Упиваясь прошлым

― Зена! Зена! Зена! ― голоса воинов сплетались в нестройный гул, ревущим эхом разносившимся окрест. Их вера и жажда питали Завоевательницу. Не единожды её имя раздалось громогласным отзвуком, в клочья раздирая воздух. Облачённая в кожаные доспехи, женщина шла вперёд, и, позвякивая, меч вещал о каждом её шаге тихой песней, терявшейся среди звона тысяч стальных мечей. В голубых глазах пылал огонь, и с вожделением Завоевательница воззревалась на войско противника. Тысячи человек казались ей лишь жалкой, никчёмной горсткой в сравнении с собственным войском. Подобно голодному псу она чуяла их страх, воодушевлявший безмерно. Сумбур чувств теснил грудь, и только одно из них она могла различить отчётливо ― жажду крови. Одним рывком, почти не касаясь стремян, она взвилась на вороного жеребца, выехала вперёд своего войска и обнажила меч. ― Убьём их всех! ― истошный вопль вырвался из груди Завоевательницы, сотрясая воздух и стрелой достигая вершин Олимпа. Голоса, подобные животному реву, громом грянули в небе, спугнув коня, отчего тот встал на дыбы, норовя сбросить наездницу. Ещё сильнее впившись в поводья, так, что побелели костяшки пальцев, Зена ударила мечом плашмя о черный бок животного. И, точно сорвавшись с цепи, рысью бросился конь, взрывая копытами землю, храпя и неистово раздувая ноздри. Разъяренной фурией Завоевательница неслась вперёд, грозясь клином впиться в войско противника. Холодный ветер плетью хлестал по лицу, но она не чувствовала его ударов, он ерошил кудлы спутанных волос, вздымал вверх подолы черной запачканной мантии и подобно чужому страху опьянял. Под копытами жеребца погибали люди ― свои и чужие ― здесь не было разницы. Реки крови орошали землю, насыщая Зену, распаляя ещё больше желание. Её тело горело, горела душа, и ярким пламенем пылала округа. Зена сметала врагов мощной волной, рубила на части, снося им головы, вышибая из сёдел и затаптывая копытами взмыленного жеребца. В глазах её горели гнев и ярость, а в крови бурлил порождённый ими азарт. Тяжелый запах крови застилал мутной пеленой глаза. Завоевательница чуяла его, ощущала, как он сводит с ума, заставляя забываться в бессмысленной жестокости и утопать в блаженстве разверзшегося хаоса. Но в одночасье всё испарилось. Исчезли живые и мертвые. Зена осталась одна. Наравне с диким воплем из груди рвались исступление и ярость. Завоевательница огляделась по сторонам, силясь понять, что случилось. Точно гром среди ясного неба раздался надменный смех. Он исходил отовсюду, гулким эхом разносился по одинокому полю, он оглушал, взращивая в сердце неясный трепет. Зена распахнула глаза, мгновенно сметая остатки сна. Она вцепилась в рукоять меча и вскочила с места, выставляя вперёд себя оружие, в преддверии чего-то недоброго. Ночь стояла прохладная. Даже забытый костер едва сохранял остатки тепла, но всё же женщину обдало жаром. ― Что тебе нужно? ― прошипела она в темноту, уже зная, кого скрывает завеса мрака. Во рту всё ещё ощущался солоноватый вкус крови, а сердце не спешило сбавлять бешеный ритм. Сон. Всего лишь сон... Прошлое ожило на мгновение. Впервые за это время Зена припомнила все непозволительные ныне чувства, что прежде скрашивали каждый день её жизни. Отголосок сна не давал покоя, мучил и, будто обзаведясь собственной волей, не желал покидать мыслей Завоевательницы. В воздухе пробежал разряд электрического тока, и из темноты вышел рослый мужчина. Дублёная кожа жилета поскрипывала при каждом движении. Без труда Зена признала в едва различимой тени Бога Войны, ощутив того нутром. В тёмных глазах заговорчески блестело умирающее пламя костра, а самодовольная ухмылка не сходила с его лица. Он словно бы и не слышал её вопроса. Замешательство и растерянность забавляли, а сожаление в глазах женщины взращивало ликование Бога. ― Ты уберёшь меч? ― не стремясь скрыть довольство, он сделал шаг навстречу, но Зена, преградив путь, кольнула Ареса острием меча в грудь. ― Я подумаю, ― воспоминания сражения не выветривались из её головы, а слова Бога доносились призрачным шёпотом. Арес не славился терпением, но, сама того не ведая, Завоевательница