***
Снова предки будут вопить, что она скатывается… «Ты так изменилась. Мы тебя не узнаем. Бла-бла-бла...» И нужно же было оказаться такой неудачницей, чтобы попасться на краже того, что ей даже не было нужно: схватила по привычке... Эта тупая курица на выходе визжала так, будто в кармане обнаружили не упаковку с печеньем, а пакет с героином. Друзья – если, конечно, можно так назвать те два тела, которые составляли ей компанию в бесцельном мотании по городу, — благополучно смылись. Ха! Пусть только попробуют снова подойти после того, как она выберется из этой вонючей дыры! Рядом сидела какая-то блаженная дурочка. Растрепанная, в растянутом свитере и протертых джинсах. Который час уже что-то бубнит, разглядывая углы. Повезло… Вообще в последнее время о ее везении можно книгу написать. За что бы ни бралась — все летело к чертям. Да что там говорить, если даже здесь она оказалась заперта с какой-то свихнувшейся! Все это злило, и чтобы хоть куда-то выплеснуть раздражение, девушка со всей силы пнула решетку. Охранник хмуро поднял скучающий взгляд. Она была здесь не в первый раз, и на подобные выходки уже никто не реагировал: все знали, что сейчас за ней приедет отец, а до этого времени вступать с ней в диалог никто не собирался. Удивлялись только, как у такого уважаемого человека могла вырасти такая дочь. Но ни статус, ни крики самой девчонки не мешали охранникам заключать пари, как скоро она вернется обратно и сколько еще продержится терпение ее родителя. В ответ на ту скуку, которая плескалась в равнодушном взгляде, она могла лишь показать неприличный жест с вызывающе поднятым средним пальцем. Никакой реакции… Будто она уже стала чем-то привычным и въевшимся, даже пятно на стоптанных туфлях вызывает больше интереса… И от осознания ярость в груди становилась сильнее. — Ты долго не продержишься. Он так и ходит за тобой. Выпил тебя почти полностью, вся твоя злость ему приходится на руку. Ты делаешь его сильнее, – голос прозвучал совсем рядом с ухом. — Твою мать! Идиотка! Кто ж так подкрадывается… — от неожиданности она отскочила, вжавшись спиной в решетку, которую только что пинала. – Че ты там пробубнила? Кто там за мной ходит? Сиди себе тихо! Сумасшедшая… В ответ на все крики и грубость девушка смотрела куда-то за ее спину и, казалось, ничего не слышала, продолжая монотонный шелест: «Не нужно было бросать его там. Теперь не отвяжется. Не нужно… не отвяжется…» От едва различимого потока слов веяло какой-то безысходностью и страхом. Еще немного — и она бы точно ударила эту девушку, лишь бы заставить ее замолчать… Но та, будто почувствовав что-то, и сама замолкла. И теперь уже смотрела прямо на неё, не моргая. Ее глаза были настолько темными, что казалось, словно сам зрачок вышел за все допустимые пределы и теперь затягивает свою жертву в колодец черноты. А на дне… Были несмываемая грязь и пыль дороги. Машина цвета канарейки, скалящийся в улыбке мужчина и эти странные знаки, торчащие из земли, на которой ничего не росло… Мужчина стал сереть, и лицо потеряло прежний вид. Он распухал, язык вывалился, кожа расползалась, а за ней было видно, как личинки и мухи деловито поедают мягкие ткани… Кто-то настойчиво тряс ее за плечо, и она с усилием открыла глаза. Над ней склонилась та самая сумасшедшая. Теперь глаза уже не казались такими черными: они были темно-карие, да и как она могла ее так сильно напугать в этом нелепом свитере и торчащими волосами, которые, кажется, давно смирились с отсутствием расчески. — Ты отключилась на несколько минут. Встать сможешь? – ее потянули вверх, упрямо выворачивая кисть. Пришлось встать: вывих в списке важных дел не значился, а с упорством этой безумной вполне грозил… — Больно