Счастливая история Кэрри Файстл.

Дни текли, раны заживали, серые унылые тучи плыли по небу с тоской пуская дожди, доктора перешептывались уже с улыбками, а не с таким видом будто у них в палате питекантроп с головой льва. Я шла на поправку, но и это не радовало. Я упала в полное уныние, сероту и провалилась всё больше в тень нежити. За все прошедшие два месяца опали листья на деревьях, на окошке у подоконника стала протекать вода: лед застывал у рам окон и растворялся при температуре комнаты. За два месяца, мои зеленые глаза, казалось бы такие яркие, начали тухнуть и терять жизнерадостный блеск, за два месяца ко мне никто не пришел. Не было в больнице не Кейя, не было и родителей, не было "друзей", хотя я сомневаюсь что я им нужна хоть чуть-чуть, да кому я нужна? Чучело, тень, мрак, да я никто! Я не отрицаю, да я и ожидала что ни кто не придет, да, и не отрицаю что была у меня надежда увидеть у себя в палате знакомое лицо. Надежда это дрянь, это ничто среди черствости и гордости, лицемерности и зависимости людей. Да надежда рядом и не стояла. А моя надежда, тем более. Мечты, надежды, любовь, дружба, чувства - тьфу, сказки для детей, нет этого ничего. По крайне мере, мои чувства уже растоптали, так что ни чего уже и нет из того что было внутри. Говорят у людей есть чувства стоящие за спиной и верно держащие свою службу - любовь, надежда, страх, ревность, доброта, корыстность, боль. Это все сказки, развеем туман, дорогие мои - всё это небылицы, все люди черствые как сухари. У них нет чувств, у них лишь, они сами, любименькие. Со стороны окна послышался грохот, будто туда что-то врезалось. Я слегка приподнялась на локтях и взглянула в сторону окна. Там сползал по стеклу, словно новоиспеченная лепешка голубь. Боже мой, глупые птицы, уже закрытое от открытого окна не отличают. Я помню как в детдоме с охранником Билли Кастером, я играла в "поймать за хвост". Смысл состоял в том чтобы поймать сереньких голубей бегающих по аллее детдомовского сада. Билли наклонялся к асфальту и щелкая толстыми как заводские сардельки пальцами, шептал голубям «гуль-гули». А я начинала повторять его действия и когда мне надоедало что пташки с какой-то насмешкой смотря на меня виляют хвостиками и не хотят подходить ко мне, я топнув ножкой в согнутом положение гонялась за ними и кричала «стоять, стоять, глупое создание природы! Да я тебя в гробу в белых тапочках видела!». Как тогда смеялся Билли! Вы бы слышали его задорный смех разливающийся по аллее сада, такой искренний и звонкий, не то что смех Илоны - моего социального работника. Работа Илоны была находить мне семью, развешивать плакаты и писать статьи о "милой, красивой ищущей богатую семью девочке". Илона же пыталась всеми извилинами своего куриного мозга написать обо мне гадость, вот вам и объяснение почему меня никто и не брал. Но не будем об этом, так вот, Илона-горгона если смеялась, то ржала как перекормленная кобыла. А если для вида, то это звучало будто где-то в углу прохрипела столетняя змея. Белая дверь жутко проскрипела со стороны. Вы бы знали как всеми фибрами души я ненавижу эту дверь! Она так жутко скрипит когда в палату заходит медсестра Анова или же, заходят пошептаться доктора, эта чертова дверь ужасно скрипит, у меня скоро нервный тик начнется от этого скрипа, бр-р, просто мурашки по коже. В палату величественной походкой прошла Анова. Ей 34 года, но на вид я ей дам 40-50. Вы видели женщину с попой как у трех коров вместе взятых? Лучше и не видеть, я когда увидела - пожалела. У Ановы пухлые щеки за которыми как у хомяка всегда либо булка, либо сэндвич и чипсы. Если вы идете на осмотр или процедуры, а вам на встречу идет Анова-корова, придется ползти по полу чтобы разойтись в коридоре. С проемом в дверях ещё хуже, эта стерва если идет - то идет по полной никого не пропуская своим жиром. Когда я увидела девушку у которой халат буквально рвется на теле, а при шагах отдается гром за сто километров, для себя я её уже окрестила как Анова-корова. Вы наверное подумали что я слишком зла по отношению к этой мисс, но каждую минуту что-то пичкать в себя и одновременно быть ужасной стервой, это не каждый может стерпеть. Сейчас Анова-корова прошествовав к моей кровати, наклонилась к тумбе и положила желтую капсулу, две белых таблетки и стакан воды. -Выпей, это лекарства для нормализации организма, от головной боли и обезболивающие. - без всякого интереса вяло представила она мне таблетки. Анова знала что если мне не сказать что это за препараты, я