Наблюдатель

      Стайка сизых голубей, перепуганная подбежавшим к ним ребенком, поднялась в чистое небо, на котором, кроме обрывков туч, не было практически ничего. Да, дети постоянно так делают, мне ли не знать? Нет, можно конечно подумать, но я — не педофил, вовсе нет, хоть я часто нахожусь в местах вроде игровых площадок. Это лишь моя «работа», не более. Знаете, я — простой наблюдатель, которого вы не замечаете.       Подношу к губам сигарету и затягиваюсь этим чертовым, сводящим меня потихоньку в могилу, дымом, жадно наполняю им мои уже и без того серо-чёрные легкие. Хм, а я ведь давно хотел бросить эту привычку, но увы: курение почти то же, что и наркомания — самостоятельно из этого болота не выкарабкаешься, как не напрягайся. Да и зачем лишать себя хоть какой-то радости, успокоения?       Я сижу на металлической скамейке в тени большого дерева, курю и наблюдаю за детьми, которые шумно играют неподалеку в песочнице. На мне длинное лёгкое пальто, подходящее больше для ветреной и холодной осени, из-за которого я выгляжу намного старше. Ну вот просто ни дать ни взять обанкротившийся частный детектив, сошедший прямо со страниц типичной английской криминальной истории!       С виду я спокоен и хладнокровен, но внутри меня бушует ураган.       Меня зовут Тим, и я уже почти четыре года с потрохами принадлежу некому существу, которого многие зовут Тонкий Человек. Жизнь моя с тех пор не улучшилась, а даже наоборот — жить мне теперь негде, приходится бродяжничать, время от времени подворовывать... Но зато у моего бессмысленного ранее существования, моей никчёмной разбитой вдребезги жизни, появился какой-то едва уловимый, но всё же смысл. Я для чего-то нужен. Я — часть некого общества, некого тайного культа. И я полезен. По крайней мере, я так думаю. Это иногда, правда, очень тяжело служить этому лесному чудищу, не все справляются, но я — отнюдь не все. Переломанный и пережёванный годами, страхами и событиями: несомненно, у меня преимущество перед многими людьми. Не знаю насчёт остальных, но всё, что поручает мне Хозяин — приводить ему в лес детей. А вот жрёт он их там за обе щёки, разрывает на куски или что другое — не знаю, стараюсь уйти побыстрее, не дожидаюсь слов благодарности. Себе дороже!        Радует во всем этом меня лишь то, что моя душа такая не одна. Я слышал, что нас много, даже не десятки, ведь этой высокой твари надо всё больше и больше жертв. Но я мало видел подобных мне, как бы это странно не звучало. Я помню, что не так давно встречал парня в серой маске и девушку в белой кофте, таких же пропащих, жалких и неразговорчивых... Но совсем недавно к нашей «секте» примкнул еще один человек, который сразу заинтересовал меня. На вид ему не больше девятнадцати, не очень высокого роста, излишне худощавый, да и в общем-то совершенно обычный, но этот чёртов мальчишка запомнился мне как не знаю что. И было бы намного лучше, если он не попадался мне более на глаза, но наши пути постоянно пересекаются, прям сама судьба-сволочь специально сводит нас! И это действует так, словно на свежую рваную рану льют уксус. Я думал, честно думал, почему он мне так приглянулся, и пришёл к такому выводу: меня привлекает именно его потерянность и жалость, словно он всего-навсего случайная жертва, невинно осуждённая и обречённая. Даже будучи монстром, убийцей и язычником, он будто остаётся вне всего этого. Остаётся человеком, я бы сказал. И в моей дурной голове бушует всякое, как только я его вижу...        