Вот такое кино

Мы не были ни друзьями, ни просто приятелями. Наши отношения изначально отказались сложиться в что-то более-менее приличное и, кажется, вообще не подлежали какой-либо коррекции. С первого курса мы откровенно друг друга не переносили, правда, до драк дело не доходило, но каждый студент в нашем университете знал: вот тот красавчик-блондин терпеть не может вон того идиота-шатена, и это абсолютно взаимно. Я ж не виноват, что природа меня не обидела и что гены у меня хорошие. В конце концов, если я красив, то это кому-то да нужно. И в первую очередь мне самому. Жизнь – это ведь то еще кино с тобою в главной роли, если ты сам того не понимаешь, то это весьма печально. Я уже привык, что в мире полно завистливых и менее удачливых людей. Мирабов не только относился к их числу, но еще и метил на мое место. Так что нас можно было назвать соперниками за статус авторитета локального пошиба. Я не привык быть не вторых ролях, как, собственно, и сам Денис. Вот и столкнулись лбами. До прямых выяснений отношений не доходило, хотя желающих заснять на свои мобильники сцену нашей драки, наверное, нашлось бы предостаточно. Ну играли мы в дартс из острот на тему друг друга, но не более того. У каждого был свой круг общения, которые по неписаным правилам не слишком ладили между собой. Все остальные пытались угодить нам обоим, не принимая ни одну из сторон. В общем, меня Мирабов считал заносчивым утырком, а я его – придурком без каких-либо уточнений. Моя двоюродная сестра Динка смеялась в голос, утверждая, что два самца-доминанта на одной территории не уживаются, и мы тому прямое доказательство. Она вообще много смеялась не по делу и без причины. Вот только дурой не была. Динка первая поняла и просчитала ситуацию. Целый год я его терпеть не мог, второй год я маялся сомнениями, а на третий - влюбился. Потому что эта заноза, несмотря на то, что саднила и всячески мешала моей спокойной жизни, была красивой и харизматичной занозой. У нее был один недостаток: категорическое, ослиное нежелание признавать мою исключительность. Иногда я ловил на себе его оценивающие взгляды, которым только демонстративно усмехался в ответ. Это в четырнадцать ты страдаешь от бесконечных попыток понять себя и осознания факта, что ты какой-то не такой, может, даже слегка бракованный, но возврату не подлежащий, а в семнадцать бросаешься во все тяжкие, иногда не задумываясь о последствиях. В девятнадцать, если ты не глуп, то умеешь принимать все как должное и даже получать от того удовольствие. Нетрадиционную свою ориентацию я не афишировал широкому кругу зрителей. Так сказать, это было арт-хаусное кино, которое не всем предначертано понять. Отношений в университете не завязывал и вообще слыл для местных девчонок недоступным принчиком. Тут на славу постаралась Динка, которая на лету сочиняла истории о моих якобы любовных подвигах. Причем, ей, сказочнице, верили. Она даже умудрялась демонстрировать фотографии моих подружек. Короче, старательно выписывала сюжет моей жизни, мотивируя все заботой о своем непутевом двоюродном братце, который, вот беда-то, навряд ли порадует ее племянниками. И все же признать тот факт, что я как последний идиот влюбился в, черт его дери, Мирабова было принять куда сложнее, чем свою ориентацию. Я злился на себя, что, так сказать, втрескался в этого идиота, злился на этого самого Мирабова, который умудрился влюбить меня в себя, злился на весь мир, что он такой прямо весь из себя несправедливый, злился на Динку, потому что она была… Динкой. Наглой и вредной особой без комплексов и читала меня как открытую книгу. Эта рыжая бестия считала себя неотъемлемой частью моей жизни, не принимая аргументов против. Она поступила в один университет со мной и точно бы оказалась на одном со мной курсе, если бы не была на год младше. - Тяжела и неказиста жизнь кузена-гомосексуалиста, - философски, на распев, но весьма тихо выдала однажды Динка. Мы сидели в кафе, у меня как раз было «окно» между парами, а Динка просто прогуливала, цедя четвертый по счету смузи и в очередной раз толкая меня на размышления, что где-то внутри нее находится черная дыра. Всегда удивлялся ее метаболизму, по причине которого ела Динка много, но на боках у нее до сих пор ничего не отложилось. - Закройся, - посоветовал я, уже не обижаясь. На убогих ведь не обижаются? На