Будь же как будет, Оставь всё как есть. Давай так: ты — это ты, А я — это я?
Лос-Анджелес всегда был для меня прекрасным городом, городом волшебства и мечтаний. Всегда, приезжая сюда, я первым делом звал Эда, своего лучшего друга, и мы гуляли чуть ли не до рассвета, любуясь этим чудесным местом. Он всегда показывал мне те места, о которых обычному туристу не узнать из брошюры, поэтому я знал Лос-Анджелес таким, каким не удалось его увидеть таким же приезжим. Пусть сейчас и лето, но по утрам всегда прохладно, особенно здесь. Улицы ещё пусты, мало кого можно встретить, кроме таксистов. «Они вообще спят?» — подметил я и продолжил шагать по улице. Я иду в полной тишине. Лишь ветер иногда посвистывает, но из-за этого молчание кажется более неприятным и нагнетающим. Когда-то по этой самой улице я и Эдвард шли плечо к плечу после драки. Его нос был сломан, и из него непрерывными каплями капала алая кровь, но не смотря на это, мой друг шел и смеялся. Мне тогда тоже знатно досталось, но выглядел я лучше него. Он никогда не жалеет ни о чем, считая, что другого сюжета в жизни нам не пережить. «Что мы имеем, то мы должны ценить. Если получили по морде, значит, заслужили, » — с усмешкой говорил он. Эд был для меня именно той искрой, которая зажигала во мне огонь. Его оптимизм и амбиции вдохновляли меня, поэтому я и стал актером. Если бы не он, возможно, я был бы каким-нибудь учителем или продавцом. Тишина давит на меня, а воспоминания лишь усугубляют моё состояние, но всё же я издаю короткий смешок, а потом… неужели слезы? Такие горячие, они медленно скатываются по моим щекам к подбородку. В другие моменты я бы даже не позволил себе заплакать, но не сейчас… Потому что сейчас, в шесть часов утра, я, Томас Броди Сангстер, иду в местную больницу, чтобы попрощаться со своим лучшим другом, с человеком, которому обязан за все свои успехи, за все свои достижения, с частичкой себя, которая умрет сегодня с Эдом. Этой ночью, по пути домой, сидя в автобусе, я звонил ему, как делал это каждый вечер после съемок, чтобы узнать как он там. Но в этот раз он не отвечал. Долго я вслушивался в эти медленные гудки, а потом, наконец, послышалось чье-то дыхание. Я думал, что это как обычно сонный Эд, который соображает, что сказать, но нет… В этот раз голос был женский и дрожащий, слегка охрипший. Я слышал всхлипы. В этот момент моё сердце уже чуть ли не остановилось, но окончательный удар нанесла фраза, сказанная мамой Эдварда: «Том, он… он умирает». В тот момент мне казалось, что это всё простой дурной сон. Никогда прежде я не слышал его маму, говорящую таким голосом. Для меня она всегда была как Эдвард — огоньком, самой веселой и жизнерадостной женщиной в мире. Пожалуй, в этом плане всегда можно было смело сказать: оптимизмом Эд пошел в свою мать. Сейчас слишком рано для посещений в больнице, но для прощания… самое то. Я подошел к служебному входу, у которого уже стоял мистер Бакер — отец Эда. Он тоже заметно постарел. «Наверняка только за эту ночь», — подметил я, пожимая его холодную руку. — Здравствуйте, мистер Бакер, — произнес я, на что мужчина лишь кивнул и жестом пригласил меня следовать за ним. Мы вошли в темный коридор, разделяющий отделение от «курилки», где врачи обычно встречаются в свободную минутку и курят, либо обсуждают что-то. Я огляделся и сразу понял, в какую именно нам палату. Лишь из-за этой приоткрытой двери в узенький коридор попадал свет. Я прислушался. Тишину в отделении нарушали не только шаркающие шаги мистера Бакера, но и чьи-то всхлипывания. Мы свернули к той самой двери и мистер Бакер помедлил. Он посмотрел на меня, будто спрашивая, точно ли я хочу войти. Я поджал губы и, глубоко вздохнув, кивнул. Дверь отворилась. Я увидел Миссис Бакер, которая сидела на краю кровати, держа Эда за руку. Она тут же обернулась, услышав скрип двери. — Том! — прошептала она, и слезы, которые она явно с трудом сдерживала, хлынули ручьем из её глаз. Мужчина тут же подбежал к своей жене и обхватил руками, прижимая к своей груди. — Трудно, когда умирает ребенок, — произнес мистер Бакер, поглаживая жену по спине. Мне показалось, что он хотел что-то ещё сказать, но видно не смог. Он