Counterfeit

      Было довольно странно впервые за столь долгое время ужинать за одним столом с родителями и сестрой. Мягкая атмосфера располагала к хорошему настроению, и тихая музыка, что растекалась по гостиной приятными переливами, заставляла чувствовать нечто, похожее на умиротворение. Кибом весь вечер без особого интереса попеременно наблюдал то за родителями, обсуждающими с их сегодняшним гостем последние новости политики, то за улыбающейся нуной, изредка вставлявшей в разговор пару фраз, что называется, «от балды».       Будучи абсолютно несведущ ни в вопросах политики, ни в искусстве, что иногда обсуждали за сегодняшним столом, Кибому оставалось лишь бросать редкие короткие взгляды на сегодняшнего гостя их дома.       Ли ДжинКи.       Обеспеченный и состоявшийся во всех смыслах мужчина, попавший в сети к его старшей сестре-вертихвостке. Кибом видел его впервые в жизни, но на протяжении всего вечера буквально заставлял себя не пялиться на него, отводя восхищенные взгляды. ДжинКи был потрясающим, очаровательным, безумно харизматичным… да каким угодно – Кибом мысленно взвыл уже тысячу раз, к концу вечера окончательно решив про себя считать его просто идеальным.       ДжинКи очаровал его родителей – учтивый и воспитанный молодой человек, проявляющий крайнее уважение к старшим, и бесконечную заботу о их дочери, просто не оставил им шанса даже допустить мысль о том, что он может быть не достоин места в их семье. Кибом про себя усмехался – как раз таки их семейка не достойна иметь в себе такого человека, как ДжинКи. Эти насквозь прогнившие мнимые интеллигенты станут для него горькой отравой. А еще он был удивительно приветлив с младшим братом своей избранницы – семнадцатилетний Кибом не смог и пары слов сказать в ответ на неожиданно теплое приветствие, будучи просто очарованным этой улыбкой, этим голосом, этими манерами…       Он толком еще не понимал, что это за волнующее чувство, что самовольно поселилось в груди, стоило только увидеть этого человека. Он тщетно пытался выбросить все его очарование из головы, запечатлев там лишь образ «парня старшей сестры», но все его усилия шли крахом каждый раз – парня так и тянуло постоянно бросить на мужчину быстрый взгляд, поймать и запечатлеть в памяти каждую эмоцию, скользнувшую по идеальному лицу. Чтобы в следующую секунду быть уличенным в любовании… ***       - Не смей тянуть к нему свои лапы, мелкий выродок, - Гвибун не разменивается на мелочи – стискивает в кулаке волосы на макушке Ки со всей силой, но тот терпит – привык уже за столько раз, - ты думал, мы не заметим ничего? Сверкал своими блядскими глазищами, и ждал, когда он поведется? Даже думать о нем не смей, понял меня? – Кибом отвечает ей таким же диким и озлобленным взглядом, но нижняя губа подрагивает, выдавая его с потрохами – он боится, он на самом деле боится, что однажды эти обманчиво-хрупкие пальцы вцепятся в его горло, чтобы отпустить только после последнего вдоха. Сил хватает только чтобы в очередной раз оттолкнуть ее, отступив как можно дальше: - Ведешь себя, как помешанная, оставь меня уже в покое.       Гвибун еще несколько минут стоит неподвижно, будто готовится напасть снова, но в итоге все же выметается из комнаты, напоследок шарахнув дверью до россыпи штукатурной крошки. Кибом знал, что будет именно так, и это далеко не первый раз, когда у них с сестрой случаются подобные стычки. После того, как открылась правда о его ориентации, доселе довольно теплые отношения с нуной переросли в настоящую войну: мало того, что родители устроили грандиозную в своих масштабах истерику, в добавок ко всему Кибом не дождался поддержки и от нее. В тот день, пока пунцовый от стыда Кибом выслушивал громогласные обвинения достаточно консервативного воспитания отца, она стояла за его спиной, и улыбалась, пока все внимание родни было обращено к брату. Улыбалась.       Нет. Ухмылялась.       Ухмылялась самой своей блядской, поскудной ухмылочкой, которая всегда Кибома заставляла цепенеть в ужасе, настолько было дико видеть свою нуну в подобной роли. А та стояла и спокойно наблюдала за ревущей матерью, и побагровевшим от ярости отцом, который, казалось, сдерживал, чтобы не кинуться на дрожащего сына с кулаками.       А потом начался ад. Гвибун будто выпустила наружу томящихся в ожидании внутренних монстров, превращая жизнь брата в каждодневный аттракцион насмешек и оскорблений. Кибому не приходилось ждать помощи от родителей – те довольно скоро стали закрывать на все это глаза, оставляя без внимания даже самые отвратительные выходки старшей. Довольно быстро в некогда теплом от уюта доме стало гнетуще-тихо и даже как-то колко, и каждый раз, приходя с учебы домой, Кибому казалось, что он мог пораниться даже о воздух, просто сделав любое неверное движение. А со временем он даже научился вести себя в доме почти бесшумно, и возвращаясь, не поднимал головы, пока пробирался к себе в комнату, за закрытой дверью благодаря всевышнего, что не попался на глаза сестре.       А вскоре он случайно, и крайне удачно находит себе подработку – вечерний курьер на пол ставки для какой-то супер-крутой фирмы, где шастающие днем курьеры не совсем угодны. Фирма вроде занималась грузоперевозками, а название было такое, что Кибом даже с трудом мог выговорить и запомнить. Да он и не старался, если честно.       