какое-то время Динка действительно замолчала, наблюдая за парочкой, которая щебетала за соседним столиком. - Ты хоть ему подарок, что ли сделай. Типа от анонима. Типа люблю-не могу, но анонимно и на расстоянии, - она рассмеялась. Ага, и только так. Мирабов был, так сказать, за здоровую нацию и принадлежал к отряду ярых гомофобов. Слухи приписывали ему разбитый нос одного парня, который, попирая инстинкт самосохранения, полез к Мирабову с весьма недвусмысленным предложением. Не то чтобы я боялся получить в лицо. Быть обсмеянным этим гамадрилом. Ни один сломанный нос не стоит разбитой на хрен гордости. - Пример мне покажи, - фыркнул я без задней мысли, поскольку был увлечен содержимым смартфона, а не бессмысленной болтовней. А Динка пошла и показала. Именно она подсунула в рюкзак Мирабова шоколадку, ставшую первопроходицей. Денис же с легкой подачи своего не особо догадливого окружения решил, что это от поклонницы, что страдала не только от большой любви, но и от застенчивости в обостренной и хронической форме. Кто бы знал, что этот бабник окажется романтиком… Я от скуки решил поприкалываться, поддержать шутку, не более того, злорадствуя, что в роли прекрасной незнакомки выступаю я, прекрасный, но все же знакомый. Правда, не осознавал всю степень последствий столь опрометчивого поступка. Я выжидал удобный момент, когда можно было растоптать мечты этого идиота, да, моя любовь была с добавкой яда. И слишком поздно осознал, что с моментом опоздал. Я и Динка заигрались в шпионов, которые подбрасывали вражескому агенту не компрометирующие его факты, а шоколадки и наблюдали за тем, как он им радуется. Я даже ловил на себе его взгляды, мол, выкусил Егорычев? О, я не только выкушивал, я еще и давился от смеха. Знал бы он, кто та самая его зазноба… А злорадство смешивалось с какой-то необъяснимой легкой радостью, что Мирабов аж светится от факта нахождения очередной шоколадки. И в какой-то момент я, кажется, слишком увлекся. Меня поймали буквально за руку. Дело было вечером, когда уже отзвенел последний звонок и все поспешили разбежаться. Мирабова же еще на паре вызвали в деканат для решения какого-то вопроса. И кто меня дернул действовать именно в тот момент, когда все покинули аудиторию? Но я аж подпрыгнул, когда дверью нарочито громко хлопнули, ознаменовав столь нехитрым образом свое присутствие. Шоколадка предательски выпала из моих рук, а на лице явно отобразился весь ход моих мыслей. - Эка тебя раскособочило, - усмехнулся Мирабов, сверля меня внимательным взглядом, будто выискивая ответы на незаданные вопросы. - И что мне делать? – спрашиваю, ухмыльнувшись, но на самом деле мне было не до смеха от слова совсем. - Бежать? – предположил в ответ Денис, нарочито медленно равняясь со мной. - Перечешешься, - фыркнул я, подбираясь. В конце концов, сдачи дам, отведу душу. - Значит, сам виноват, - он схватил меня за грудки рубашки, но неожиданно бить не стал, а притянул к себе и, как это бывает только в слезовыбивающих мелодрамах со счастливым концом, поцеловал. Все, финальная музыка, титры. Поцелуй не был нежным и несмелым, впрочем, того я и не требовал, вцепившись пальцами в его футболку и боясь отпустить. До меня словно пытались донести нехитрую мысль, что ждали этого момента все три года, а я, лютик недоделанный, сего не понимал. - Ты хоть посопротивляйся для приличия, - тяжело дыша, усмехнулся Денис мне в губы. - А я весь такой неприличный, что самому… неприлично, - язык отказывался слушаться то ли от счастья, то ли от неожиданности, то ли от всего и сразу. Наверное, пора просыпаться? Или нас снимает скрытая камера? Программа «Розыгрыш» и Пельш под партой? - Два дебила – это мило, - нарочито слащаво вздохнула Динка, заглянув в аудиторию. Я рефлекторно хотел отстраниться, но Мирабов меня от себя не отпустил. - Заходи, третьим будешь, - предложил я, чтобы хоть как-то сохранить лицо перед Динкой. - Не-не-не, - замахала она руками. – Я с вами не играю. - Вот и чеши отсюда, - беззлобно предложил Мирабов, и она, как ни странно, смиренно опустив глаза, послушно почесала. Как позже выяснилось, Динка действительно была крайне наблюдательна и уже пару месяцев играла на два фронта. Штирлиц, блин, в юбке. Собственно, как и Мирабов, у которого долгое время были виды на строптивого меня. Кстати, Пельш из-под парты так и не вылез.