С самого начала

Снова станем глотать Этот медленный яд, Что обоих сжигал без остатка; Коль сбежать ты не смог - Пусть поможет нам Бог Удержаться на грани припадка. Я бросаюсь, как в воду, в объятья твои, Снова пальцы скользят по плечу; Вырвать корень твоей ядовитой любви Ты не можешь - а я не хочу! (с) Канцлер Ги

...Потому что есть в тебе что-то больное, иррационально-мазохистское. С самого начала было. А он только смотрит на тебя своим взглядом-сканером. И все твои зазубрины видит, все червоточины. И улыбается себе, там, внутри, может, даже злорадно смеется, а внешне и виду не подаст. Разве что уголки губ самодовольно приподнимет. Ты твердишь себе, что он маньяк и психопат, и вовсе тебя к нему не тянет-тянет-тянет... А во всех его действиях, даже самых отвратительных, столько мрачной эстетики и утонченности, что он видится тебе самим графом Дракулой, восседающим в залах готического замка и попивающим кровь из бокала. Твою кровь. Закрываешь глаза, чтобы сконцентрироваться на деле и отогнать непрошеные мысли. Картинка будто отпечатывается на внутренней стороне век, обретая все более четкие контуры и яркие краски. Мыслеобраз разрастается, превращаясь в динамичную сцену немого театра. В ушах гремит камерная музыка... и вот ты толкаешь тяжелую дверь, входя в обеденный зал графа Дра... Лектера. Он не ждал тебя, но удивления не показывает, лишь приветствует легким кивком головы. Делает медленный глоток из своего бокала, облизывает тонкие выразительные губы, сохраняя зрительный контакт. Ты невольно повторяешь его жест, и он улыбается. Едва заметно, одними глазами, но становится понятно: он доволен. Кровь в его бокале – густая, венозная, завораживающего темно-багрового цвета. Подходишь ближе, и он жестом приглашает тебя присесть. Ты не знаешь, сколько твоей крови он уже выпил, но почему-то хочется предложить ему еще. Из другого сосуда... Он как-то прочитывает это в твоем взгляде, поднимается, ставя бокал на край стола, обходит стул, на котором ты сидишь, останавливаясь за твоей спиной. Чувствуешь его дыхание, и по всему телу пробегает волна мурашек. Он наслаждается ароматом. Наслаждается твоим запахом. А ты упиваешься его наслаждением, позволяешь ему втянуть себя в это безумие, боишься его до дрожи и тем не менее осознаешь, что ничего не желал так сильно. Он не торопится. Смакует. Прелюдия перед трапезой, чувственность настоящего гурмана. Горячие ладони ложатся на твои плечи и начинают их тихонько разминать. С губ срывается предательский стон, и он улыбается снова. Ты не видишь, но знаешь. Потом руки скользят ниже, расстегивают верхнюю пуговицу рубашки. И еще одну. И еще. Затем возвращаются на плечи, чтоб обнажить их, избавить от ткани, закрывающей обзор. «Чтобы не испачкать», – проносится у тебя в голове. Все, что происходит, не кажется тебе абсурдом. Все как-то неуловимо логично и закономерно. Руки у Ганнибала красивые. И уверенные. Руки врача. Руки убийцы. Пальцы невесомо проходятся по ключицам, гладят шею, вплетаются в волосы. Невольно запрокидываешь голову, подставляясь и наблюдая за реакцией. Его забавляет твое нетерпение. Ты вообще его забавляешь. И только? Ищешь опровержение в его взгляде. Находишь. Это не игра, это вожделение. Он наконец-то заканчивает любоваться и, наклонившись, прикасается губами к шее. Прежде чем впиться в тебя зубами. Боль пронзает тело, но всплеск адреналина быстро сменяет сладкая истома. Непроизвольно сжимаешь руками край скатерти и опрокидываешь на нее бокал. Белоснежная ткань моментально становится красной. Он прерывает