Последняя победа

Подходила к концу ночь, мерно стучали по карнизам и стеклам дождевые капли, заставляя крепче прижиматься друг к другу в поисках крупиц тепла. Тулуза... красивый город. И совсем немного осталось до Парижа. Закончилась война... Иногда казалось, что она бесконечна. Что всегда была, есть и будет выжженная солнцем и заметенная снегом земля, труба, поющая утреннюю побудку или тревогу, часовые, пороховой дым и кровавые пятна на одежде. Война. Гонец принес добрую весть, и теперь настало время чего-то нового. Не менее тяжелого, но – другого. Но, радуясь окончанию войны, один человек, сделавший так много для ее завершения, грустил, глядя в окно. - Куда ты поедешь? – спросил он, не поворачивая головы. Не нужно было уточнений, когда – и так ясно: сейчас, после войны. - Не знаю. – Его собеседник пожал плечами и рассмеялся, потягиваясь на разобранной постели. – Найду Джейн, разберусь, что к чему. - Не хочешь продолжить службу? Снова пожатие плеч. - Все может быть. Я же больше ничего не умею. - Почему ты не хочешь остаться? – фраза была лишней, но сорвалась с языка, заставив пожалеть о секундной горячности. - А что мне тут оставаться? Я во Франции чужак. - Я имел в виду – со мной. - У тебя есть жена, да и тебе быстренько найдут красивую должность, буду я тебе нужен, как же. А болтаться возле тебя в качестве шута – нет уж, спасибо. Стоявший у окна кивнул, подавив тяжелый вздох, признавая правоту сказанного, какой бы неприятной она ни была. И прижался лбом к стеклу, прогоняя неожиданно кольнувшую сердце боль. Шарп помял в руках записку. Неожиданную, словно привет из совсем еще недавнего прошлого. Прошлого, о котором стрелок постарался позабыть, вычеркнуть из памяти нежные прикосновения, заменить их руками любимой вроде бы женщины. Не получалось. Люсиль уже спрашивала, кто такой Артур, что он вспоминает его во сне. Еле отоврался. А тоска накатывала порой, когда смотрел на закат и вспоминалось, как каждый вечер касались его руки и губы, то нежно и бережно, то почти грубо, как зажимали друг другу рот ладонью, чтобы не услышал кто стона, как... Шарп встряхнулся. Надо ехать. Надо. Война еще не закончилась, не отпускала от себя своих любимцев. Надо... Люсиль вышла на порог, кутаясь в шаль. - Поедешь? – понимающе спросила она, кивнув на листок в руках стрелка. Шарп обнял ее. - Поеду. Раз уж без меня никак не воюется милорду Уэлсли. Люсиль рассмеялась. - Только чтобы тебя не убили. Встретимся в Брюсселе. Шарп проводил взглядом упорхнувшую в дом женщину и снова уткнулся носом в записку: «Ты мне срочно нужен в Брюсселе, Ричард. А.У.» Закончилась и великая битва. Пройдет время, ее оценят, рассмотрят со всех сторон, разберут. Умники будут спорить о том, какие ошибки были совершены и как можно было победить лучше, легче, изящнее. Их бы сюда! В эту грязь, под выстрелы, окунуть мордой в глину и навоз... Шарп зло выругался. - Ричард! Стрелок обернулся. Вдалеке стоял уцелевший адъютант, зажимая ладонью рану на плече. Веллингтон махнул ему, отсылая прочь, и тот побрел, прихрамывая, искать врача. - Ричард. Я не хочу, чтобы ты уходил. Стрелок усмехнулся. - Мне кажется, этот разговор у нас уже был. - Да, но разве ничего не изменилось? - У тебя есть жена. У меня – моя женщина. Ты герой. Я – забавная случайность. Что изменилось? Уэлсли промолчал. Все силы сейчас уходили на то, чтобы поддерживать бесстрастное выражение лица: к сожалению, свидетелей их разговора было много, и даже пусть они не слышали