поджал губы и тоже начал дрожать в беззвучном плаче. — Почему… Почему… Почему? — шептала женщина, обнимая своего мужа. Она словно обезумела. Я мог её понять, потому что сам еле стоял на ногах. Наконец мистер Бакер помог жене встать и, поддерживая её, повел в сторону диванчика, напротив кровати. Он посмотрел на меня, его лицо было влажным от слез. Мужчина кивнул в сторону кровати, приглашая меня сесть и, наконец, уединиться с Эдом. Я подошел к кровати и сел с краю. Как мне сообщили из разговора этой ночью, Эд уже одной ногой в могиле и вряд ли меня слышит. Его жизнь поддерживают эти аппараты, но не сам он… Болезнь прогрессировала, из-за чего он больше не смог бороться. Зная его, кажется, будто бы Эдвард сейчас внезапно распахнет глаза, вырвет все иглы и трубки из себя, а затем звонко рассмеется, сказав: «Ты серьезно поверил? Дурак!», но этого не происходило. Я взял друга за руку. Она была еле теплая и… мокрая, видно, от слез его матери, которая постоянно прижимала ладонь сына к своей щеке. В этот миг несколько месяцев на съемках показались мне вечностью. Я и забыл, каково это — трогать Эда. Обычно мы всегда, когда были вместе, трогали друг друга. В особенности это любил делать он, а меня это до чертиков раздражало. Но сейчас я бы ни за что не отпихнул его руку, а наоборот — просил бы большего. — Привет, Эд, — прошептал я, глядя на его неподвижное лицо и… остекленевшие глаза, — Прости, я задержался. Надо было мне всё-таки не слушать тебя и возвращаться раньше, — продолжал я, периодически останавливаясь, чтобы набраться сил и продолжить говорить, — Наверное, зря я вообще согласился пойти на пробы. Лучше бы я… был с тобой, — я старался говорить тише, мне не хотелось, чтобы мою речь слышали родители моего друга, которые разрывались в рыданиях позади меня, — И все-таки Дилан не мой человек, это всё было глупой ошибкой. Я слышал, как сзади завыла миссис Бакер. В палату ворвалась медсестра со шприцом и, пока мужчина держал свою убитую горем жену, молоденькая девушка вколола что-то (наверно успокоительное) миссис Бакер. Я вновь повернулся к Эду. И правда, он уже… мертв, иначе не смог бы спокойно лежать на кровати, пока его мать так убивается. Я просидел в палате ещё пятнадцать или двадцать минут, а затем меня попросили уйти, потому что родители совсем не могли совладать с собой. Выходя из кабинета, меня схватил за руку отец Эда и сказал, что обязательно позвонит мне насчет похорон. Я смотрел на несчастных родителей, на умирающего друга и чувствовал, как одиночество заполняет моё сердце. Я стремительно направился по коридору к тому самому выходу, откуда сюда пришел. Мне хотелось вдохнуть свежего воздуха, закрыть глаза и… оказаться с кем-то. «Дилан» Что-то внутри словно стало сжиматься при мысли о том парне. Я схватился за живот и оперся на стену. Казалось, что мир перевернулся буквально с ног на голову за минувшие сутки: поцелуй Каи, ссора с ОʼБрайеном, встревоженный голос миссис Бакер о смерти Эда… Я не смыкал глаза с тех пор, как проснулся вчера и пошел на общий балкон. Казалось, усталость и стресс брали своё. Меня бросало то в жар, то в холод. В глазах всё плыло и, кажется, ужин просился наружу. Я нащупал в кармане свой телефон и тут же скатился по стене вниз, на прохладный бетон. Пальцы сами делали своё дело, я чувствовал, что отключаюсь. «Помоги мне»,— только и смог я написать, а затем прижал телефон к своей груди, закрыв глаза. *** Мне снился странный сон, словно приехал Дилан и, заметив меня, лежачего у стены, подбежал ко мне. Его обычно холодные руки были теплыми, либо мои щеки слишком холодными, что приняли лед за пламя. Он прижал меня к себе, а затем понес к машине, где в буквальном смысле уложил на заднее сиденье. И за этим всем наблюдал Эд, улыбаясь. «Это твой человек, придурок. Скоро ты это поймешь» — сказал он, махая нам на прощанье. Я провожал друга взглядом, пока тот не растворился в пространстве. Я открыл глаза и тут же почувствовал, словно моя голова раскалывается на части. Мучительный и хриплый стон вырвался из моего рта. — О, проснулся? Тут же обернувшись, я заметил Дилана, сидящего на краю кровати. Он смотрел на меня обеспокоенным взглядом. — Откуда