трапезу. Смотрит на стол. Тебе почему-то неловко, хочется извиниться за то, что испачкал скатерть, но вдруг ты понимаешь, что он снова любуется. Переводит взгляд с окровавленной ткани на твою шею. И приходит к выводу, что, хоть твоя кожа не так бела, на ней кровь смотрится куда лучше. Он разворачивает тебя к себе, вместе со стулом, тянет за ворот рубашки, заставляя подняться на ноги. В его взгляде – парализующий яд и в то же время обещание. Обещание покровительства, надежности, спасения. Очищения через кровь, любви до самоотречения. Он расстегивает оставшиеся пуговицы твоей рубашки, спускает ее с плеч, но не спешит высвободить руки из рукавов. Не сопротивляешься. Это достаточно иллюзорный плен, но ты покорен, словно крепко связан или... загипнотизирован? Он снова приникает губами к твоей шее, скользя руками по твоему телу и крепко прижимая тебя к себе. Это страшно. Это безумно. Это идеально. Немного кружится голова. От нехватки воздуха? От потери крови? – Уилл... Уилл! – голос Ганнибала настойчивый и немного тревожный. И на удивление отрезвляющий. Яркая картинка из подсознания разбивается вдребезги, оставляя в душе зияющую дыру. Реальный мир намного более тусклый и будничный. Фокусируешь взгляд. Доктор Лектер сидит в кресле напротив, словно каменное изваяние. Весь такой подобранный, идеальный. От блестящих лаковых ботинок до уложенных волос. От выглаженного костюма до насмешливого изгиба губ. Остатком миража еще пару секунд видишь кровь на этих губах. – Что ты представил, Уилл? Чего ты хочешь? «Крови». Понимаешь, что у тебя пересохли губы и вспотели ладони. Как школьник! И вид у тебя, наверно, потерянный и жалкий. – Я... я не знаю, чего я хочу, – моргаешь часто-часто, пытаясь то ли поймать мыслеобраз обратно, то ли избавиться от него навсегда. Ганнибал поднимается с кресла, подходит почти вплотную, протягивает руку к твоему лицу. Отшатываешься. Избегаешь прикосновения. Тебе противно. Не от мысли о прикосновении, нет. От того, насколько оно для тебя желанно. Насколько твое тело предает тебя, когда здравый смысл еще бьется на задворках разума, а вот сердце бьется где-то в горле. Доктор Лектер смотрит на тебя покровительственно, снисходительно, с отчетливо читаемым «никуда-ты-не-денешься-Уилл». Не денешься. Потому что есть в тебе что-то больное, иррационально мазохистское... С самого начала было. Позволяешь ему коснуться твоей щеки, погладить скулу. Смотришь, смотришь, смотришь в его глаза. Ты никогда не мог понять, какого они цвета. Иногда в них непроглядная тьма, иногда расплавленное золото, а сейчас – сейчас в них предрассветный туман в болотистой низине. Что-то среднее между карим и серо-зеленым. Слишком близко. Слишком отчетливо. Позволяешь снять с себя очки. Потом он кладет вторую ладонь на твой лоб, и ты инстинктивно прикрываешь глаза. Зря. Мелкие осколки собираются воедино, обжигая веки. Он пьет твою кровь, а ты жмешься к нему, желая раствориться в нем совсем, раз не получилось сбежать. Ты же сам добровольно шел сюда, шаг за шагом, зная, что идешь заглядывать в бездну. Сам подписался на то, что эта бездна станет частью тебя. Он толкает тебя обратно на стул. Завороженно смотришь, как он поднимает уроненный тобой бокал и, держа за ножку, ударяет его о край стола. Звука нет, точнее, по-прежнему оглушителен оргАн, в мелодию которого вплетаются только удары сердца. Странно, еще минуту назад оно стучало, как ненормальное, а сейчас едва бьется. Ты умираешь? «Что вы сделали со мной, доктор Лектер?» – Музыка заглушает голос. Он убил тебя. Чтобы воскресить. Ты