И вот даже сейчас он сидит на другом конце площадки, как всегда одетый в свою серую грязную толстовку. Озирается тайком. Притворяется, что читает газету. И что же у нас на этот раз, а? Щурюсь, как азиат, зрение в последнее время всё чаще меня подводит, зараза... Ну конечно! «Объявления и недвижимость», как раз один из тех бесплатных выкидышей типографии, которые валяются почти на каждом углу, в каждом почтовом ящике и у каждого супермаркета. Этот идиот скорее всего думает, что это выглядит правдоподобно? Да, конечно! Бездомный подросток, выбирающий себе жилье — каждый день вижу! А если серьёзно, то он даже и не подозревает, что я уже как месяц слежу за ним. И пускай мне не удалось узнать про него много: его имя Тоби, семьи у него, я думаю, нет, раз уж он был выбран Хозяином, живет в этом проклятом чертями лесу, в брезентовой палатке, которую не приложу ума откуда взял. Но, думаю, той информации пока достаточно, и я не буду более медлить, использую ее сегодня же, не могу больше ждать.       По моему телу пробегает мелкая покалывающая дрожь.        Ну-у-у... вот что он сейчас делает? Встаёт со своего места, складывает свою «маскировочную» бумагу и следует за уходящими с площадки мамой и малышом. Эх, не правильно, дурак, палишься слишком сильно, свидетелей ещё куча вокруг... Ах! Так он еще и неосторожный до кучи! Стоило ему выйти на асфальтированную дорожку, как он тут же упал, не хило содрав кожу с ладоней! У-у-у!.. Больно, наверное, до искр в глазах... Но что это? Он просто поднялся на свои ноги, закрытые плотной чёрной тканью джинсов, и идет себе дальше, как ни в чем не бывало. Хм, странно это, если уж честно, ведь он должен был от боли хотя бы помотать раненными руками или тихонько охнуть. Интересно, довольно интересно... Это очередной твой секрет, Тоби?       Я потряс головой, возвращаясь в реальность. Не буду более отвлекаться, не дело это. Надо для начала найти новую жертву для Господина, не то, чувствую, мне не поздоровится. Это не проблема сейчас — стоит только увести чьего-то отпрыска, как обычно рассказав какую-нибудь сказочку, а до леса тут рукой подать. Родители обычно даже глазом не успевают моргнуть.       Несколько мамочек заболтались в тенечке: о чем-то громко спорят, лишь изредка поглядывая на малышей. К моим ногам подкатился синий надувной мячик. Я достаю конфету из кармана и улыбаюсь искренне и дружелюбно. Я добрее Мистера Роджерса. Ты не хочешь стать моим соседом, малыш?       Что интересно, но я ни разу еще не спотыкался о корни, что вылезли из земли, не блуждал среди одинаковых елей и дубов в этом лесу, хотя я только и ориентируюсь что на полумесяц, висящий на небе среди тысяч звезд. Магия или чудо? Я в это не верю. Я вырос без чудес, с самого раннего детства смотрел на реальность — безумную, жестокую, мерзкую, гнилую до самого сердца, где тот, кто посильнее, с радостью жрет остальных, где зависимость и непонимание сливается с озлобленностью и болью. Где здесь сказки, если только самые плохие? И вот, среди этих тупых деревяшек, виднеется еле заметный рыжий огонёк затухающего костра. Грязно выругавшись, раздвигаю ветки колючего кустарника с мелкими сухими листочками и выхожу на небольшую полянку, вид которой заставил меня зло улыбнуться. Как я и предполагал, сияли гаснувшие угли перед небольшой туристической палаткой. Тихо проникнуть внутрь неё для меня не составило никакого труда, и я увидел объект моих наблюдений и мечтаний. Этот самый паренёк безмятежно спит на небольшом матраце, завернувшись в несколько ватных одеял, иногда глубоко вздыхая. У его головы лежит толстенная книга, на обложке которой что-то написано большими золотыми буквами, и, признаюсь честно, её я сначала принял за свернувшуюся в клубок змею. Удивительно, что он читает... И что же это у нас? Напрягаю глаза, в темноте почти не вижу. Хотя, вот, кажется, всё же разбираю первые потёртые буквы: «Б»,«И»,«Б»... Чего-чего? Неужели «Библия»? Да, так оно и есть. Это так... странно... Ладно, я немного задумался, надо действовать дальше.        