ты? — недоумевал я, — Как ты вошел в мою квартиру? ОʼБрайен мягко улыбнулся. Я непонимающе глядел на него, а потом до меня медленно дошло, чем же я так рассмешил брюнета. Оглядевшись, я понял, что это не моя квартира. Эта комната была куда больше и куда элегантней, а кровать в которой я находился… Да она огромна! — Да, я отвез тебя к себе, — всё таким же мягким голосом продолжал Дилан, — Я долго тебя искал, мог бы уточнить, где находишься, — упрекнул меня темноволосый парень. — Знаешь, мне было как-то не до этого, — проворчал я в ответ, а ОʼБрайен схватил меня за руку и притянул в свои объятия. Сначала мне хотелось оттолкнуть его — обида всё ещё была глубоко внутри, но потом я тоже обхватил его своими руками. Вот он, такой теплый, такой настоящий… «Он мой наркотик, самый настоящий» Я чувствовал его теплое дыхание на своих плечах, а затем его мягкие губы коснулись моей бледной кожи. Я томно вздохнул, продолжая изучать его спину руками. Вопреки всему, ОʼБрайен был именно тем самым человеком, который мог заполнить пустоту от одиночества в моем сердце. Он подчинил себе меня. «Чему я очень рад» Он продолжал целовать меня, а я словно пьянел от каждого прикосновения. Мой разум уже давно уступил место желанию. Я откинулся на кровать, а Дилан навис надо мной. Я изгибался под ним, желая продолжения, но брюнет внезапно остановился. Я посмотрел в его карамельные глаза, пытаясь понять, в чем же дело. Он внимательно осматривал меня, а затем прикоснулся большим пальцем к моим губам. — Я люблю тебя, Томми, — прошептал он, крепко обняв меня. Мне стало трудно дышать, но этот момент был гораздо пламенней, чем страстный поцелуй. Я прижимал его к себе, словно пытаясь слиться с ним в одно целое, — Я люблю тебя, как никогда в жизни не любил. Никого. Любишь ли ты меня также? ОʼБрайен пристально смотрел на меня, ожидая ответа. Я вспомнил все дни, проведенные вместе, все бессонные ночи. В моей голове всплыли все чувства, которые возникали в моей груди. Я вновь ощутил, как от смущения всё внутри сжимается. Лишь с этим темноволосым парнем я ощущаю эти чувства. Никто больше не нужен мне, кроме него. — Я… люблю тебя, — прошептал я, не в силах сказать больше ни слова. Мои чувства невозможно было выразить словами, и, кажется, он это прекрасно понимал. Он смотрел на меня, а затем я схватил ворот рубашки парня и притянул Дилана к себе для очередного поцелуя. Мне было стыдно за те слова, сказанные после прогулки с Каей. Я говорил всё с точностью да наоборот, из-за чего умудрился заварить такую кашу. Сейчас, целуя и покусывая губы Дилана ОʼБрайена, я понимал, что этот человек и правда был моим. Этот брюнет был для меня всем, целым миром, в котором мне хотелось раствориться. — Ты покраснел, — прошептал мне в губы парень, усмехнувшись. ОʼБрайен оторвался от меня и встал с кровати. Я внимательно следил за ним. Темноволосый подошел к шкафчику и достал оттуда… договор? Я закусил губу, нахмурившись. Неуверенность сковала меня. Мне не нравились эти игры со связыванием, я хотел простой любви, а не отношений по договору. Как только я хотел возразить, Дилан вновь начал говорить, — Тогда к черту договор, будь моим парнем? И тут моё сердце остановилось. На моих глазах он разорвал эти бумаги и кинул их в камин, который я сперва даже не заметил. Он вопросительно смотрел на меня, ожидая ответа. В моем горле встал ком и единственное, что я мог сделать — это улыбнуться. — Я так понимаю, ответ положительный? — Я кивнул, всё ещё прожигая брюнета взглядом. Тот обворожительно улыбнулся и вернулся ко мне в кровать. Мы провели вместе весь остаток дня, отдавшись в руки романтике, и не заметили, как солнце село. Дилан заснул, обнимая меня, а я не мог сомкнуть глаз, поглаживая его мягкие волосы. В голове у меня вертелся мой сон и слова моего лучшего друга: «Это твой человек, придурок. Скоро ты это поймешь». Я смотрел на сопящего во сне ОʼБрайена и улыбался, а на глазах наворачивались слезы. — Скоро… не то слово, как скоро, — прошептал себе под нос я и закрыл глаза, стараясь заснуть.За каждой разлукой идет новая встреча, поэтому иногда нужно отпустить, ради того, чтобы впустить кого-то и начать новую жизнь.