Ему нравилась эта работа: доставляя время от времени по указанным адресам какие-то важные бумаги, была возможность почти всю неделю задерживаться после школы, либо неспешно прогуливаясь, либо доезжая до нужного адреса на автобусах. Он по возможности тянул время, стараясь возвращаться домой как можно позже, чтобы наверняка не застать сестру дома – ветреная Гвибун почти каждый вечер проводила в компании друзей, как правило, домой после таких посиделок возвращаясь только под утро.       Так вот теперь Кибом никак не мог понять: как этой легкомысленной, своенравной и дерзкой девчонке удалось поймать в свои сети такого мужчину, как Ли ДжинКи? Парень завистливо кусал капризный излом верхней губы, пока воровато жался у стены в гостиную, где молодые людьми, словно вышедшие из рекламы счастливой семейной жизни, что-то увлеченно обсуждали, не замечая ничего и никого вокруг себя. Ловя взглядом открытую, до невозможности очаровательную улыбку ДжинКи, Кибом сам невольно тянул в робкой улыбке губы, представляя на месте щебечущей Гвибун себя – счастливого, согретого, любимого.       - О, Кибом, ты дома, - подросток подскакивает на месте словно ужаленный, стоит лишь услышать этот волшебный голос его личного божества. Он даже взгляд боится поднять, и может лишь пробормотать сто-то смазанное, пытаясь отвернуть от предмета своего больного восхищения алеющие щеки. – Какой ты все же милый, - бережное прикосновение теплой ладони к щеке на полном серьезе может повлечь за собой обморок: Кибом задыхается, сердце колотится как взбесившееся, а ДжинКи все продолжает держать пальцами его подбородок, - Не нужно так смущаться, парень, - А потом он уходит. А Кибом остается наедине со своими безумными мыслями и пульсирующими жаром щеками. И глупое (глупое!) сердце хватается за соломинку, за любой крохотный росточек надежды, лелея и баюкая сладкую мысль, что так парень не будет прикасаться к другому парню, даже к своему донсену. Кибом сползает по стенке вниз, улыбаясь, как безумный.        ДжинКи невероятный.       Таких идеальных просто не бывает.       Почему он достался именно его стерве-сестре?       В такие моменты он ловит себя на мысли, что искренне ненавидит ее. ***       Бывают моменты, когда ему становится мучительно стыдно за себя, и свои «больные» чувства. В такие моменты он не может оторвать взгляда от чарующей улыбки ДжинКи; или же против воли начинает искать возможность хотя бы мимолетно коснуться его – поправить выбившуюся прядку из идеальной укладки, смахнуть несуществующую пылинку с пиджака, подавая что-нибудь, коснуться пальцем…       Но ловя на себе ненавидящий взгляд Гвибун, весь стыд смывает волной чернющей зависти, и он лишь тянется ближе к своему идолу, намеренно растягивая восхищенное «Хё~ен», когда тому, к примеру, удается объяснить подростку решение задания по высшей математике.       А потом он терпит, когда сестра таскает его за волосы вечером, после ухода ДжинКи, когда ее в приступе ревности накрывает самая настоящая истерика, после чего он еще долго и тщательно замазывает синяки и царапины на руках, плечах. Оно того определенно стоило.       Пусть Гвибун насладится сладким миражом своей власти, ему не жалко. Это малая цена за полученное им.       Он же, в свою очередь, насладится пока воспоминаниями о том ничтожно коротком вырванном времени, проведенных рядом с ДжинКи, пока Гвибун не было дома. Вспомнит красивые руки хёна, когда тот записывал решение задачи, и его задумчивое выражение лица, и закушенную губу, когда что-то не получалось. Он будет бережно хранить воспоминание о каждом драгоценном моменте рядом с ним, сдаваясь перед самим собой – он совершенно точно увяз по уши в безумно опасной трясине под названием «первая любовь».       Он не понимал раньше, почему ее называют горькой на вкус. А теперь тоскливо усмехается, явственно ощущая на языке тянущую горечь, и смаргивая с ресниц коварных предателей – одинокие слезинки.        А уже вечером, расслабленно завалившись на кровать, он старается совсем не думать о том, что случайно услышал в разговоре родителей, довольно обсуждавших будущее пары: ДжинКи сделал Гвибун предложение. ***       Кибом приветливо здоровается с вечно угрюмым охранником, получая сухое, дежурное подобие улыбки в ответ, и без препятствий проходит по огромному холлу, сразу же направляясь к лифту. Подошвы кроссов неприятно скрипят о плитку пола, легким эхом раздаваясь в вечерней пустоте обычно кипящего жизнью холла, и Кибом довольно выдыхает – он не любил большое скопление народа, что было здесь в рабочее время, и лишний раз успевает порадоваться, что поручения необходимо выполнять именно вечером, имея возможность насладиться тишиной опустевшего здания. Незатейливая мелодия в лифте еще больше расслабляла, и парень даже слегка вздрогнул, когда створки открылись уже на 29 этаже.       Просторное помещение с несколькими застекленными кабинетами встретило его все той же приятной тишиной, и тусклым теплым светом самого дальнего из кабинетов этажа – директорского. Парень слегка взволнованно пригладил растрепавшиеся волосы и неловко поправил одежду – все же он впервые идет к своему непосредственному работодателю, а это вам не просто заглянуть на пару минут к улыбчивому секретарю.       Ки замер перед дверью, удобнее перехватив в руке увесистую папку с документами, и уверенно постучал, ожидая разрешения войти. Даже спину неосознанно выпрямил, желая произвести должное впечатление. В ответ же, вопреки ожиданиям не было ни единого звука, и, подождав пару минут, Кибом постучал чуть сильнее, получая в ответ всю ту же пустую тишину.       