Наклоняюсь, встаю на четвереньки и заползаю в убежище своего коллеги, спящего и не подозревающего, что ждет его в ближайшие минуты. И вот я уже у его лица. Наклоняюсь ближе, целую его в лоб и наблюдаю за тем, как он морщится и мычит что-то, что не разобрать, просыпаясь, сгоняя остатки светлого сна. Карие, почти чёрные глаза с непониманием уставились на моё лицо, и вот он кричит и отталкивает меня, пытаясь выбраться из своего тёплого «кокона». Я расстегиваю и снимаю своё пальто, оставаясь в одной водолазке. Ты мечешься как дикая пантера, которую в ловушку загнали хитрые охотники, а я всё ближе и ближе. Я довольно долго следил за тобой, чтобы узнать о том, что у тебя есть оружие — два остро заточенных топора, которые ты попытался использовать, нанеся несколько ударов по мне и убив, наверное. Неожиданно, что я смог вовремя перехватить и отбросить их в сторону, правда? А я ведь тоже не безоружен, только мое снаряжение не два простых приспособления для колки дров, вовсе нет. Он перестал суетиться, видно, заметил кобуру на моем бедре. Затих. Да, дружище, страсть к огнестрельному оружию у меня с подросткового возраста. Достаю мой пистолет, любуюсь им как произведением искусства. Чешский CZ 75, ныне используется в полиции, довольно тяжеловатая вещь, знаешь ли, и таскать эти килограмм-два на бедре — иногда не совсем легко, но не с пустыми же руками идти на дело, да? Тебе это хорошо известно, и не смей говорить, что ты не знаешь.       Скажи, тебе нравится моя игрушка, да, парень?       Мальчишка смотрит на меня таким странным взглядом, будто бы презрение, страх, ненависть и боль перемешали вместе. Понимает ведь, что со мной шутить лучше не стоит, и вот, дрожа всем телом, не спуская глаз с моих рук, подползает ближе и ближе и, слушаясь моих приказов, как послушный щенок, ложится рядом на спину. Говорит, что у него ничего нет. Совсем ничего. Он беден, голоден. Я, не спуская с него пистолет, свободной рукой залезаю к нему под одежду, ощупываю его горячее, как от жара при гриппе, тело. Плачет, жалобно умоляет перестать, молится своему Богу... И какой в этом смысл, скажи мне? Любит ли твой божок тебя, м? А если бы и любил, позволил ли он случиться всем тем кошмарам из твоего прошлого? Я не знаю точно, но уверен в том, что они были, на все сто процентов уверен. Среди нас счастливых не бывает. Эх, только сейчас понимаю, насколько ты ещё наивный, и из-за этого на сердце словно старый шрам вскрылся. Да как тебя, такого нытика, вообще принял Тонкий Человек? Ты и впрямь жалок. Но не надейся, я не остановлюсь на полпути, это не в моих порядках. Мне не нужны твои вещи, так и знай. Я пришёл не за ними. Я пришёл за тобой.       Холодными руками прижимаю его к матрацу, всё ещё не отпуская свое оружие, грубо срываю одежду — благо, конечно, что её не много: белая в грязных пятнах футболка и трусы. Соглашусь, когда врываются в твой дом, тебе будет, ну как минимум неприятно, а особенно если посетитель вытворяет подобное.       Пытается прикрыться руками, отталкивает ногой комком валяющееся рядом одно из одеял... Такой беспомощный, брошенный, готовый на всё, лишь бы я не выстрелил. И меня это заводит ещё больше, да! А чего ещё можно ожидать от такого человека как я, убившего своими собственными руками. Осознавать то, что ты как Господь Бог способен управлять жизнями одних, ломать их другим — воистину замечательное чувство. Оно приносит удовлетворение? Возможно. И, может, я атеист лишь поэтому? Я вижу Бога только в себе, и ни в чём другом...        Показываю ему действовать дальше, а сам откладываю CZ в сторону, у своей ноги, и пытаюсь снять водолазку, но путаюсь в ней. Терпеть подобные одеяния не могу, но, когда живешь на улице, выбирать особо-то и не приходится. Лишь бы было тепло. Сбрасываю этот противный элемент одежды и вижу, что на меня направлено моё же оружие. Мне становится смешно. Тоби нажимает на спусковой крючок...       Щёлк...       