их и под пытками не выпью. Дверь опять со скрежетом распахнулась и сюда вошёл черноволосый доктор. Он весьма смутился увидев, как Анова меняет пакетик к капельнице и заранее отошел от двери короткими шагами, чтобы выходя медсестра не зажала его в двери. Анова поменяв пакет поправила белые волосы и натягивая вниз халат ушла из палаты. Доктор присев на стул около меня начал проверять моё дыхание, пульс. Когда примерно через 15 минут осмотр был завершен, доктор Вильдинстер бурча себе что-то под нос удалился из палаты. Как меня достали до чертиков их загадки, придут, раз в день посмотрят меня, попичкают таблетками с микстурой, сделают перевязки попутно втирая мазь, потом побурчат себе что-то. Вечно шептаются с коллегами обо мне, а сама я не в курсе, что со мной происходит. Вроде нога на которой был перелом уже полностью заросла, голова уже не так кружится как в первое время, вот только ребра зарастают совсем медленно и мучительно, да ещё и дурацкий корсет надо носить. Я привстав на локтях начала следить за движением за окном. Благо, мою кровать недавно переставили в близ к окну, а то ведь так и с ума сойти можно - целыми днями смотришь в потолок, пьешь таблетки и ходишь на процедуры. За окном ездили разные иномарки брызгая, пролегающие по асфальту лужи, во все стороны. Мигали на стороне тротуара вывески магазинов. На городок опустилась темнота, серые тучи уже не плыли по небу, а сменились на темно-синее небо. Около обочины, вдоль стояли черные столбы фонарей. Круглые лампы мигали на морозе как в тумане, еле различимо. Некоторые совсем старые фонари мерцали, потухая на мгновение и ослепляя прохожих. По сырому асфальту в столь слякотную погоду, ходили не спеша мамаши с колясками и рядом уже уставшие, плелись молодые отцы. Вот в магазин с названием «седьмое небо» вошел отец под руку с десятилетней дочкой. Девочка резво вскочила в магазин и побежала к прилавку с пирожными. У меня ведь тоже есть родители, и они живы. Вот только я им не нужна, или же нужна? Столько загадок, столько тайн, нет, ведь Кэрри Файстл просто не может родиться без приключений в нормальной семье! Кто мои родители, как они выглядят, я не знаю ничего, я была ещё маленькой когда меня от них забрала соседка. Дело было в том, что родители напившись в стельку начали бить меня и на детский плачь ночью пришла соседка миссис Трастлен. Она забрала меня к себе, у неё было ещё трое дочерей и я оказалась лишней. Её идиотские доченьки издевались надо мной как только могли, то мои игрушки распотрошат, то деньги заставят у миссис Трастлен украсть. И знаете, я была маленькой и поддавалась им, ведь лучше сделать их прихоть чем быть избитой. Но сила у этих девчонок была на последнем месте, прежде они могли меня и подставить, и обвинить в том, в чём я совершенно невинна. В начале кражи у миссис Трастлен были мелкими и жалкими как несколько купюр, маленькая брошка или резинка для волос. Однажды же меня заставили украсть золотую цепочку и подарок миссис Трастлен от её покойной матери - серебренные карманные часы. Я кончено же украла, но меня подставили опять же эти забияки Эми, Кралси и Амина. Тогда хорошенько обругав меня миссис Трастлен вышвырнула меня из квартиры посреди ночи. На улице в дождь, в картонной коробке около мусорки, меня нашла Элизбара - девушка 34 годов. Она заботилась обо мне, но когда её приняли на престижную работу в знаменитое рекламное агентство, всё изменилось. Элизбара начинала забывать обо мне, часто бывало так что я оставалась без еды около недели. И в один прекрасный день, Элизбара пошла в магазин со мной, усадила меня в детский велосипедик и забыла. Просто вышла из магазина не вспомнив о велосипедике, просто ушла и даже не стала меня искать. Мне тогда было пять с половиной лет, и я уже привыкла что никому не нужна, хотя в детском сердце и таилась надежда на ласку и заботу со стороны людей. На улице около магазина меня подобрали две негодующие няньки из детдома, так с пяти лет я и попала в это жуткое место. В детдоме меня не приняли, мол, волосы длинные и глаза слишком зеленые, а до 11 лет дразнили меня как приправу для пасты "карри". Потом меня два раза брали из детдома, два раза вернули назад, не хочу вспоминать эти ужасные два раза... В 7 лет я уже потеряла надежду на ласку, поняла что в жизни которой живу я, нет места чувствам, всё должно быть черствым и натянутым. Интересно мне посмотреть на человека хотящего поменяться со мной жизнью. Он должно быть сбежавший из дурки или какой-нибудь мертвец.