понимаешь это, когда он, небрежно закатав рукав рубашки, вонзает осколок бокала в свое запястье. Там, где виднеется глубокий шрам. Но это твоя метка. И тебе жаль. Безумно жаль, что ты не поставил ее собственноручно. Он прочерчивает осколком линию, не выходя за ее края. Кровь тонкой струйкой бежит по его руке, и ты уже знаешь его замысел. Он подносит запястье к твоему рту, и ты жадно приникаешь к ране губами. Тебе даруют спасение. Теперь ты не жертва, ты равный. Это неотъемлемый ритуал обращения. Ведешь языком вдоль пореза, прихватывая губами горячие капли. Кажется, ты впервые выбиваешь его из состояния равновесия – он стонет, и этот тихий стон громче музыки и громче ударов сердца. Но он не даст тебе праздновать победу. Он уже готов нанести следующий удар. Обхватывает твое лицо руками, пачкая своей кровью, и долгих три секунды вглядывается в твои глаза. И, судя по всему, читает в них то, что хотел прочитать, а в следующее мгновение накрывает твои губы своими, жарко, властно, но без лишней грубости. Она ему не нужна, ты и так целиком в его власти. – Уильям. Ты не подозревал раньше, что твое имя можно произносить... так. С хрипотцой, на выдохе, настолько интимно, что мурашки по коже. Но тебя это злит. Балансирование на грани эротической фантазии и не менее эротичной, но лишь для твоего восприятия, реальности, в которую тебя выдергивают, называя по имени. Это обидно, как будто ты уснул глубоко за полночь, а тебя будят в шесть утра. Хочется отмахнуться, мол, еще пять минуточек, и досмотреть свой самый жуткий, но самый прекрасный сон. – Доктор Лектер. – Голос сорванный, и тебе было бы стыдно, но этот человек и так уже видел все твои неприглядные стороны, рассматривал тебя, словно под микроскопом, изучал и нащупывал все твои болевые. Кто ж знал, что твои болевые – одновременно и эрогенные. Мазохист ты чертов. А Ганнибал тем временем осторожно касается подушечками пальцев твоего запястья, успокаивающе гладит тыльную сторону ладони... только это вызывает обратный эффект. Будоражит до прикушенных губ. Хочется застонать, но это было бы слишком. Раскрываешь ладонь, поглаживаешь в ответ его пальцы своими. Хочется переплести их и держать его руку. Как глупо. Он улыбается, продолжая незамысловатую пытку. Его лицо слишком близко к твоему, но ты старательно избегаешь его взгляда, рассматривая ваши переплетающиеся, будто в замедленной съемке, пальцы. Концентрация на ощущениях до рези в глазах. А если закрыть – будет только хуже. Наконец поднимаешь взгляд и тут же жалеешь об этом. Потому что уже не представляешь, как его отвести. Потому что в глазах напротив – вызов и нежность, и цвет этих глаз – опять другой. Сумерки на морском побережье, дымчато-серый с вкраплением глубокой синевы. – Так чего ты хочешь, Уилл? Вздрагиваешь, непроизвольно, всего на секунду, задерживаешь взгляд на его губах, нервно облизываешь свои. Его пальцы продолжают чертить узоры на твоей ладони, гулять вдоль вен до сгиба локтя и обратно, поглаживать нежно, невесомо, осторожно, но так возбуждающе. И ты не выдерживаешь: – Поцелуй меня! Дыхание становится общим, когда он приближает лицо еще на пару сантиметров. Тебя начинает лихорадить, а он издевательски выдыхает тебе в губы: – Уверен? Давай, скажи ему уже это чертово «да», он же все равно тебя сломает, да ты сам уже давно сдался, так признай это вслух, сделай ему приятно. – Да... – на выдохе. Сам не узнаешь свой голос. Но это не важно, потому что тонкие насмешливые губы наконец прикасаются к твоим. Предвкушение поцелуя было настолько сильным, что