Я смеюсь во весь голос, у меня начинается настоящая истерика. Ты правда думал, что я ношу на ноге готовый к стрельбе пистолет? Наивный, глупый, а главное — ничего не понимающий в военном деле юнец. Мне ничего теперь не стоит броситься на мальчика, схватить его руки и вырвать то, что он так нагло посмел стащить. Хах, а я-то ещё думал ты умный и честный малый, но придется тебя наказать, как бы это печально не звучало. Сделаем нашу ситуацию поострей, что скажешь, дружище? Снимаю оружие с предохранителя, отвожу затвор назад и отпускаю его. Металлический щелчок сообщает о том, что патрон в патроннике и теперь уже всё серьёзно. Я не даю гарантий, что это безопасно. Пистолет довольно старый, мой палец слегка подрагивает на спуске, и даже не думай вытворять глупостей, мне ничего не стоит лишить тебя твоей никчёмной жизни. А ещё я нервный. Да, парень, я просто псих. Учти это, не делай глупостей. Будем теперь играть честно, договорились?       Сейчас ты — моя марионетка, Тоби, а страх — те самые нитки, за которые я управляю тобой.       Нижняя челюсть у него слегка подрагивает, ну конечно! Смертельная неизвестность, она пугает всех и всегда. Ты меня не знаешь, но ты знаешь, что именно хочу получить от тебя. Ты понимаешь всё с полуслова. Я откидываюсь назад, согнув ноги в коленях, расстегиваю свои джинсы, приспускаю их вместе с нижним бельём, снимаю их совсем. Меня трясёт от похоти. Я не помню, когда в последний раз был настолько возбуждён. Ощущения внизу живота тянущие, почти болезненные. Он тем временем, не спуская с меня глаз, плюёт себе на ладонь, опускает её вниз, меж своих тощих бёдер. Молодец, ты догадываешься, что надо сделать. Даю тебе пару минут. Но вот он подползает ближе, пристально смотря на мои руки, резко садится на меня, немного вскрикивая. Что же ты... Это жестоко, как ни крути, так сразу... так быстро...       Мелко дрожит всем телом, пытается привыкнуть или что, не понимаю. Кто это нацист? Ладно, ругайся сколько хочешь, дружище, и не такое слышали. Чёрт раздери, а это приятно. Движения простые: этот чертёнок отталкивается ногами то поднимаясь, то вновь опускаясь. Наверно это жутко больно... Но мне ли об этом волноваться? Не совсем удобно, пытаюсь сесть. И ведь всё же ты понимаешь, сволочь такая, подгибаешь ноги, прижимаешься ко мне, легонько обнимаешь за шею. Я приставляю пистолет к его виску, и он запрокидывает голову, смотря наверх, туда, где, по идее, должен быть его несправедливый бог. Свободной ладонью исследую спину мальчика, ощущаю выпирающие лопатки, обтянутые неровной от угревой сыпи кожей, и, чёрт возьми, у кого она в таком возрасте идеально чистая и ровная?       Я чувствую тепло его тела. Пьянящее чувство власти и эйфории сжимает внутренности, из-за чего перехватывает дыхание. Мне хочется чего-то большего, и я пытаюсь найти хоть одну причину, но всё и так идеально. Ты точно знаешь, что надо делать, но откуда? Эти движения, точные и аккуратные, но дерзкие и сильные. Ты так близко к мне. Я чувствую твоё сердце за рёбрами, точнее, его бешеный ритм, и твое дыхание, оно такое горячее, я ощущаю его своей кожей... Мысли в голове рвутся на части, чувствую себя так, словно голова кружится; воздуха катастрофически мало, а его остатки полны напряжения и жара. Нет, я у него не первый. У него ранее был опыт, и не один, готов спорить на что угодно.       Из моей глотки вырывается сдавленное негромкое мычание.       Я сжимаю твоё плечо, впиваясь ногтями в кожу, наклоняюсь ближе к ключицам, хочу поцеловать, как святыню, но беспощадно кусаю одну из них. Довольно сильно, между прочим. Когда ты настолько близко с другим человеком, ты сам себя не узнаёшь. Занимаясь сексом, ты становишься животным: диким и неразумным. Это минуты твоего внутреннего зверя, что затаился в твоём мозгу, переждав эволюцию. И я кусаю ещё раз. А ты не реагируешь ни на укус, ни на то, что кровь стекает каплями, кажущимися чёрными в потёмках. Не чувствуешь боли? Так, уже интересней... Стоит проверить это лучше. Полосую спину паренька своими неровными острыми ногтями до такой степени, что чувствую его кровь на моих пальцах — ноль внимания. Он продолжает ритмично двигаться, даже не испускает стонов, лишь тихонько скулит.       