Если бы его заранее не предупредили, что бумаги нужны директору именно сегодня, он бы посчитал возможным доставить их утром следующего дня, но сейчас ему не оставалось ничего, кроме как набраться смелости, и тихонько повернуть ручку двери, бесшумно открывая кабинет. Возможно, директор просто уже успел уснуть, пока дожидался доставки, утомленный рабочим днем, и мог не слышать стука в дверь.       Несколько секунд еще потоптавшись у двери, Кибом с бешено колотящимся от волнения сердцем решается зайти внутрь. В конце концов, если директор действительно уже уснул, Кибом просто постарается как можно тише оставить пакет на видном месте, и покинуть кабинет, не беспокоя мужчину.       Дверь, к огромнейшему облегчению парня, открылась совершенно бесшумно, и он поспешил скользнуть внутрь. Рука, держащая пакет, дрогнула, когда он развернулся спиной к двери: директор сидел в своем кресле, расслабленно откинувшись на спинку, подперев подбородок одной рукой, а во второй мерно раскачивая стакан, наполненный янтарной жидкостью. Его взгляд, прямой и тяжелый, был направлен на Кибома.       - … Хён? – Кибом подслеповато приглядывается, опасаясь ошибиться.       Но нет. Пред ним действительно ДжинКи. С плохо скрываемым удивлением рассматривая сидящего перед ним мужчину, Кибом слегка нервно передернул плечами, вмиг стушевавшись под непривычно тяжелым взглядом. Это было неприятно, ужасно странно видеть его вечно теплого хёна таким – отчужденным, холодным, даже немного надменным. Злосчастный пакет с уже никому не важными бумагами валится из ослабевших пальцев, когда Кибом вздрагивает от испуга – ДжинКи намеренно громко грохает тяжелым стаканом о стол, будто судья выносит приговор. Ни один мускул не дрогнул на красивом лице директора.       Кибом успел перебрать в голове кучу вариантов, где он, возможно, мог провиниться перед хёном, и… на ум приходило только одно – Гвибун, и ее длинный, ядовитый язык. Сестра просто в один момент могла бы рассказать своему жениху грязноватую тайну его обожаемого тонсена. И Кибома охватывал настоящий ужас от мысли, что он в один момент может лишиться даже тех крох, что имеет сейчас – редких минут внимания мужчины, за которые и так потом отхватывает унизительных тумаков.       Наверное, он был слишком сильно увлечен своими переживаниями, что момент, когда директор поднялся из-за стола, и подошел к нему почти вплотную, он даже не заметил. Только вздрогнул всем телом, когда он опустился перед ним, поднимая с пола упавший, почти уже позабытый, пакет.       Словно завороженный, Кибом наблюдал за плавными движениями мужчины. А когда тот выпрямился, оказавшись к лицу парня волнующе-близко, то тот мог с легкостью чувствовать его дыхание, щедро сдобренное дорогим алкоголем.       - Спасибо, - раздалось в звенящей тишине кабинета, - ты очень выручил меня. - Кроме как кивнуть, Кибом не смог больше ничего, еще не совсем отойдя от удивления. Чего он ожидал еще, сказать сложно, но видя удаляющуюся спину ДжинКи, возвращающегося к рабочему столу, было как-то… Он стоял еще, кажется, пару минут, не отводя взгляда от сосредоточенного на изучении бумаг директора, но простояв еще пару минут, неловко помявшись у порога, слегка поклонился, разворачиваясь, чтобы уйти. Ему нужно было все обдумать.       - И ты ничего не скажешь? – гулко раздается позади, заставляя его снова вздрогнуть, - Сколько еще мне ждать, Кибом, чтобы ты хоть что-нибудь мне сказал? – Мальчишка боязливо оборачивается как раз в тот момент, когда директор одним махом отшвыривает в сторону такие важные бумаги, и даже бровью не ведет. Потом он неторопливо встает, опираясь руками о крышку стола, - Но ведь я вижу твой взгляд, Кибом.       - Хён? - Кибом по-прежнему цепко держится за ручку двери, готовый в любой момент сорваться отсюда, - хён, прости, но я не понимаю…       - Вы так похожи с ней, - обрывает его на полуслове старший, и падает обратно в кресло, устало откидываясь на спинку, - я был так рад… Думал, так даже лучше, думал… Смогу обманываться так постоянно, а потом… Она решила познакомить со своей семьей, Господи! – По кабинету вдруг начинает звенеть его знакомый заливистый смех, и Кибом даже расслабляется на мгновение, наблюдая за мужчиной почти зачарованно. – Ты даже представить себе не сможешь мое отчаяние, когда я увидел тебя… Когда она сказала, что ты ее брат…       - О чем ты говоришь? Откуда ты вообще знал меня? – Ки отпускает успевшую нагреться ручку, делая пару шагов к столу. Снова это чувство, когда боишься хоть на секунду поверить в проскользнувшую в этот момент дымку надежды.       - Ты работаешь на меня, забыл? – Фыркает снисходительно директор, и пару раз раскачивается в кресле. Взгляд его снова мягкий, заботливый даже, как Кибому на секунду кажется, и хочется просто пасть к его ногам, как верный раб господина, лишь бы он продолжал смотреть на него только так. – Я даже не знал, кого мой референт приняла в курьеры, только случайно увидел тебя как-то из окна, когда ты выходил из здания с нашим курьерским пакетом. – За этим следует долгая тишина, прежде чем ДжинКи поднимается, и подходит к нему уже критически близко.       Внутри что-то стремительно растет, гудит радостно и предвкушающе, когда его острые скулы обхватывают теплые руки хёна, большими пальцами проводя по щекам. – Какой же ты был очаровательный тогда, в школьной форме, - парень готов позорно, как девчонка расплакаться прямо здесь, в долгожданных объятиях своего личного бога, боясь поверить, что все это происходит наяву. Его руки слабеют, сознание на полном серьезе отключается, пока пальцы хёна настойчиво дергают педантично заправленные края рубашки из под пояса брюк, а сам он, кажется, хочет просто вытянуть из него весь воздух, ни на секунды не позволяя отстраниться от настойчивых, глубоких поцелуев.       