слов... - Ричард, есть кое что, что ничуть не изменилось за прошедшие двадцать лет. – Уэлсли опустил взгляд, сбивая грязь с манжеты. – Я люблю тебя. Шарп вздохнул. - Нечестный прием, Артур. Ты мне этого никогда не говорил. – Он помолчал, и вспыхнувшая было надежда угасла, растворилась, поднялась к небу вместе с дымом и чьими-то криками. Стрелок оперся о ружье и, прищурясь, посмотрел на вечерние облака. - Это ничего не изменит, Артур. Ты понимаешь, что для меня нет места в твоем чистеньком мире? Кто я буду? Повод для сплетен? Игрушка? - Ты не... - Игрушечный солдатик, которого ты таскаешь за собой из сентиментальности, вот кем я стану. И не спорь. Сейчас ты будешь мне возражать, потому что тебе хочется, чтобы я был рядом. А если ты подумаешь, то сам поймешь: это невозможно. Ты – аристократ, я – бывший вор, и черта с два ты это изменишь. - Ричард... все можно изменить. Ты смог стать офицером. Шарп усмехнулся. - Хочешь сказать, ты сможешь добыть мне титул? Уэлсли опустил глаза. Этого он не мог, и в глубине души понимал правоту стрелка, но что-то не позволяло ему просто так сдаться. Он не сдавался никогда: в Индии ли, пройдя путь от подполковника до генерал-майора, на Полуострове – получив титул, здесь ли, на этом поле, где выстоял против Наполеона, сделав невозможное... Шарп смотрел на него с грустной усмешкой. - Мне нужен дом. Я хочу иметь свой домик, куда каждый вечер буду возвращаться. Я думаю, в Нормандии есть один подходящий. И я всегда буду рад там видеть тебя, приедешь ли ты на день или насовсем. Веллингтон молчал. Так долго, что Шарп на миг поверил, что его генерал рискнет сделать этот выбор, но.. - Ты сам сказал: у тебя есть женщина. – Уэлсли отвернулся и тяжело пошел прочь. Какой-то офицер подвел ему Копенгагена, стрелок видел, как Артур прижался губами к теплой шее своего любимца перед тем, как подняться в седло. Шарп вздохнул. - Думаю, вы еще увидите своего командира, если я хотя бы немного его знаю, - проговорил кто-то за его спиной по-французски. Шарп резко обернулся, но увидел только нескольких офицеров, что-то шумно обсуждающих и в смехе сбрасывающих напряжение этого дня. Стрелок сплюнул. Хотел бы он в это верить... Холодный ветер рывками задувал в раскрытое окно, но его не замечали, и он только обиженно ворчал, шелестя бумагами и запутываясь в тяжелой ткани штор. Человек, сидевший в комнате, ничего не замечал. Там, на поле, несколько месяцев назад, он выкинул козырь – кто виноват, что козырная масть сменилась во время игры, и карта, которая должна была принести победу, оказалась пустышкой? Уэлсли в ярости швырнул стакан в стену, он разбился и рассыпался градом осколков. - Громишь дом, мой дорогой? – негромко спросил кто-то. Веллингтон обернулся, но промолчал. - Не стоит. Бери лучше лошадь, посылай все к черту, и езжай за ним. – Гость присел на подлокотник кресла, с интересом окидывая взглядом усыпанный битым стеклом ковер. - Я не могу. – Уэлсли прошелся по комнате. – Не имею права. - А. Долг перед страной. Мне кажется, ты его выполнил, нет? - Нет. - Отсюда до Нормандии примерно сто двадцать миль. А ты хороший наездник. Уэлсли до боли сплел пальцы. - Ты думаешь... - Тебя никто не принуждает там оставаться. Съездишь, вернешься. Обдумаешь все еще раз. Ты не молодеешь, мой дорогой. Но пока тебе еще только сорок шесть, ты можешь все изменить. Ладонь нежно касается щеки, на долю секунды, успокаивая и помогая принять правильное решение. Через минуту уже дверь с грохотом захлопывается, слышится