Разница

Сравнивать их было невозможно. Кэт и не пыталась. Она с самого начала знала, кто есть кто: Вергилий — тот, за кого не страшно умереть. Данте — тот, кто не умрет никогда. Это было странно, если подумать: ничего созидающего Данте, в отличие от Вергилия, не делал. Он бы не смог создать собственную организацию, у него и своего взгляда на жизнь-то не было: он мог поверить чужой точке зрения, на время, — с тем, чтобы через краткий срок ей решительно возразить. Возражать Данте умел лучше всего. Он никому не доверял до конца, но при этом не оставался в стороне, не боялся стать оружием в чужих руках. Заранее знал: выдержит, что угодно, любое предательство, и безболезненно сменит сторону, на которой сражается — просто потому, что ее не существует, этой стороны. Данте всегда дрался в первую очередь за себя. Он знал, что может не справиться, но не думал об этом. Ничто не бесконечно. Во всяком случае, не будет чувства, будто прожил жизнь зря. В жизни Данте, без высшего смысла, без благих целей, была удивительная свобода; это делало саму его жизнь смыслом, придавало ей необъяснимое значение. Данте знал жизни цену. И своей, и, что удивительно, чужой — он, убивавший без тени колебаний. Данте убивал только демонов. Может, чтобы отомстить, может, потому, что мог убить их, может, просто потому, что ему это нравилось. Одиночка по натуре, Данте не вмешивал кого ни попадя в свои разборки. Они были его личным делом, он умел с ними справляться; он умел побеждать. Поэтому Вергилий так хотел встретить его снова: потому что Данте единственный мог остаться рядом с ним навсегда. Данте был тем, кто никогда не умрет. В отличие от самой Кэт. Кэт знала, что ее жизнь принадлежит Вергилию; что Вергилий привык полагаться на других и нуждается в помощи; что осуществление его мечты принесет благо всему человечеству; что ради этой мечты Вергилий жертвует другими людьми. До определенного времени Кэт считала: так правильно. Нет, Кэт не могла сравнивать Вергилия и Данте, уж слишком разными они были. Перед Вергилием Кэт преклонялась, и он воспринимал это как должное. Рядом с Данте она была собой. Он уважал ее — даже не как союзника, как личность. Это было чем-то новым в устоявшейся системе координат; чем-то, способным сместить саму систему. Вергилий оставался тем, за кого не страшно умереть. Рядом с Данте хотелось жить.