Это кажется чем-то абсолютно не реальным, невозможным, но Кибом готов верить в любой абсурд, лишь бы хён не останавливался, не позволял ему задумываться о последствиях этого сладкого безумия.       И он не позволял.       ДжинКи вырывал с корнями мелкие пуговки на любимой рубашке, был до животного несдержан и ласки позволял себе в высшей степени откровенные. Он кусал, сжимал до покраснения юношескую кожу, и с благоговением ловил губами каждый рваный выдох. Кибом пятится назад под напором старшего, пока не упирается лопатками в стену, мыча в поцелуй от легкой боли. Он старается поспевать за хеном: дрожащими от волнения ладонями ведет вниз по крепкой груди, смело оглаживает бока, сжимает влажную кожу, но когда натыкается на ремень, замирает в нерешительности, заставляя старшего заметно напрячься.       Ли берет его лицо в ладони, заставляя поймать помутневший взгляд, и снова целует – мягко, одобряюще.       - Кибом, я-       Оба вздрагивают, когда в кармане брюк старшего разрывается звонкой мелодией входящий звонок. ДжинКи прикрывает глаза, закусывая почти в отчаянии нижнюю губу – мелодия не оставляет сомнений в том, кто звонит.       Ему требуются поистине титанические усилия, чтобы найти в себе силы отойти на пару шагов от разомлевшего от возбуждения парня, поворачиваясь спиной, и, прокашлявшись, достает мобильник, - Гвибун? Я еще в офисе… - Он вовремя замечает, как вздрагивает от имени Кибом, и успевает схватить рванувшего к двери парня за запястье, - Да… думаю, мне понадобится еще пара часов… - он тянет его на себя, обхватывая за талию, - поговорим завтра, ладно? – И он не глядя отбрасывает мобильный, сразу же прижимаясь лбом ко лбу парня, что уже успел взмокнуть от волнения. – Не убегай от меня, эй…       Кибом прикрывает глаза, пытаясь унять дрожь волнения, и решительно подается вперед, вцепляясь в сильные плечи, удовлетворенно выдыхает в поцелуй, тая как пластилин на солнце от напора хена.       - Мне не верится… - ДжинКи жадно сжимает его бедра, наплевав на все на свете: на невесту, на последствия, на всех, в конце концов. Он тоже хочет счастья, он тоже имеет право.       А потому он без малейших колебаний подсаживает Кибома на свой стол, разводит дрожащие ноги послушно поддающегося парня. А Ки ликует, с готовностью откликаясь на каждую ласку - с каким бы удовольствием он сейчас показал сестре средний палец, скопировав ее проклятую ненавистную улыбку. Да только он не умеет.       Вот почему она так психовала, почему сходила с ума завидев брата ближе чем на пять метров к ДжинКи. Она наверняка все знала.       Нет. Он не отдаст ей ДжинКи. Не отдаст. Он сделает все от него зависящее, но эта тварь больше не получит его. Только не теперь.       Вскоре он уже жмурится от жгучей боли, но не позволяет мужчине останавливаться, уверяя, что он в порядке. Он позволяет ДжинКи все. Он с восторгом подставляет шею для укусов и жалящих кожу засосов, отвечая исполосованной кровавыми дорожками спиной, и замирает в немом восхищении, когда старший откидывает голову назад, открывая красивейший вид на испещренную капельками пота шею и острый кадык.       Кибом ждет, что ДжинКи сделает ему замечание – они ведь не должны оставлять друг на друге следов. Но вместо этого на него обрушивается целый град смазанных поцелуев, а движения хена окончательно сбиваются с мало-мальски четкого ритма, заставляя Кибома скулить от тянущей заполненности, постепенно приносящей пока едва заметные неудобства. Но сейчас счастье настолько ударило ему в голову, что ему самому кажется, что он будет не против, даже если ДжинКи решит разорвать его на части, разобрав по мельчайшим кусочкам и косточкам.       Гвибун откидывает телефон на пассажирское сидение, вдавливая педаль газа до упора, несколько раз судорожно сглатывая в попытках подавить подступающий к горлу колючий от бессильной ярости ком. «Ненавижу. Ненавижу тебя, чертов выродок». Неужели эти двое думали, что она не догадается? Тщетно пытаясь успокоиться, и не думать о том, что происходит сейчас на 29 этаже офисного комплекса ее «жениха», девушка лишь на мгновение закрывает глаза… А через секунду уже в ужасе дергается, встречаясь взглядом с ярко бьющим светом фар машины на встречной полосе. Судорожно выкручивая руль, растерявшись, она полностью теряет контроль над управлением. Время в какой-то миг замирает, чтобы тут же поглотить ее в чудовищный лязг металла, и звук хруста собственных костей.       Кибом вздрагивает совершенно неожиданно, и чувствует, будто воздух одномоментно выдавили из груди. Он в панике распахивает глаза, хватаясь дрожащими пальцами за рубашку на груди ДжинКи, заставляя того не на шутку заволноваться. Однако наваждение проходит практически сразу, стоит ему сделать пару неглубоких вдохов, и на торопливый говор старшего он пытается улыбнуться как можно более правдоподобно.       Гвибун с трудом разлепляет тяжеленные веки, пытаясь сфокусировать мутный взгляд. Все тело горит огнем, болит, кажется, каждая косточка, и каждый сантиметр кожи, а рассмотреть что-либо вокруг становится невозможным из-за постоянно затекающей под веки крови. Она не может пошевелить и пальцем, и с трудом осознает, что только что произошло.       