой ковена ведьм Нового Орлеана. У нее тяжелый взгляд и всего три живых человека, которые обитают в ее сердце. И один мертвый, которого она обещает вернуть обратно, чего бы это ни стоило.***
Давине двадцать четыре. Каким-то образом, за несколько лет, в городе начинается светлая полоса. Майклсоны учатся жить в согласии между собой, что вызывает лишь горькую усмешку на губах Давины. Она знает, кто они есть, но дает Клаусу шанс научиться быть отцом – ей кажется, так бы хотел Кол. Из всей Первородной семьи Давина верит лишь Ребекке, которая сдерживает свое обещание, данное брату перед смертью, и не ищет способов вернуться в свое тело, пока не сможет сделать то, что обязана. Она становится правой рукой Давины и они вместе, тратя уйму времени и сил, объезжают полмира, собирая знания других ведьм. Но он все равно мертв. Давине кажется, что под ребрами у нее все затвердело и превратилось в камень. Всё это время она не смотрит на других мужчин, а лишь пытается найти выход оттуда, откуда его просто-напросто нет. Странно, но солнце возвращается совсем внезапно. Давина знает, что это ненадолго и оказывается права. На кладбище появляется еще одна могила, а внутри ведьмы еще одна сквозная дыра.***
Давине двадцать восемь, когда на своих руках она нянчит маленькую дочь. Она рождается в тот момент, когда её отца уже нет на этом свете. Его звали Эрик. Давина встречает его – ирония – в музыкальном магазине на углу Бурбон-стрит, и впервые за долгие годы подпускает к себе человека. Это не похоже на тот катарсис, случившийся между ней и Колом, но это тепло сложно отвергнуть. Ей так давно не было хорошо. Она позволяет себе быть счастливой. Улыбается искренне и смеется тоже по-настоящему, только щемящая пустота все равно отражается в ее зеленых глазах-безднах, и на вопрос: «Что-то случилось, Давина?», она всегда врет, как лгал тогда Кол: «Все хорошо, правда». Мир становится черным и в Новом Орлеане случается землетрясение, когда Клэр узнает, что Клаус убил Эрика. У нее нет слез – всё иссушено и растоптано, но на потрескавшихся губах загорается едкая, полубольная усмешка, когда кинжал входит в сердце зверя, который не достоин ни семьи, ни имени. Давина одевает черное и не выходит из траура до рождения дочери. Она даёт ей имя Белив.****
Давине сорок пять. Она взрослая, немного уставшая и знающая цену доверия женщина. За годы, с ней происходит множество бед и радостей, падений и взлетов, но она сохраняет в себе верность и любовь. Однажды Белив задает её вопрос, и Давина чувствует, как в груди больно жжет. Эмоции находят свой выход лишь к поздней ночи, когда Клэр, осторожно, будто боясь разрушить атмосферу тех лет, заходит в тайник Кола и, сползая по стене, хватается за сердце. Больно так, что хочется кричать до срыва, но Давина лишь молча кусает губы и шепчет миллионное по счету заклинание, которое опять не срабатывает. — Да, я любила, дорогая, - отвечает Давина, - дважды. Я расскажу тебе эту историю в другой раз. Когда наступит время.***
Давине шестьдесят семь. Её сердце, как говорят врачи, испещрено микроинфарктами. Как говорят врачи, Давины может не стать. В любой момент. И Клэр к этому готова. Она улыбается, видя заходящую к ней Белив, на долю которой выпало втрое меньше бед, потому что она была хорошей матерью и смогла защитить свою девочку. Бывали и плохие времена, но ради нее, Давина поднималась на ноги и делала все, что было в ее силах, а в ее силах было многое. Ей не о чем жалеть, только мертвецы, живущие в ее груди, тревожат сердце. Она до сих пор не смогла их похоронить так, как того требовало нещадное время. — Помнишь, ты спросила меня о любви, Белив? Настало время рассказать. Я любила твоего отца, но первым был не он. Первым был Кол. Кол Майклсон, - Давина глубоко вздыхает и, скрепя сердце, продолжает, - да, он брат Первородных, и не удивляйся – в жизни всякое бывает. Мы были молоды. Хоть ему и было под тысячу лет, он тоже был молод. Самодоволен, нагл и молод. Я влюбилась и поняла, что пусть все летит к черту. Никогда после я не испытывала такого.