научила его ждать. Бог ждал. Годами ждал, лелея мысли о триумфе. ― Ну и что же ты здесь делаешь одна? Где твоя верная спутница? ― без сомнения, Арес прекрасно знал, что в который раз её благое дело вывернули наизнанку. ― Готов поспорить: не такой благодарности ты ожидала, ― и Зена молчала, не могла сказать даже слова, ибо на правду не было чем возразить. Мгновение она не спускала лихорадочного яростного взора с мужчины, с того, кто некогда, как и война, был её страстью. Полные желчи слова задевали за больное, плетьми повторно рассекая раны. Ей не нравилась правда, она приводила в неистовое бешенство, готовое вот-вот вырваться наружу. Опустив меч, Завоевательница произнесла, всё ещё припоминая обрывки прошлого: ― Я давно поняла, что это гиблое дело, ― злость и обида ядом бурлили в жилах, а присутствие Бога Войны лишь воспаляло погребённое под гнётом времён желание вернуться к истокам, к тем временам, когда кроме беспричинных кровопролитий и власти ей ничего не было нужно. Будто прочтя её мысли, Арес сделал несколько шагов и остановился за спиной женщины. Он не знал, что будет дальше. Зена всегда была непредсказуема, однако предчувствие победы побудило его продолжить. ― Ты рождена для величия, ― горячее дыхание обожгло кожу, точно раскалённые угли. Крепкие руки легли на талию, и даже сквозь дублёную кожу Зена ощутила их жар. ― Я столько раз предлагал тебе целый мир и могущество, но ты отказывалась, ― бесчисленное множество раз он открывался смертной, говоря прямо и без утайки о своих чувствах, а она лгала, играла им, ничего не обещая и не давая взамен. Неоднократно зарекаясь позабыть о Завоевательнице, каждый раз он нарушал собственное слово и вновь возвращался к ней с очередным предложением, надеясь на ещё один шанс. Он предавал её, она предавала не меньше. Они доставляли друг другу немало хлопот: грозились убить, сотни тысяч раз становились по разные стороны баррикад и все же возвращались к истокам, ибо крепка была связь меж ними. Королева Воинов была создана им, а Бог Войны был сотворен для неё. ― И ради чего? Ради вечных гонений? Его речи лишали воли. Зена противилась, лезла из кожи вон, дабы изгнать его из своей головы, забыть пропитанные неисчерпаемой самоуверенностью, цинизмом речи, но Бог был сильнее, каждую её попытку он обращал в прах. И только блёклая тень осознания заставила отступить от этой затеи, понапрасну забиравшей силы и время. Ибо когда Арес исчезал, душа её рвалась, тоскливо ныла. Сильные руки медленно скользнули по телу, и Зена ощутила, как Бог Войны стал ещё ближе. От него пахло железом и кровью. И этот запах возрождал в памяти далекие воспоминания жестоких, беспощадных битв, он порабощал рассудок. А быть может, и вовсе помогал сбросить с себя личину иллюзорной добродетели. Зена сдерживалась из последних сил. Путь искупления ― чем он был в сравнении с её прошлым? Лишь блеклой тенью. ― А ведь порой так хочется вернуться в прошлое, ― хрупкая маска упала к её ногам, рассыпавшись на тысячи острых кусочков; цепенящее желание лишило контроля, и все самые сокровенные, самые тёмные мысли вырвались наружу. ― Стать величайшим из всех возможных бедствий, ― она перехватила жилистую руку. ― Я жила инстинктами, ― и всё же тихий отголосок здравого смысла побудил её отстраниться, но Арес не позволил ей этого сделать, тем самым напрочь убив мешавшее чувство. ― Тебе нравилось это, ― он провёл шершавым пальцем по ключице, а затем тёплые губы коснулись шеи, убедив окончательно. ― Да, ― на выдохе произнесла она и прикрыла глаза, поддаваясь ощущениям, хлынувшим мощной волной, смывающей все сомнения, ― мне это нравилось. Арес не был исключением, и подобно другим богам, он обращался к надежде и вере. Бесчисленное множество раз он твердил себе, что дикая, необузданная страсть толкнёт Завоевательницу в его объятия. Она уже толкнула. Ни Бораес, ни Маркус, никто другой не мог сравниться с Аресом. Зена отчетливо понимала это. Ни к кому она не испытывала чувств, подобных тем, что питала к Богу Войны. Завоевательница обернулась и подалась вперед, накрывая рукой его щеку, проводя большим пальцем по скуле, а затем