Кибом смущенно наблюдает, как ДжинКи любовно оглаживает его острые коленки, прежде чем скрыть их под плотными брюками, и чувствует абсолютное счастье от вида преклоненного перед ним старшего. Легкое беспокойство, ворчащим зверем копошащееся внутри еще некоторое время не дает ему покоя, но он решительно отстраняет его от себя, полностью отдаваясь лишь мягкой эйфории от произошедшего. ДжинКи смотрит на него, как на какое-то божество – с восхищением, даже благоговением, и ни на секунду не отпускает его рук, попеременно целуя каждый пальчик. Потом он усаживается в свое массивное кресло, а Кибома тянет к себе на колени, с улыбкой наблюдая, как тот ворочается, устраиваясь поудобнее, чтобы вскоре затихнуть.       «Ненавижу… Ненавижу…Не смей отбирать его у меня, тварь…»       Говорить не хотелось абсолютно. Все тело до сих пор еще было охвачено приятной негой, а руки ДжинКи, оберегающе поглаживающие по спине, дарили какое-то спокойствие, и какую-то долю умиротворенности.       Гвибун цепляется за тоненькие ниточки ускользающего сознания, и зло скулит от очевидного бессилия. Руки не слушаются, когда она пытается отстегнуть ремень безопасности, а запах гари и бензина въедается в легкие, мешая дышать. Когда яркие, шустрые лоскутки пламени беспощадно начинают ползти по ноге, не скрытой тканью, девушка рвет горло в крике чистейшего отчаяния, тратя последние силы. Через несколько минут покареженный автомобиль полностью охватывают все новые и новые всполохи, а страшные вопли в пустоту вскоре теряются в жадном пламени.       - Кибом… - Старший первым решается нарушить молчание, - надеюсь, ты понимаешь, что нам с тобой необходимо обо всем поговорить? – Кибом понимает. А еще он прекрасно понимает, чем грозит им все это, если правда выльется наружу. – Все, что тебе нужно, это сказать мне «Да», Кибом. Я прошу тебя, не оглядывайся на родителей, общество, или что-то еще… Я буду оберегать тебя, Ки… - ДжинКи с каким-то необъяснимо-обреченным трепетом прижался губами к всклоченной макушке, а младший, комочком припавший к его груди, что есть сил пытался унять колючее пощипывание в носу от подступающих слез. Именно в этот момент он четко осознавал, что да, сбывается его мечта. Точнее, для этого остается сделать лишь один малюсенький шажок, произнести лишь слово, открываясь долгожданному счастью. Кибом на секунду зажмуривается с такой силой, что под веками начинают мелькать красные огоньки, а после, на выдохе шепчет едва различимое «да». И он готов, да, действительно готов хоть сейчас отказаться от всего и всех, растоптать и уйти куда угодно за этим мужчиной, хоть вот так – прямо в мятой школьной рубашке с выдранными пуговицами.       «Ненавижу…» ***       Они покидали здание уже глубокой ночью, растрепанные, уставшие, но абсолютно счастливые. Охранник проводил странную парочку с видом настолько красноречивым, насколько позволяла его скудная мимика, но одного ответного взгляда директора хватило, чтобы мужчина понял – все, что он увидел сегодня, не должно покинуть пределы здания.       Кибом просит старшего остановиться в квартале от дома – ему сейчас просто необходимо пройтись по свежему воздуху, и все хорошенько обдумать. К тому же, незачем лишний раз рисковать, и показываться в компании ДжинКи. Обуреваемую ревностью сестру еще никто не отменял.       ДжинКи нехотя прощается с ним, раз за разом притягивая обратно в свои объятия, как только Кибом порывается уже уйти, и снова жадно ловит его губы, будто никак не может насытиться. На все это до сих пор растерянный младший неловко ворчит, и без конца краснеет, не в состоянии пока поверить в правдивость происходящего.       - Я поговорю с Гвибун, обещаю, - заверяет его ДжинКи, - Завтра мы договорились встретиться в ресторане, и… - секундная заминка, и закушенная губа, - все будет хорошо, Кибом, верь мне. – Старший ободряюще улыбается, хотя Кибом отчетливо видит в его лице неуверенность – даже если бы Гвибун и с самого начала знала о фиктивности их отношений, она ни за что просто так не смирится с этим.       - Я верю, хён…       Они еще долго прощаются, постепенно привыкая к странному состоянию, и когда Кибом выходит из машины, то с некоторым удивлением ощущает себя как-то по-теплому спокойно, действительно веря, что все в итоге пройдет гладко. Он неторопливо бредет к дому, шаркая по асфальту, по пути распинывая редкие камушки, и усиленно пытается сконцентрироваться на обдумывании оправдания для столь позднего возвращения перед матерью. На ум не идет ни одна ладная формулировка, но парню становится на это откровенно плевать, даже когда он останавливается уже перед самым порогом. Дверь открывается совсем тихо, но как только парень делает осторожный шаг в квартиру, его словно обухом по голове бьет истеричные рыдания матери, доносящиеся из гостиной. В общей тишине квартиры эти звуки почти оглушают, и Кибом застывает на месте, думая, что это из-за него, из-за того, что он впервые осмелился так надолго задержаться. Он с бешено колотящимся сердцем продолжает топтаться на месте, чувствуя дикую вину за родительское беспокойство, а когда решается сделать шаг к комнате, то воровато вздрагивает – заплаканная женщина появляется в дверном проеме, придерживаемая под локоть мужем. Лицо матери болезненно опухшее, рука, ухватившаяся за косяк, заметно подрагивает.       - К-Кибом… - она охает, крепче хватаясь за руку мужа, и только сейчас парень замечает, что глава семейства необычайно бледен. Кибом уже открывает, было, рот чтобы начать оправдываться, когда женщина заходится новыми рыданиями, - Гвибун… наша девочка… ***       На похоронах сестры Кибом не может проронить даже слезинки. Он стоит словно каменное изваяние, молчаливо принимая дежурные соболезнования каких-то дальних родственников, немногочисленных знакомых, коллег родителей. Вскоре он уже перестает различать между собой все скорбные лица, хотя их и сравнительно немного, но спина начинает уже ощутимо ныть от количества поклонов. Всю церемонию ДжинКи стоит рядом с ними, так же принимая соболезнования якобы неравнодушных к их горю людей.       