А.

Наташа стояла перед закрытыми створками окна. Она смотрела на улицу, на свободу, о которой никогда не задумывалась, на зябкие лужи, на оттаявшие сугробы, на грязь, исчерченную колесами карет и экипажей, на непривычно-мягкий рыжеватый свет заходящего солнца, на высокое небо, предвещавшее весну... Она протянула руку к окну, на какое-то время замерев так, и начертила пальцем на стекле букву "А". Что означала эта буква? Чье имя?.. У нее в груди было пусто, и в голове было пусто, и на ногах она стояла с трудом после того, что попыталась с собой сделать, и никого ей не надо было, и никого ей не хотелось видеть, а если и хотелось, то она слишком, слишком понимала, что не имеет права и не может более ничего даже просить... Ее искренняя детская живость и вся присущая ей веселость теперь как будто вышли из нее вместе со всеми слезами, которые она выплакала, и в воспаленных глазах у нее неприятно щипало, но она знала, что будет плакать еще. — Natalie?.. — Соня, несколько минут не решавшаяся нарушить ее молчание, прервать мысли о ее горе, огромном и совершенно неподобающем ее нежному возрасту, когда в жизни хочется видеть все только чудесным, молодым и цветущим, тронула ее за плечи, едва прикрытые тонким шелком светлого платья. — Ты не замерзла?.. Наташа вздрогнула, обернулась, — на лице ее застыло странное, непонимающее выражение, испугавшее Соню своей потерянностью и пустотой, — но чуть смягчилась и, сделав над собой усилие, ответила: — Нет... И вдруг, почти упав на плечо Сони, Наташа не выдержала и зарыдала.