Скованный

— Спорить не буду, Шерлок — зануда-а. - Монотонно протянул голос над ухом. Он будто бы сидел в ушной раковине, шепча, нашептывая одно и то же, снова, и снова, и снова, и снова... У детектива что-то сжалось в груди. В школе (да и не только) его часто обзывали занудой, а спустя пару лет — посылали к черту. — Ох, мама с папой будут долго плакать, а братец-то твой и вовсе сникнет, — голос все никак не умолкал, продолжая въедаться в подкорку сознания и, будто бы вытесняя все живое, напрочь оседал там. — И та женщина тоже будет плакать... Засыпай, Шерлок, засыпай... Тело отрывисто бьет судорога, а боль продолжает наростом метаться в груди. Сыщику больно, сыщику очень больно. Детектив скулит от отчаяния и беспомощности. От того, что не может ничего сделать, не может заставить себя подняться, ожить, чтобы собственное сердце вновь пропускало удары сквозь больную и измученную грудь. По щеке быстро скатывается горячая слеза. Она остро, будто раскаленным жгутом, обжигает кожу и застывает на обшарпанной шее. — А доктор-то как расстроится! - напыщенно вскрикивает голос, который, как уже кажется, говорит изнутри. Его можно услышать в бледных дрожащих пальцах, в голове, даже на языке. — Весь поди слезами обольется. Конечно, после того, как ты воскрес, ты вновь умрешь! Вот он меня больше всех беспокоит. — Утвердительно заканчивает голос. Джон. Джон Ватсон. Афганистан — война. Пережил войну. Получил ранение. Раненое плечо. Джон. Восхитительно, невероятно, потрясающе! Шерлок, не трожь мой ноутбук! У тебя есть свой, им и пользуйся. Что? Нет, я пью кофе без сахара. Спасибо, вкусно. Шерлок? Оставайся на месте, Шерлок, не смей! Шерлок! Два года. Два года я оплакивал тебя. Да, но он также не мой лучший друг. Мой лучший друг — это ты, Шерлок. — Ох, я что-то не то сказал? Куда ты идешь, Шерли? Постой, это все Ватсон? И почему ты так печешься из-за него?! У Джона семья, Шерлок, и ты там ни-к-че-му... Громкий хлопок дверью затыкает противный голос, и ослабшие от судорог пальцы отчаянно цепляются за деревянные шаткие перила. Ступеньки уходят из-под ног, и тело так и норовит упасть, подобно мешку костей.

***

Холмс просыпается с жутким сердцебиением. В груди встал огромный ком, и детектив не может сделать и вздоха. Пальцы сжимают что-то все сильнее и сильнее так, что это нечто уже начинает намокать. Шерлок чувствует, что находится на грани истерики. Еще одна мысль, еще один вдох-выдох - и раскрасневшиеся щеки станут еще более красными нежели сейчас. Холмса кто-то обнимает. Трепетно и бережно, пытаясь успокоить дрожащее тело. И Шерлок понимает, кто это. Его Джон, его живой, живой, милый Джон! Здесь, рядом с ним, так близко и так заботливо... Но разве теперь Ватсон не женат? Эта мысль будто дает пощечину только успокоившемуся мужчине, вновь вызывая внутри бурю эмоций. — Тише, Шерлок, тише. Все в порядке, я рядом. — Нежно шепчет доктор. — Теперь... — слова даются с огромным трудом. Голос дрожит и вот-вот сорвется на стон или всхлип, но детектив судорожно начинает дышать, пытаясь договорить начатую им фразу. — ...теперь ты рядом с Мэри, — на имени девушки сыщик все же не выдерживает, и его голос предательски выдает очередную скатившуюся по щеке слезу. — Это в прошлом, Шерлок, ты просто опять забыл. Тебе приснился дурной сон, — голос прозвучал ровно и сдержанно. Немного погодя он добавил: — Снова.