спускаясь к желанным губам, словно стирая следы чужих поцелуев. Её прикосновение обескуражило мужчину, он не мог поверить: одно из сокровенных видений предстало пред ним. И, не желая избавляться от вожделенного миража, Арес впился в неё поцелуем, крепко сдавливая в нечеловеческих объятиях. Он целовал подобно изнеможенному путнику, приникшему к холодному источнику, пытался утолить жажду, но даже этого ему было мало. И в буйстве страсти им была чужда нежность. Парой грубых движений Арес избавился от доспехов и дублёной кожи, обнажив женское тело. И точно фурия, Зена впилась в ворот жилета, стягивая ненужный предмет одежды с Бога Войны. И когда предстали друг пред другом нагие, в полутьме от догорающего костра, они не отводили глаз. Прямые, хищные, ненасытные взоры рождали напряжение, которое без промедления нужно было унять. Арес возвращал к жизни полузабытые чувства, которые сводили с ума, помрачали рассудок. Он оживлял в ней самые тёмные, самые страшные желания, которые не один год подряд женщина старалась позабыть. Арес опустился на волчью шкуру, на которой прежде спала Зена, и потянул женщину на себя. Разгоряченные тела манили, и каждый вожделел другого. Но только Завоевательница коснулась рукой мускулистого торса, покрытого тёмными курчавыми волосками, Арес замер и обратился к голубоглазому взору. Нет, он и не думал спрашивать разрешения, в эту ночь он намеревался заполучить желаемое любой ценой, и всё же для себя ему хотелось убедиться в схожести желаний. Ему хотелось знать ― не очередная ли это уловка? Обоюден ли их интерес? Вызов и вожделение ― вот что было ответом. Осознание накрыло Бога мощной волной сумасшествия. Рывок, и Арес подмял под себя женское тело. Исполином возвышаясь над ней, он приковывал взор. И только сейчас до невозможного ясная мысль поразила Завоевательницу, заставив вздрогнуть. Как я могла отвергнуть Бога? Как могла противиться той страсти и зову? Но не было ответа ни на один вопрос. И словно извиняясь за все причиненные муки Ареса, Зена впилась в него жарким поцелуем, отдавая всю себя без остатка, возбуждая кончиком языка его плоть. Неистово целуя, почти до крови, она наполняла себя его силой и пылом, всем тем, чего ей до безумия не хватало. Арес чувствовал неукротимый жар разгоряченного тела, чувствовал её умелые ласки и прохладные мозолистые руки, скользившие по спине, спускавшиеся всё ниже и ниже. Подобно голодному хищнику он припадал к её грудям, целуя безмерно страстно и грубо. А Зена лишь сильнее прижималась к нему, запускала руки в густые тёмные кудри, царапала кожу, тонула в бездне наслаждений. В тот момент Арес не думал ни о чем, кроме того, что в его руках отчаянно желанная женщина. Возбуждение захватило его с головой, и более он не мог себя сдерживать. Раздвинув коленом её ноги, налившимся тяжестью естеством он упёрся в набухшее отверстие её лона, грубым толчком и с животным рыком Арес вошёл внутрь. Сдавленный вздох сорвался с её губ, огласив тишину ночи, Зена чувствовала, как ухмыльнулся ей в плечо Арес, заслышав долгожданный полустон. Приятная, тянущая боль негой разливалась внизу живота, заполняя пустоты. С заядлым рвением мужчина набирал темп, учащая толчки, а женщина, извиваясь под ним, подавалась навстречу и терялась в водовороте чувств, яркими вспышками взрывавшихся в сознании. Завоевательнице хотелось ещё быстрее, ещё больше, она выгибалась точно дикая кошка, чувствуя приближение конца. Подобно ей Арес был на пределе. Его тело напряглось, подаваясь вперёд, ещё мгновение и женщина судорожно вздрогнула в его руках, впилась в тёмные кудри, ощутив в себе его семя. В мгновение ока мир запылал иными красками, и ночь стала ярче. Дыхание порядком сбилось от быстрых, резких движений, и тела чуть обмякли, жаждя хоть мгновения передышки. Ни женщина, ни мужчина не ощущали ночной прохлады, лишь пыл и выступившую на лицах испарину. Усмешкой самодовольствия размыкая губы, он улыбнулся и ей, и собственным мыслям. А женщина не проронила ни слова, лишь коснулась рукой мощной взмокшей груди, встретившись взором с тёмным омутом глаз. С омутом, угодив в который, уже нельзя было спастись.