же! Да что ты ко мне прицепилась-то? Неужели в психушке не нашлось желающих тебя слушать, и теперь ты цепляешься к нормальным людям? – хотелось домой. Просто убежать от этого кошмара; забыть, наконец, то, что забыть невозможно. — Не собираюсь я навязываться, мне и своих бед хватает. Но если ты ничего не сделаешь сейчас, потом будет уже поздно, – голос звучал буднично. Можно было подумать, она часто вот так сидела и внушала незнакомым людям мысли о надвигающейся «неминуемой беде». Странная до мурашек… — Я совсем не понимаю, что за бред пришел в твою нездоровую голову. Лично меня отсюда уже скоро заберут, и все будет ОТ-ЛИЧ-НО! – последнее слово она отчеканила по слогам, с вызовом глядя на сокамерницу. — Может, и будет у тебя все ОТ-ЛИ-ЧНО, – передразнила та в ответ. — Но недолго. Тот мужчина, которого ты бросила у дороги, явно не собирается оставлять тебя. Брось ты его где угодно — жила бы себе сейчас спокойно, но ты умудрилась найти самое отвратительное место для его души. А значит, и тебе покоя не будет. Она никому не рассказывала о том, что случилось в тот день и почему она вернулась домой вся грязная, с синяком на скуле… Слишком много грязи было. Она жалела о тысяче вещей: о том, что поругалась с родителями; о том, что свернула на злосчастную дорогу. Но никогда — о том, что камень проломил череп этого человека; не жалела она и о том, что бросила его там. — Я понятия не имею, что за бред ты несешь, – если на лицо у нее получилось натянуть маску равнодушия, то мелкую дрожь пальцев скрыть было сложнее. Она сжала кулаки и закрыла глаза, всем видом показывая, что разговор ей наскучил. — Хорошо. Не буду настаивать. Скоро ты его и сама видеть сможешь. Его и так уже распирает от того количества эмоций, которыми ты его накачиваешь. Камера открылась: за спиной у полицейского стоял хмурый мужчина. Несмотря на предстоящий скандал, она была счастлива выйти из камеры и избавиться от столь необычной собеседницы… Какое же это было облегчение.***
С того времени, как она вышла из камеры, мир будто сошел с ума и решил утянуть в пучину безумия и ее. Она отчетливо ощущала спиной чей-то пристальный взгляд, даже когда была совсем одна. Стали мерещиться звуки шагов и натужное дыхание. Но самое страшное, что теперь, как только закрывала глаза, она видела ту поляну и своего мучителя. Он не сводил с нее взгляда и не двигался — просто смотрел. Смотрел и улыбался. Но стоило отвернуться, как она уже чувствовала его пальцы на своем плече. И с каждым разом он сжимал его все крепче. Пока ей хватало сил вырываться и бежать, но никогда далеко уйти не получалось: он шел следом, разлагаясь на глазах. Кожа становилась зеленой, по лицу начинали ползать опарыши, и мужчина раздувался до невероятных размеров… Она не могла спать и вздрагивала при любом звуке или чьем-либо приближении. С каждым новым днем все труднее становилось отделять реальность от кошмаров, разворачивающихся в голове. Дома оставаться было невозможно: слишком много вопросов и разговоров вполголоса, когда родители думали, что она не слышит. Но хотя бы от их внимания убежать получалось. Забираясь подальше от людских глаз, в надежде, что и кошмары потеряют ее из вида, она никак не ожидала встретить в этом сыром углу свою старую знакомую. С их прошлой встречи в камере в ней почти ничего не изменилось, разве что к потрепанным джинсам добавилась видевшая лучшие времена куртка, затертая на локтях; волосы все так же своевольно торчали под немыслимыми углами. Искать новое место не хотелось: сказывалась накопившаяся усталость. Поэтому легче было сделать вид, что она вовсе не заметила девчонку. — Привет, – мысль остаться теперь уже не казалась правильной. — Привет. Что, в психушку