Кибом с сожалением смотрит на залитое слезами лицо матери, но даже тогда не может заставить себя выдавить хотя бы слезинку. Вместо этого он старательно пытается не пустить то и дело напрашивающуюся улыбку.       Для всех он должен быть бесконечно скорбящим братом. ***       - Она снится мне, - однажды говорит ДжинКи, сжимая в руках его запястья. Прошло уже почти полгода со смерти Гвибун. Кибом закончил школу, и теперь вовсю готовится поступать в университет, а об умершей сестре он не старается лишний раз не вспоминать. Слова ДжинКи заставляют его нахмуриться, и он придвигается ближе.       - Когда это началось? Ты не говорил мне, - он берет в ладони лицо старшего, и смотрит почти укоризненно – ничто не должно теперь мешать им, но эта дрянь, похоже, даже после смерти не может успокоиться.       ДжинКи вымотан. У него заметно впали щеки, и круги под глазами, а сил молчать больше нет. – Почти два месяца… Каждый день… Она злится, Кибом, - Старший с благодарностью принимает теплые объятия парня, когда тот бережно обнимает его, укладывая голову на плечо.       - Ты ни в чем перед ней не виноват, - тихонько шепчет парень, ласково перебирая волосы на затылке старшего, и улыбаясь, когда слышит в ответ согласное мычание – ДжинКи уже на грани сна, даже его дыхание уже замедлилось. Он крепче прижимает к себе мужчину, раскусывая губы почти до крови – он никогда не скажет, что ему бьющаяся в ярости сестра снится тоже. ***       Кибом проскальзывает в нему в кабинет во время обеденного перерыва – приоткрывает дверь, и убедившись, что ДжинКи один, довольно улыбается, и прямиком несется в его объятия. От него пахнет жарой улиц и чем-то сладким, и старший смеется, когда видит в руках парня фирменный пакет кондитерской. Кибом раскладывает на столе еще горячий обед, и шлепает старшего по рукам, когда тот тянется сначала к пакету из кондитерской. - Родители звонили, - как бы между делом сообщает он, наблюдая, с каким аппетитом директор уплетает приготовленное, - снова упрекали, что у меня нет и грамма совести, если я позволяю себе жить у тебя после случившегося. - Они просто скучают по тебе, Кибом , - отрываясь от обеда, отвечает старший, - они, практически, сразу двоих детей потеряли – ты ведь не был дома уже почти пять месяцев, с тех пор как переехал ко мне.       Кибом в ответ фыркает, раздраженно теребя в руках салфетку, - Да брось, отец даже смотреть на меня не хотел после ее смерти, говорил что я слишком напоминаю ему Гвибун, - закатывает глаза, вспоминая последний разговор с отцом, - и поверь мне, если я появлюсь там, этот сумасшедший попытается натянуть на меня парик, чтобы в очередной раз поумиляться со свое любимой дочурки- - Кибом, - строго обрывает его старший, - Достаточно. Ты переходишь границы, - ДжинКи старательно вытирает руки, и манит в миг насупившегося младшего к себе. Тот фыркает, поджимая губы, но все же идет, усаживаясь к нему на колени. – Ты постоянно твердишь мне, что уже взрослый, но вести себя соответствующе так и не можешь. - Ну и что я по-твоему должен был сделать? Радоваться проснувшемуся ко мне интересу собственных родителей, называвших меня раньше ошибкой природы? Так, что ли? – Младший укоризненно разглядывает хмурое лицо любовника, и про себя отсчитывает секунды. «Раз… Два… Три»- - Ладно, - ДжинКи прикрывает глаза, не видя победную ухмылку младшего, - Я поговорю с ними еще раз, попытаюсь найти подход. - Спасибо, хён, - теперь он покорно ластится ближе, едва не мурлыча от того, что добился желаемого – ДжинКи, наверное, до сих пор не до конца понимает, что из себя представляют его родители, и как с ними порой бывает тяжело договориться. Но даже они, без сомнения, больше прислушаются к словам своего бывшего «почти-зятя», чем к несовершеннолетнему сыну, который для них теперь (как уверен сам Кибом) – лишь тень любимой дочери. ***       Сны не прекращаются.       Кибом просыпается в холодном поту, без остановки хватая ртом спертый воздух, в безуспешных попытках глотнуть спасительного кислорода – шея горит огнем там, где во сне на ней сомкнулись ледяные пальцы Гвибун. Уши закладывает, а грудная клетка, кажется, вот-вот разорвется – так бешено колотится внутри сердце. Паника накатывает липким удушьем, руки и ноги не слушаются, то и дело сводимые спазмами, и Кибом даже не может встать с постели, чтобы подойти к окну – ему катастрофически необходим свежий воздух.       Парень с трудом поднимается на дрожащих ногах, и воровато оглядывается на лежащего рядом ДжинКи: тот хмурится во сне, поджимает губы, и на лбу у него выступила испарина – кажется, ему тоже снится что-то не совсем хорошее. Кибом уходит на кухню, и там распахивает окно настежь – свежий воздух бьет в лицо, заставляя слегка закашляться от его резкого переизбытка, но после нескольких спасительных вдохов, он уже чувствует, как становится значительно легче. Но то чувство, когда мертвенно-бледное, искаженное жгучей злобой лицо сестры появляется перед глазами, невозможно просто так забыть. Страх. Паника. Отчаяние.       Кибом трясет взмокшей челкой, вновь и вновь набирая полные легкие воздуха.       