Пистолет всё также плотно прижат к потному виску. Отвратительная смерть стоит за твоей спиной, но тебе всё равно. Даже, кажется, ты с ней согласен. Твои глаза прикрыты. Такое чувство, что ты не здесь.       Чувствую, что конец нашей «игры» уже близок. Моя рука, липкая от крови, скользит по его потным плечам, груди, впалому животу, туда, вниз. Кончиками пальцев ощущаю грубые волосы на лобке. Ну же, дай мне поучаствовать немного, ты это заслужил. И тут Тоби резко подаётся вперёд, хватает меня за плечи, роняет, прижимает к земле. От неожиданности я выронил пистолет. Глухо лязгнув, он пропал в сбитых простынях. Но парень и не думает хватать его: он ускоряет ритм, усиленно двигает тазом. Его глаза плотно закрыты, рот приоткрыт.       И вот, я на пике. Сильное напряжение мышц, из моего рта вылетает хрипящее придушенное «а-ах», и за этим следует сладкое дурманящее блаженство, которое невозможно описать словами. На секунды оно выбивает меня из реальности в невесомость телесной эйфории. Рядом со мной, но словно в другом мире, слышится неуверенный сбитый вскрик.       Рот и горло пересохли настолько, что говорить немного трудновато. В ушах протяжный гул крови, словно слегка контузило, а голова будто свинцом налита — повернуть, кажется, почти невозможно. Но я прилагаю остаток сил и делаю это, смотрю на тебя, точнее на то, как ты, тяжело дыша, отползаешь в угол своего жилища, копаешься в тряпках ища что-то. Что, хочешь убить меня? Пожалуйста, я не буду против. Отдышись немного, и вперёд, приятель. Одним монстром на Земле станет меньше. Только пистолет где-то тут, поблизости, а не там, где ты его... Ах, ну конечно, как я мог забыть о том, что ты ещё и святоша? Но разве держание в руках «святой книги» и мычание молитвы... Эй, постой, а что это за молитва? Хм... Что-то знакомое, скорее всего, я даже слышал ее от матери, которая была ещё той долбанутой на всю тыкву фанаткой этих религиозных штучек. Б-р-р-р... Как вспомню эти походы в воскресную школу и церковь в детстве, так прям жуть берёт. «Не убий», «Не укради», «Не пожелай ничего чужого», а что там ещё-то было? Уже точно не помню, но знаю, что проделываю теперь это каждый день. Может, ты мне напомнишь?       «Отче наш», это определенно «Отче наш». Эх, до меня только сейчас дошло, что наша небольшая «игра» для тебя является страшнейшим грехом, верно? Хах, довольно смешно... Десяток минут здесь, вечность «там», в а... И чего это ты замолк, даже слово не договорил? Что, имя? Тебя интересует моё имя, да? Ну, Тим меня зовут, полная форма — Тимоти. Зачем тебе это знать?       Эти темные глаза, полные хрустального блеска, внимательно изучают меня, а я, в свою очередь, стараюсь запомнить этого чертёнка таким, какой он сейчас лежит передо мной в полуслепом освещении: измотанный, голый, сжимающий черную книгу с золотым крестом на обложке, весь в грязи и крови, которая потихоньку начинает засыхать, оставаясь на его коже, на моих руках и на матраце с одеялами тонкой черно-коричневой коркой. Искусанные и бледные губы тихонько произносят следующие слова: «Тоби... Моё имя Тоби Роджерс...»

* * *

      На улице стало светлее, всё постепенно окрашивается в синий цвет. Ранние птицы запели свои серенады, или даже лучше сказать, гимны солнцу, приглашая его выйти на небо и напоить всех и всё своими живительными лучами. Холод без спросу пробрался в брезентовую палатку, тишина в которой нарушалась лишь моим ровным дыханием да тихим, ненавязчивым, словно детская песня, шепотом парня, бубнящим лишь одни слова уже, наверное, по десятому кругу: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли...»