уже не пускают? — Вот я бы на твоем месте не беспокоилась о нехватке мест. Для тебя найдется. Или ты сначала в церковь постучишься? — Да что ты вообще можешь знать. Нравится тебе, что ли, на людей жуть наводить? – если бы бессонные ночи ее так не вымотали, то эта блаженная так легко не отделалась бы. — Чем не занимаюсь, тем не занимаюсь. Люди сами неплохо справляются. У тебя, я смотрю, тоже дела продвигаются. Судя по твоему виду, он уже достаточно силен – настолько, что ты даже чувствуешь его присутствие. – По спокойному тону можно было подумать, что они тут о погоде говорят, но слова этой замарашки совсем не были такими безобидными. — Что ты знаешь, откуда? – может, усталость, а может, безотчетный страх не позволяли ей отмахнуться от этой сумасшедшей, как в прошлый раз. — Знаю, что только одно место имеет такую силу — привязать одну душу к другой… Да и этого типа у тебя за спиной не заметить сложно. Мерзкий. — Какое еще место, что ты загадками все говоришь… — недосказанность была как приправа на оголенных нервах. — Ты явно побывала на поляне, где не растет трава, и снег не ложится, одни палки из земли торчат. Сама я там не была, плохое место, но бабка моя рассказывала, что там раньше людей хоронили... Если наказать хотели. Это место души держит и двигаться им не дает после смерти. Только твой — необычный… Они, как правило, так и остаются там, у своих могил, а твой за тобой ходит. Будто ты неправильно все сделала, и теперь он из тебя силы тянет. А когда совсем ослабнешь, вы местами поменяетесь. Она никогда раньше в эти сказки про призраков, плохие места и НЛО не верила. Но и объяснить не могла, откуда эта девушка столько знает. Это пугало, да еще и кошмары… Неужели она настолько отчаялась, что готова принять слова безумной за правду. Готова? — Сейчас он уже слишком окреп, чтобы можно было так просто все исправить. Разве что попробовать его удержать на проклятом месте, пока нужного человека не найдешь… Можно переключить его с тебя на другого, но только он должен быть близким, одной с тобой крови. А иначе все равно за собой утащит в вечность на том кладбище. — Неужели кто-то верит в эти россказни? Тебе-то что с этого, решила легкие деньги заработать? – слишком страшно это все звучало, чтобы так легко поверить. — У меня вообще нет желания ввязываться. Но и объяснять тебе — дело неблагодарное. Деньги мне не нужны. Хотя вру, конечно: есть каждый день хочется. Но подачек мне не надо. Поверишь мне или нет — все равно. Да и разве я сказала, что что-то получится? Можно только попробовать и надеяться. — Хорошо. Предположим, я поверю в твою любовь к человечеству вообще и ко мне в частности. Ты поможешь мне? Кажется, если не избавлюсь от этих кошмаров, то все равно с ума сойду — так какая разница, в какую чепуху я верила до этого… — Она уже была согласна на любую безумную идею, лишь бы освободиться от ужаса, в котором жила. — Мне нужна одежда, в которой ты была в тот день. И нам нужно будет вернуться на то место, где все началось… — после этого они еще долго шептались у сырой бетонной стены.***
И вот она снова на старой безлюдной дороге. И в этот раз — не одна. Сгорбившись под тяжестью рюкзака, рядом плелась «заклинательница духов». Только хоть сколько-нибудь важной выглядеть у нее не получалось. Но это до тех пор, пока не встретишься с ней взглядом. Те самые черные колодцы, которыми она выхватывала клочки теней, будто искала что-то или кого-то. Шли они в полной тишине, каждый был погружен в собственные мысли. — Мы почти пришли. Ты ведь помнишь, что это только привяжет его и даст тебе небольшую отсрочку? И если ты потом никого вместо себя не найдешь, то сама навечно останешься в плену у этой дороги. – Каждое