Даже после своей смерти эта дрянь не может оставить его в покое. ***       ДжинКи улетает в Пекин на какую-то конференцию, а бледный от недосыпа Кибом остается в непривычно-дождливом Сеуле, нервно заламывая пальцы, пока провожает взглядом отдаляющийся самолет. Погода на улице по-настоящему мерзкая, парень тоскливо усмехается – плачет вместе с ним.       Три дня – это не так уж и много, и он вполне в состоянии провести их в одиночестве в их квартире, отдавая львиную долю свободного времени подготовке к сдаче вступительных экзаменов. Страшно становится, когда город за окном постепенно погружается в прохладные сумерки, заливая освещенную прежде комнату тусклыми тенями. Кибом включает по всей квартире свет, чтобы создать хотя бы иллюзию присутствия.       Тишина раздражает. Побродив немного по пустым комнатам, он решает отвлечься хотя бы приемом душа. Тяжелые, на первый взгляд, створки кабинки разъезжаются со слегка слышным скрипением, когда Кибом включает воду, настраивая температуру. Прозрачное стекло быстро запотевает, когда кабинка наполняется тяжелым паром.       Кибом заметно расслабляется, подставляясь под обжигающие струи, с удовольствием нежится, размазывая по коже ароматные гели, и с явной неохотой выключает воду, только когда голова уже начинает слегка кружиться. Пару раз поскальзываясь по кафеле, он про себя чертыхается: сколько раз он просил ДжинКи постелить в комнате резиновые коврики, иначе такими темпами парень себе скоро раскроит череп, в конце концов навернувшись.       Продолжая костерить своего парня почем зря, он подходит к раковине, на полке над которой расположились их любимые крема и лосьоны. Ополоснув полыхающее от жара лицо холодной водой, Кибом уже тянется в знакомому тюбику, но взгляд упирается в отражение в зеркале- Он вскрикивает, отшатываясь в сторону, запинается, опрокидывая контейнер в грязным бельем, и задыхается, не в силах двинуть и пальцем, от сковавшего все внутренности ужаса: на мгновение, все лишь на мгновение он увидел в отражении лисий прищур знакомых глаз и ломаную капризную ухмылку, но этого хватает, чтобы он полностью потерял контроль над собой, поддавшись удушью паники.       Гвибун.       Эта проклятая девка только что смотрела на него из его собственного отражения, ухмыляясь так, как умеет только она.       Кибом на дрожащих ногах вылетает из ванной комнаты словно ужаленный, путаясь в разбросанном на полу белье, бежит прямиком к телефону, судорожно набирая номер ДжинКи. Соединение устанавливается не сразу, а когда Кибом уже готов разразиться криками о том, что только что видел, то слышит ровный голос автоответчика, извещающего, что вызываемый абонент ответить сейчас не может.       Парень разочарованно рычит, и отбрасывает телефон куда-то в сторону.       Что, черт возьми, только что произошло? Что за дешевый фильм ужасов?       Спустя некоторое время он все же успокаивается, убеждая себя, что увиденное – лишь плод его воображения, что это все на фоне продолжительной нервозности и этих дурацких снов. Ему всего лишь нужно расслабиться и отдохнуть как следует, чтобы к приезду ДжинКи не быть похожим на бедную поганку от постоянного недосыпа. ***       Ничего не получается.       К моменту, когда старший возвращается, Кибом готов лезть на стену и умолять запереть его в психушке – сестра преследует его буквально повсюду, во снах, в лицах случайных прохожих на улице, и даже в мимолетном отражении на блестящей кастрюле, когда тот решается приготовить что-нибудь перед приездом ДжинКи.       Старший встречает его уставшей, но теплой улыбкой, и ловит в родные объятия, выдыхая с облегчением. - Поверить не могу, - Бормочет он куда-то в макушку младшему, - у меня такое чувство, что мы не виделись целый год. – Кибом согласно мычит ему куда-то в ключицу, и крепче стискивает рубашку на лопатках. На душе сразу становится как-то легче, и близость родного человека значительно успокаивает бушующую внутри бурю. – Поехали домой? – Кибом безмолвно следует за своим парнем к такси, хватаясь за его широкую ладонь, боясь отпустить.       Всю дорогу до дома он продолжает цепляться за ДжинКи, чем вызывает его снисходительную улыбку, и даже когда вылезает из машины, отказывается отнимать руку, капризно дуясь. Он все решает про себя, следует ему рассказать старшему обо всем, что происходило в его отсутствие, или же пока умолчать, в надежде, что рядом с ним будет лучше.       На вопросительный взгляд ДжинКи он тянет самую открытую улыбку из своего арсенала. ***       ДжинКи чувствует, что что-то не так. С Кибомом. Нельзя было не заметить каким шугливым и дерганым стал младший, его нервозность и раздражительность так резко контрастировали с мягкостью и податливостью того Кибома, которого он знал раньше. Вместо милого и застенчивого школьника – отстраненный и мрачный парень, будто всюду видящий подвох.       Первые несколько дней старший старался не замечать столь резки перемен в любовнике, но дальше все становилось только хуже: Кибом срывался. Начинал кричать и истерить по любому поводу, стал меньше разговаривать с ДжинКи, реже выходить на улицу, и мало есть, и вскоре лицо его приобрело болезненно-бледный оттенок, будто его стошнит с минуты на минуту. На все уговоры старшего обратиться к врачу тот отмахивался, а потом уже и злился, уверяя, что это из-за его озабоченности поступлением – нервничает очень.       