от него почти физически больно. Ты окончательно убеждаешься: из вас двоих ты – намного больший безумец. Теряешь остатки самообладания, позволяя втягивать себя в пучину сладострастия. Веки трепещут, смешивая кадры из реальности с тем, что происходит у тебя в голове. И уже не можешь понять, что есть что. Или это две параллельные реальности. А если точнее – нереальности. Потому что Ганнибал Лектер – убийца и психопат, потому что ты – любишь его, иррационально, безумно, глупо. Потому что все, что происходит – просто не может происходить. А еще... он слишком нежен. Нежен и осторожен. А ты мечтаешь о боли. Может, надеешься, что она тебя отрезвит. Он пытается отстраниться, но ты запускаешь руки ему в волосы и удерживаешь его голову. Еще немного. Он хищно улыбается, прикусывает твою губу и все же разрывает поцелуй. – Вы дьявол, доктор Лектер. – По-твоему, я – зло? – Вы искушение... – Что же ты не сопротивляешься? – Я пытался, но... я не знаю, во что мне верить. – Сомнение – не признак неверия, Уилл. Это признак веры. Поэтому, я прошу, поверь в меня. И ты веришь. Веришь ему, веришь в него. Ты всегда не любил, когда в фильмах плохого парня бросает девушка, потому что он плохой. Как же так? Любишь – люби всегда. Будь на его стороне, даже когда он один против целого мира. Люби его, даже если он Дьявол. – А ты знаешь, что Дьявол – урожденный ангел? – Его сгубила гордыня! – Он просто хотел любви и свободы действий. – Вы хотите любви, доктор Лектер? На секунду в глазах напротив появляется нечто, похожее на смятение. Глаза снова меняют цвет. Темно-серый, на миг превратившись в орехово-карий, сменяется желтым. Ну не бывает у людей таких глаз. – Любовь бывает разной, Уилл... Хватит, боже, хватит. Пусть он прекратит называть тебя по имени. Это слишком эротично. – Бывает... созидательной. Бывает... разрушительной. – За каждым словом следует поцелуй. Легкий поцелуй, который он не дает тебе углубить. Дразнит, выдыхая в самые губы: – Бывает даже смертельной. О да. Да. Ты однажды пытался его убить. Но он... он убивал тебя неоднократно. И продолжает делать это снова и снова. Ты запрокидываешь голову, и он целует тебя в шею. Он мог бы полоснуть ножом по горлу, эффект был бы почти тот же. Ты дергаешься и начинаешь задыхаться, захлебываясь своей сверхчувственной истерикой. Ты именно этим его и покорил. Дал ему то, чего ему так не хватает. Не только глубину восприятия, но и яркую живую реакцию, свою чувствительность и многогранность эмоций. Плюсом к своему ты чувствуешь и его состояние. Молчаливый восторг. Экстаз завоевателя, покорившего мир. От передоза ощущений в мозгу немного коротит, и на глазах против воли выступают слезы. Пытаясь скрыть их и собраться с мыслями, вновь прикрываешь веки. Комнату снова заполняют звуки органа. Дрожит высокая нота, резонируя в грудной клетке. Горячие ладони графа Лектера гладят твою спину и бока, пачкая тебя кровью. Его кровью? Твоей? Это уже не важно. Единственное, что тебе кажется неправильным в этой картине, – крови маловато. А одежды – многовато. Церемониться совершенно не хочется, поэтому ты быстро стаскиваешь с него жилетку и рвешь рубашку, осыпая ковер градом пуговиц. К черту. Всегда хотелось это сделать. Нарушить целостность тщательной идеальной упаковки, добраться до не менее идеального содержимого. Голову кружит от осознания происходящего, от запаха тела, от мысли, что вот оно – дорвался. Впиваешься зубами в пульсирующую жилку на шее. Перехватить инициативу. Причинить боль. Он позволяет тебе это целых три секунды, может, четыре, а