откуда-то снизу резкий приказ оседлать Копенгагена, и еще через четверть часа доносится звонкий стук копыт. Гость усмехается, глядя на последний оставшийся целым стакан, и легонько подталкивает его со стола. - На счастье, друг мой, - шепчет он чуть печально. Люсиль испуганно прижалась к спине стрелка, недоверчиво глядя на приехавшего. Всадник, покрытый пылью с головы до пят, спешился во дворе и нерешительно шагнул к хозяевам. - Ты, кажется, говорил, что будешь рад меня видеть, Ричард. Это твоя женщина? Познакомишь? – в голубых глазах плескался безумный коктейль из усталости, любви и отчаянной ревности. - Да. Это Люсиль... мадемуазель Лассан. Люсиль, это... – Шарп замялся. - Милорд Веллингтон, - закончила за него девушка. – Мы встречались. На балу в Брюсселе. - Виконтесса Селеглиз, если не ошибаюсь? – несмотря на усталость, Уэлсли заставил себя склониться в вежливом поклоне. Стрелок поморщился. - Ну если все наигрались в великосветский прием, пошли жрать. Ужин как раз готов. Давай, расседлаю твоего паршивца. Поздно вечером, когда Шарп вышел задать корма лошадям, Люсиль поднялась с места и подошла к окну. - Вы приехали за ним, милорд? Веллингтон вздохнул. - Ему нужен дом, мадемуазель. То, чего я ему дать не могу, как бы не хотел. - Значит, вы... – Люсиль не закончила фразы. Уэлсли улыбнулся, не подтверждая, но и не опровергая догадки. Девушка закусила губу. - Я завтра поеду к родственникам. На пару недель. - Не стоит... - Нет-нет, мне все равно давно надо было поехать. А у вас будет возможность поговорить. Ричард очень скучает по вам. - Но и не хочет быть без вас. Прошу вас, не уезжайте. Послышались шаги, и оба замолчали. - Вы еще не подрались? - Ричард, как ты можешь! – в шутку возмутился Уэлсли. Шарп фыркнул. - Ну ладно. А я привел познакомиться еще кое-кого. – Стрелок повернулся к дверям. – Нос! Ко мне! - Ты... надолго? – тихо спросил стрелок. Люсиль давно спала, устав от дел и разговоров. А они никак не могли наговориться досыта, разжать руки, отпустить хоть на мгновение. - Я не знаю. Это зависит... от многих причин. - От меня? - От тебя. От меня. От Люсиль. От того, что мы скажем и сможем ли что-то придумать. – Уэлсли поднялся и прошелся по комнате. – Я не знаю. - Я не смогу быть у тебя игрушкой. Или ждать тебя днями напролет дома, надеясь, что у тебя будет час перед сном на то, чтобы побыть со мной. - А я не могу просто предать тех, кто на меня надеется. А Люсиль вряд ли захочет уезжать отсюда. У каждого из нас есть свое «не могу». - И твоя жена... - Не будем о ней. - Но тогда получается, что выхода нет. Что как бы мы не думали, все пойдет так, как должно, а не так, как мы хотим. Ничего не изменилось... Уэлсли помолчал. Потянул узел шейного платка, отбросил на пол сюртук. - Я не должен был выиграть Ватерлоо. А ты не должен был выжить после назначенных тебе двух тысяч плетей. И уж точно мы не должны были стать чем-то большим, чем просто командиром и подчиненным ему солдатом. Но мы здесь. – Он наклонился, и губы коснулись губ, еле ощутимо, почти неловко. – И ты говоришь, ничего не изменилось? Говоришь, выхода нет? Надо только его придумать. Ночь умирала медленно, борясь с утром из последних сил. Человек смотрел на бледнеющую звезду, глоток за глотком приканчивая бутылку прекрасного вина, и думал... впрочем, неизвестно точно, о чем он думал. Может быть, просто ждал. А может быть, радовался еще одной победе, одержанной его другом, самой важной из всех побед сэра Артура Уэлсли.