… Наша история была короткой, но яркой, как падающая звезда. Пока все считали его вероломным и лжецом, он отдал свою жизнь, спасая моих друзей и свою семью. Он был героем, но никогда не кричал об этом. Быть может, стоило, ведь его настоящего узнали лишь тогда, когда он умирал на моих глазах. Белив, милая, не беспокойся обо мне – я плачу, потому что счастлива. Счастлива тому, что он был в моей жизни. В наш последний вечер, когда ничего нельзя поделать с тем, что он умрет, мы танцевали под звездами… Боже, он умирал, но держал меня за руку и говорил всякие глупости. Он говорил, что всё хорошо, а уже через секунду его не стало. Мне было семнадцать. Я потеряла его в семнадцать, а после, всю жизнь пыталась вернуть к жизни, но так и не смогла. Моя магия впервые была бессильна тогда, когда была нужна мне больше всего на свете. И знаешь, милая, сейчас мне не больно, просто я ждала его всю жизнь, но так и не смогла дождаться. Может, он ждет меня сам? Давина обрывается на полуслове и не может поверить своим глазам, яркость которых не смогла отнять старость. Перед собой она видит Ребекку. В теле, которое было заперто больше полувека. Когда в комнату заходит Кол, Давина зажимает рот рукой и боится только одного - внезапной смерти от разрыва сердца. — Я скучал, Давина Клэр. Белив будто растворяется в воздухе, а за ней исчезает белокурая Ребекка. Они остаются наедине: кажется, солнце может слепить и ночью. Его улыбка разрезает Давине сердце. — Ты здесь. — Я здесь. Давина смеется, как девчонка, и протягивает руку к нему. Кол прижимает её к груди и смотрит так тепло, что внутри Клэр вновь распускается затоптанный болью и отчаянием цветок. — Я же говорил, что у нас есть бесконечность, Давина. Её маленькие плечи трясутся от рыдания и Кол, опуская голову вниз, целует ее руки – как она целовала его, теряя навсегда. — Мы должны вернуться туда. Нам нужен еще один танец, - тихо говорит Кол и, касаясь виска Давины, переносит её сознание в другое место. Бальная зала после свадебной церемонии пуста, но вокруг проливается музыка. Та самая, знакомая Давине до боли и прокручиваемая ею в памяти дни, которые превратились в целые десятилетия. Она оглядывается по сторонам – Кол не заставляет себя ждать и сходит со ступеней. Он дышит жизнью – она горит в его глазах, искрится в улыбке и Давина понимает, что это и есть счастье. Она улыбается своей детской улыбкой – такая молодая, такая невероятная, и кладет свою руку в его протянутую ладонь. Мир озаряется: ничего до и ничего после не имеет значения, когда они вновь вместе. — Танец, Давина Клэр? — Да. Она кладет голову на его плечо и позволяет ему вести. Между ними тысячи невысказанных слов, года пропасти, но все становится крошечным и пустым, когда биение живого сердца достигает до самой души. Давина плачет, но это не слезы боли – ее потерянная константа согревает своим теплом и большего не нужно. — Одна девушка и один парень… - Давина шепчет ему в плечо и сильнее сжимает руку, - однажды, они танцевали под звездами и думали, что их время никогда не кончится, и они были правы. — Тот парень никогда не ошибался, милая. Они кружатся в танце, и между ними больше нет преград – Давина целует его губы и понимает, что жизнь без него, быть может, была создана для того, чтобы они встретились здесь, утопая друг в друге, чертя в воздухе знак бесконечности. Кол дарит ей все звезды и Давина их принимает, становясь целым, безграничным небом. Давине шестьдесят семь. Элайджа убирает руку от ее темных, не поседевших волос, и прекращает иллюзию. Давина умирает с улыбкой на губах, обретая вечный покой с тем, кто навсегда забрал её лучшие семнадцать.