дальше ты получаешь удар по лицу. Наотмашь. Рука у Ганнибала тяжелая. Вот тебе, получи свою боль. Но злости в нем нет. Есть властность. Есть превосходство. Смыкает пальцы на твоем горле и подтаскивает тебя к столу. В замедленной съемке смотришь, как взмывает в воздух посуда вслед за сдернутой с него скатертью. А потом чувствуешь спиной холодную поверхность столешницы, к которой тебя припечатывают с такой силой, что в пору отключиться от боли, но, видимо, у тебя очень высокий болевой порог. Пока ты размышляешь о шкале болевых ощущений, тебя избавляют от джинсов и белья. Теперь ты лежишь перед Ганнибалом – голый, окровавленный – на столе. И есть в этом что-то символичное. Чувствуешь себя уже не просто добычей, а ужином. Граф Лектер плотоядно облизывается и склоняется над тобой. – Может, уже поделишься со мной своими фантазиями? Реальный Ганнибал за время твоего ментального путешествия успел расстегнуть твою рубашку. – Я не... – Ты где-то не здесь, Уилл. Мне прекратить? В ответ ты просто снова втягиваешь его в поцелуй, попутно стаскивая свою рубашку и расстегивая ремень джинсов, донося до него мысль, что «прекратить» – самая плохая идея из всех, что он когда-либо высказывал вслух. Он улыбается твоему нетерпению, берет тебя за руку и тянет в сторону кушетки. Ты не следуешь за ним, но руку не отбираешь, гладишь подушечками пальцев тыльную сторону ладони, прорисовывая каждую выступающую венку, а после снова переплетаешь ваши пальцы и тянешь его в противоположную от кушетки сторону – к столу. Оказывается, ты все еще можешь его удивлять. Опираешься на стол, а он ставит руки позади тебя, прижимаясь всем телом так, что тебе приходится цепляться за него, чтобы не упасть. Одной рукой держишься за шею, другой пытаешься избавить его от одежды. Ты понимаешь, что ненавидишь пуговицы. Пуговицы на жилетке, пуговицы на рубашке. И чертов галстук. Вот бы... вот бы действительно разодрать это все в клочья, но ты не позволяешь себе это сделать. Что-то сдерживает тебя. И его. Потому что то, что ты видишь там, под закрытыми веками, не соответствует тому, что ты видишь с широко раскрытыми глазами. У тебя есть ощущение, что перед тобой – концентрированный ураган, пружина, сжатая до предела, взведенный курок перед выстрелом. Ганнибал сжимает и гладит твои бедра, ты откидываешься на локти, позволяя стянуть с себя оставшуюся одежду, открывая его взору доказательство твоего возбуждения. При том что происходящее в реальности заводит тебя куда меньше, чем то, что творится в твоей голове. Ты хочешь этого человека. До боли, до истерики, до экстаза, но перед твоими глазами будто бы подделка. Пародия доктора Лектера на самого себя. Маска, фарфоровая, красивая, но маска. Не настоящий Ганнибал. Морщишься от своих мыслей, и это не ускользает от его внимания. – Что-то не так? И тут ты наконец оформляешь в голове мысль. Понимаешь, что именно должен сделать. Сорвать маску. Потому что всегда, когда ты закрываешь глаза – ты видишь истинную суть вещей. Понимаешь изначальный замысел. Тянешь его за галстук, завершаешь начатое – жилетка и рубашка летят на пол. Сидя на самом краю стола, притягиваешь Ганнибала к себе, обхватываешь его руками и ногами, вжимаясь в него всем телом. Вплетаешь пальцы в его волосы, наклоняя к себе, и шепчешь в самое ухо: – Я верю Вам, доктор Лектер, я верю в Вас. Но я хочу, чтобы Вы были собой. Я хочу Вас так, что могу свихнуться, да, черт, уже свихнулся, но Вы должны позволить мне увидеть настоящего себя. Отпустите самоконтроль. Делайте со мной все, что захотите. Если