infinity

[This Will Destroy You – Quiet]

      Когда небо становится пурпурным и по нему, словно акварельным мазком неумелой руки, разливаются облака цвета розовой сирени и спелых абрикосов; когда летний воздух становится более прохладным и наконец–то его можно вдохнуть на полные легкие; когда отели стоящие вдоль набережной загораются светом неоновых вывесок, эти двое, сопровождаемые шумом машин и гулом толпы, по привычке направляются в сторону пляжа, чтобы там укрыться от шумного города.       — Знаешь, — начинает тот, что повыше, — Я никогда бы не подумал, что это перерастет в нечто большее, — его бархатистый голос звучит сейчас с ноткой волнения, что заставляет парня пониже невольно улыбнуться. Кёнсу крепче сжимает тонкую руку возлюбленного в своей и молчит в ответ. Будучи по натуре довольно тихим, он редко когда вмешивается в разговор и предпочитает отмалчиваться в сторонке. Цзытао знает об этом и даже не обижается, когда в ответ на признание в любви или рассказе о чем–то важном, он слышит тишину.       Кёнсу всегда общался прикосновениями. Его руки всегда были нежными. Теплые ладони и вечно холодные кончики пальцев, даже в жаркую погоду. Тао любил целовать каждый пальчик своего тонсэна и согревать своим дыханием. Когда они оставались наедине, в своей захудалой однокомнатной квартире на Пятнадцатой улице, где стены увешаны плакатами известных рок–музыкантов; у входа стояли разноцветные кеды; на подоконнике рядом с одиноким вентилятором покоилась пепельница до краев забитая окурками, несколько из которых не уместившись, валялись рядом, в спальне, на белоснежной простыни, эти двое перешептывались о какой–то ерунде, словно боясь, что их услышат.       Кёнсу любил в Тао все без исключения. Он закрывал глаза на его недостатки, если таковы вообще имелись, и идеализировал его. Кошачьи глаза с хитринкой во взгляде, которые заставляли сердце Су биться быстрее каждый раз, когда он заглядывал в них; тонкие пальцы, которые с силой впивались в бедра и оставляли мелкие синяки, которые юный писатель тщательно скрывал под тканью черных джинсов; вечно искусанные им самим губы, о следах на которых До постоянно ворчал.       Каждое утро они влюблялись друг в друга заново, потому чувство эйфории, которое влюбленные, обычно, ощущают на протяжении первого месяца, не заканчивалось все те пять лет, что они были вместе. И они оба были бесконечно благодарны судьбе за то, что наткнулись друг на друга на той пляжной вечеринке на первом курсе колледжа. Лишний глоток темного пива, томные взгляды, неловкие прикосновения, перешептывания вдали ото всех и безумный секс прямо в воде под деревянным пирсом. Они оба помнят, как плелись в пять часов утра по уже ожившим улицам, оставляя за собой следы мокрых кед, держась за руки и так же, в абсолютной тишине, изредка перебиваемой голосом младшего, который говорил куда сворачивать.       — Я рад, что все так сложилось, — после недолгой паузы дополняет Кёнсу, что даже заставляет Цзытао вздрогнуть от неожиданности, на что он притягивает своего мальчика к себе, уже по привычке приобнимая за плечо и целуя в темную макушку, вдыхая его запах. Его Су пахнет карамелью, что делает его еще более похожим на ребенка и заставляет Тао умиляться. Конечно, тонсэн ворчит и говорит что–то о том, что он взрослый мужчина, но в глубине души, радуется словно ребенок каждый раз, когда Тао вытворяет нечто подобное.       В одной руке Хуан держит бутылку фанты, в другой — своего малыша Су, в то время, как последний волочет за собой их кеды, наслаждаясь не только шумом волн и песка под босыми ногами, но еще и стуком резины друг о дружку.       До поднимает взгляд на Тао и чуть улыбается краем губ, наблюдая за тем, как и без того красные волосы юноши в свете фонарей вдалеке, переливаются так, словно в них спрятаны самые настоящие рубины. Не хочется думать о том, что это один из последних дней проведенных вместе. Больно от одной лишь мысли о том, что он оставит своего хёна совершенно одного. Кёнсу резко останавливается и кладет обе ладони на грудь старшего, сжимая в руках его джинсовую рубашку.       — Я люблю тебя, Хуан, — он встает на носочки, чтобы поцеловать своего великана и игнорирует его ухмылку, которая всегда проскальзывает на лице китайца в те моменты, когда он осознает, что его Су рядом с ним кажется еще меньше. ____________________________________________________________________________       Последний вздох сопровождаемый глубоким хрипом и невесомый поцелуй в родные губы. Его руки слабеют, а глаза закрываются, но Тао отказывается отпускать уже бездыханное тело своего малыша. — И я тебя. До бесконечности.