ДжинКи и рад бы списать все происходящее на нервозность из-за экзаменов, да только что-то ему подсказывает, что беда у них с Кибомом общая – кошмары Джинки не прекращаются по сей день. Бывшая девушка снится ему – обиженная, озлобленная и угнетенная. Гвибун постоянно плачет и зовет его, умоляя прийти к ней – ей страшно, и там, где она, постоянно темно и холодно. Он нужен ей. По ту сторону нет ничего, кроме холодной пустоты, где она скитается, не находя себе места. Она не может уйти. Она застряла.       Порой он просыпается посреди ночи, пытаясь понять – спит он еще, или уже освободился от зыбучих оков жутких снов с мертвенно-бледной невестой, зовущей к себе. А когда поворачивается, глядя на беспокойно спящего рядом парня, еще долгие несколько минут вглядывается в его лицо, в котором слишком много от черт его ночного кошмара.       А потом он до утра лежит, боясь сомкнуть глаза, чтобы снова не увидеть злобный оскал Гвибун. *** - Как ты мог? – Гвибун обвинительно щурится, стоя прямо напротив ДжинКи, в который раз задавая один и тот же вопрос. – ДжинКи, я отдала тебе душу… я верила тебе, как ты мог предать меня? – Глаза девушки блестят от кристальных слезинок, мигом обрамивших реснички. Парень не может связать и пары фраз, сказать что-нибудь в оправдание, хотя… Что может оправдать предательство? Ведь не сможет же он объяснить ей, что она была лишь желанным образом брата, преследовавшим его в мечтах. Он любит Кибома. Он каждый раз появляется в этом мрачном месте, стоит ему заснуть вечером, и всякий раз первое, что он видит – одинокую фигуру своей умершей девушки, словно размытую туманом. - А ты? – ДжинКи оборачивается, видя, что девушка обращается уже не к нему, и с изумлением видит позади себя такого же растерянного, как и он сам, Кибома. Никогда еще здесь не было никого, кроме них двоих, – Младший брат, - шепчет она, растягивая гласные, - отобрал его у меня. ДжинКи спешит подойти к парню, что стоит ни жив ни мертв, шокированный не меньше его. Гвибун недовольно поджимает губы, и сама подходит к ним ближе, не сводя глаз со старшего. - ДжинКи, одумайся, - Она протягивает руку к парню, но тот ее игнорирует, выступая перед Кибомом, заслоняя собой, - Ты не понимаешь… Ты хоть раз задумывался, почему я все еще здесь? Почему не могу найти покой для своей души? - Пожалуйста, Гвибун… Оставь нас, прошу тебя, - судорожно выдавливает из себя старший, содрогаясь от ужаса, - Я виноват перед тобой, но- - Почему ты просто не можешь пойти со мной? – Во взгляде девушки, казалось, искреннее удивление, и даже легкая обида, - Я ведь звала тебя, ДжинКи! - Я… Гвибун, я не могу, - Продолжает с запинками лопотать парень, - мое место рядом с Кибомом.       Девушка озадаченно склоняет голову, уставившись теперь на брата. – Ошибаешься, - говорит она, а лицо ее начинает бледнеть в ту же секунду, - Он ведь просто отобрал тебя у меня, ты – мой. – ДжинКи с трудом удерживается от крика, когда на его глазах лицо и тело девушки начинают медленно меняться, иссыхая. Кожа тускнеет с каждым мгновением, кое-где разрываясь, открывая мышцы, все тело вскоре начинает напоминать скелет, обтянутый еще не до конца разложившейся кожей и плотью.       Кибом позади него истерично всхлипывает, вцепляясь в его руку, а сам ДжинКи больше ни слова не может сказать, лишь пораженно смотрит на медленно гниющее прямо у него на глазах тело девушки. Гвибун слепо смотрит вперед почти пустыми глазницами, и протягивает перед собой руку. И только тогда ДжинКи замечает на ее мизинце тоненькую красную нить, почти незаметную, но тянущуюся куда-то вперед, перед девушкой. Он машинально прослеживает длину нитки, и когда взгляд его упирается в собственную ладонь, то внутри все моментально холодеет, заставляя содрогнуться от ужаса. Руки начинают трястись, и желудок скручивает болезненными спазмами, когда он видит узелок на мизинце, заканчивающий нить. - Видишь, ДжинКи, - Он вскидывает слезящиеся глаза на девушку, - Тебя у меня отобрали. Но ты не переживай, - жутко потрескавшиеся, сочащиеся редкой загустевшей кровью губы слегка растягиваются в подобии улыбки, - Младший брат наконец здесь, и я смогу все исправить.       И ДжинКи не успевает осознать, в какой момент это произошло, но Гвибун перед ним уже нет, а сзади раздается пронзительный крик Кибома, отпустившего его руку. Когда парень оборачивается, костлявые пальцы девушки уже крепко сомкнулись на беззащитно открытой шее парня. ***       ДжинКи вскидывается на постели, не сразу понимая, где находится. Взгляд слепо шарит по темноте спальни, а его самого трясет нещадно, и тело почти не слушается. Долгие минуты он пытается восстановить сбившееся дыхание, и привести в порядок мысли. «Всего лишь сон». «Очередной сон». «Господи, спасибо тебе».       Парень взъерошивает мокрые пряди волос, сдувает челку, и наконец справляется с дыханием, постепенно успокаиваясь. - Милый? – Сонно бормочет позади Кибом, и ДжинКи готов плакать от счастья, видя теплую, слегка растерянную улыбку, - что с тобой? Плохой сон? – Младший хмурится, придвигаясь ближе, и протягивает руки вперед, в полной готовности защитить своего парня от всех бугименов, какими бы страшными они ни были. ДжинКи неловко ворочается в запутавшемся за ночь одеяле, и пыхтя, ползет к парню, падая в его объятия. Кибом хихикает, заботливо убирая растрепавшиеся пряди волос с лица ДжинКи, и уверенно заверяет, что все хорошо.       И ДжинКи верит ему. Счастливо, почти безумно улыбается, чувствуя невероятную легкость внутри, какой не было уже очень и очень давно. Кажется, такое состояние называют «Гора с плеч».       Старший засыпает быстро, и, к своему счастью, не видит до ломоты знакомого лисьего прищура, и растянутой хитрой ухмылки. . . .        То, чего делать Кибом никогда не умел.