слово, произнесенное едва различимым голосом, накатывало волнами мурашек по спине. Сил хватило только на кивок. Они остановились как раз у того места, где одиноко стояла желтая машина. Двери ее были открыты, и вся она покрылась пылью и потеками засохших капель дождя и утренней росы. Но, несмотря на заброшенность, внутри все осталось точно таким же, как и в тот день, когда девушка, едва волоча ноги, медленно уходила от нее. Пучеглазый желтый уродец будто знал, что встретится еще с той, которая так легко оставила его без хозяина. Той, которая обрекла его ржаветь здесь и покрываться грязью. А там, чуть в стороне от дороги — место, которое клеймом впаялось в память. Отпечатком, который пульсировал и напоминал о себе, стоило лишь закрыть глаза. От мыслей отвлекло шуршание: ее спутница, не теряя времени, уже деловито доставала из рюкзака какие-то шкатулочки, чашечки, тряпочки. Но здесь она не остановилась, а двинулась в сторону от дороги: как раз к той проклятой проплешине, будто каждый день туда ходила и знала дорогу наизусть. Все, что было потом, запомнилось лишь языками пламени. Ярко горела одежда, которую она принесла; звучали слова на непонятном языке; в огонь летели маленькие деревяшки с угловатыми символами, которые до этого момента бережно хранились в отдельной коробке… А потом все стихло. И в свете костра можно было разглядеть обезображенное солнцем и временем тело ее врага. Даже животные не тронули его, только черви. Как она того и желала. Они долго стояли и наблюдали за пляской огня, пока он не истаял до углей, превратив все, до чего дотянулся, в сизый пепел. На память об этой ночи ей остался маленький шрам на запястье. Она уходила первой и уже не видела, как ее спутница коснулась одного из знаков. — Не плачь. Потерпи еще немного. Я нашла ту, что займет твое место здесь, бабушка...***
Старик сидел на солнышке и перебирал всякий хлам из большой картонной коробки. Но хламом это могло показаться в чужих глазах: для него же эти старые вещи были наполнены памятью и пропитаны грустью. Со старых фото ему улыбалась красивая девушка. Она всегда была своенравна, и сколько бы он ни был строг, умело вертела им, как хотела. Он потакал ее капризам, отказать в чем-то единственному ребенку не мог. И этим избаловал… Но что теперь... Старик бережно отложил фото в сторону. Рядом остывала чашка с чаем. — Скоро мама приедет, она сказала, чтобы я была готова. Мы, наверное, снова поедем по магазинам. И что она интересного находит в этом шопинге? – В комнату вошла девочка. В свои шестнадцать она совсем не походила на свою мать в ее возрасте, несмотря на то, что внешне была копией девушки с фотографии. Одно лицо, но какие они разные... Сразу после своего рождения ее отдали под опеку деда и бабки. Сама же мать никакого интереса к дочери не проявляла и быстро уехала, едва малышке исполнился год. Поэтому дед приложил все силы, чтобы избежать повторения ошибок, которые допустил, воспитывая дочь. И, глядя на то, как внучка доверчиво жмется к его плечу, молча гладил ее по голове. Она была его гордостью, его отрадой. За окном послышался шум подъехавшего автомобиля. — Это мама! Мне пора, деда, не жди меня сегодня, наверняка у нее уже запланировано что-то грандиозное. В прошлый раз я думала, что без ног останусь… — поцеловав мужчину в щеку, девочка выпорхнула из комнаты. — Привет, мам. Куда поедем сегодня? – она прилежно застегнула ремень безопасности. — Сегодня я познакомлю тебя с папой, – женщина за рулем пристально следила за дочерью через зеркало заднего вида и улыбалась. Кладбище возле заброшенной дороги каждые шестнадцать лет собирает свою кровавую дань. Невинные всегда будут в цене. А молодость — доверчива и глупа.