бы не волна мурашек, то ты бы даже не понял, какой сильный эффект ты произвел на него. Выдернул чеку из гранаты. Сыграл первую ноту деспотичной симфонии, которую вам предстоит исполнить вместе. Он на мгновение отстраняется, и ты наконец видишь тот взгляд, который мечтал увидеть с самого начала. Радужка глаза темнеет, сливаясь с расширенным зрачком, становясь сердцем урагана, который вот-вот обрушится на тебя всей своей силой. Его пальцы сжимаются на твоем горле, а потом тебя буквально впечатывают в столешницу. Морщишься от болезненного удара затылком, прикрываешь глаза. Граф Лектер снова облизывает окровавленные губы, а после ведет дорожку поцелуев от шеи вниз, по груди, животу, бедру, накрывая член горячей ладонью. Подаешься было навстречу ласке, но он отстраняется. На миг, чтобы примериться и впиться зубами в бедренную артерию. Да, новые штрихи красного в общей картине вашего безумия, новые оттенки боли, новый приступ желания. Ганнибал облизывает пальцы, слюна пополам с кровью – в качестве смазки. Это дико. А еще это больно. Кричишь, когда в тебе резко оказывается один из пальцев. Со вторым Ганнибал не спешит, и спасибо ему за это, потому что смесь чувственности и физической боли может достигнуть критической отметки. – Уилл. На этот раз он зовет тебя по имени против своего желания, просто задыхается им, и у тебя мурашки по коже от того, КАК он его произносит. В тебе уже вовсю гуляют два его пальца, но ощущения чуть комфортнее, чем в представлениях. У доктора Лектера в ящике стола определенно нашлась смазка. Второй палец он решает не добавлять вообще. Порвать тебя – таков его замысел? Шире раздвигаешь ноги и нервно сглатываешь, когда он расстегивает брюки и приставляет член к недостаточно разработанному кольцу мышц. Он убирает пальцы, расстегивает брюки, подхватывает твои ноги, сдвигая ближе к краю стола. Тебе кажется, что проходит вечность, прежде чем он входит в тебя. Рывком. Боль заставляет выгнуться и закричать. Граф Лектер входит в тебя, и перед глазами все плывет от боли. Но две картинки – перед закрытыми и открытыми глазами – сливаются в одну. Элементы мозаики собираются в единое целое. Звуки органа заглушаются твоими криками и его стонами. Скрипом стола и – это самый грязный элемент симфонии – шлепками его яичек по твоей заднице. Он царапает твои бедра, сжимает настолько сильно, что оставляет синяки и кровавые ссадины. Ты двигаешься ему навстречу, насколько это возможно, пытаешься ухватиться за что-нибудь, роняешь со стола оставшиеся на нем предметы. Ганнибал наклоняется, упираясь руками по обе стороны от тебя, продолжая ритмично двигаться. Ты любуешься им. Настоящим. Без маски. С выбившимися из идеальной прически прядями, капельками пота, блестящими на виске, закушенной губой и демоническим взглядом. Вот он, ураган во всей красе. Вот она, чистая сила, – без злости, но с яростным обладанием. Джек Кроуфорд сказал, что не понимает, кто вы с Ганнибалом друг другу. Ганнибал ответил, что главное, что вы сами это понимаете. Солгал. Ты понятия не имеешь, кто. И он тоже. Но имеет ли это значение, когда ты кончаешь под ним? Когда он догоняет тебя, хрипя твое имя, и ты, благодаря своей эмпатии, чувствуешь и его оргазм тоже. Когда он обессиленно утыкается тебе в плечо и смеется. Вообразимо ли – смеется. Тихо, едва слышно, но счастливо. Когда ты остаешься этим вечером в его доме, когда он считает твои царапины и синяки, а ты уже ждешь, что сегодня ночью их станет еще больше. Потому что есть в тебе что-то. Иррационально-мазохистское. С самого начала было.