«Приходи на меня посмотреть, Приходи. Я живой. Мне больно. Этих рук никому не согреть. Эти губы сказали: "Довольно!"»
Кто-то мог бы сказать, что у Курта начался творческий кризис. Кто-то мог бы сказать, что Хаммел скатился, и его стихотворения стали больше похожи на бред вдовы-алкоголички. Но не говорили. В его стихах ловили боль, честность и интимность. Его хвалили за новый показ хорошо известного чувства, а Курт мог лишь кивать и тихо улыбаться. Жизнь играет такие шутки с людьми. Она выкидывает их из Рая в секунду, напоследок осыпая градом осколков от разбитого стекла когда-то великолепно-слепящего счастья. Она заставляет тебя взрослеть, даже если ты этого не хочешь, и да, Курт Хаммел топил своё горе в литрах виски, глядя на заголовки газет: «Бывший парень Курта Хаммела встречается со звездой ютуба, ранее известного безумным обожанием того самого Курта Хаммела». Буквы кружились перед глазами, и Курт пьяно хохотал, откидывая очередную газету куда-то в сторону камина. Он горел теперь всегда. Если с Блейном они его зажигали только ради уюта, то теперь Курт находил необъяснимое успокоение в разглядывании пляшущих всполохов. Они напоминали ему о прошлом, о том, какими они с Блейном были, и к чему в итоге пришли. Если бы я был осторожнее. Если бы я был разумнее. Если бы я был тем, кто ему нужен. Но факт в том, что нет, не нужен. Точно не ты, олицетворение стереотипа поэта: пьяница, дебошир, шлюха, зато с потрясающим слогом. И люди стоят перед тобой на коленях за то, что благодаря твоим стихам их сердца разрываются в микроскопическую пыль ранее живых тканей. Они восхищаются тобой и чуть ли не приравнивают к богу, и не подозревая, какими муками тебе дается каждое произведение. «Раньше я видел в поэзии свою связь с миром. Моей связи с ним больше нет», – короткая фраза, отправленная в тамблер, и Курт отключает все средства связи. Изменение себя нужно начать с того, чтобы убедить себя. А у Курта лучше всего это получится в ванной. А звонки агента отнюдь не входили в его планы. ~ – Привет, Курт. – Привет... Блейн. Имя, которое Курт не произносил уже целый год, жгло язык, оставляя после себя горькое послевкусие. Блейн. Блейн. Блейн Андерсон. Блейн. Курту хватило лишь взгляда на Блейна, чтобы понять, что тот был счастлив. Что Себастиан Смайт, чье кольцо из белого золота сейчас красовалось на безымянном пальце Блейна, и правда смог сделать его счастливым. Курт был рад за него, наступая на собственное разбившееся вдребезги сердце, чтобы сделать шаг ближе. Ближе к Блейну, который глядел на него с небольшой усталостью и спокойствием в глазах. Он, похоже, обрел свой внутренний покой, который Курт никогда не мог ему предоставить. – Ты совсем не изменился, – сказать Блейн тихо, делая глоток своего шампанского, искрящегося в прозрачном бокале. Казалось, что пальцы, обхватывающие стеклянную его ножку, принадлежали никому иному, как Богу. – Я не могу сказать того же о тебе, – Курт грустно улыбнулся и покачал головой. – Я рад за тебя, Блейн. – Я тоже раз... за себя, – произнес Блейн с толикой грусти в голосе и кинул мимолетный взгляд на кольцо. – Я надеюсь, ты тоже счастлив. – Абсолютно. – Я слышал, ты выиграл очередную литературную премию, – Блейн усмехнулся. – Поздравляю тебя. – «Искусство рождается лишь в страдании», – Курт поднял бокал в воздух и сделал очередной глоток, чувствуя на себе пристальный взгляд Блейна. – Хочу поблагодарить тебя. – За что же? – спокойствие в глазах Блейна сменилось настороженностью. – Через шесть месяцев после того, как ты ушел, я наконец смог сделать свой первый вдох, и теперь люди любят меня еще больше. Моим произведениям всегда не хватало душевной боли. – Этой боли у нас было предостаточно. – Такой не было никогда. – Ты в чем-то меня обвиняешь? – Блейн залпом допил свое шампанское и поставил бокал на стол. – Я ни в чем тебя не обвиняю. Я лишь благодарю тебя, – Курт, проделав то же самое, в последний раз взглянул в его глаза. – Передавай привет своему нынешнему любовнику. – Передам, – выплюнул Блейн с горечью на языке, которую невозможно было объяснить. Он забыл напомнить Курту, что Себастиан больше, чем просто любовник. Он развернулся и направился прочь. К Себастиану, ужину при свечах, горячей ванне и разговорам о помолвке. У них с Куртом всегда была лишь неубранная постель и еда на вынос, а вода в ванной всегда успевала остыть, пока они до нее добирались. А сейчас у него дома – тепло, пахнет парфюмом Себастиана, пахнет домом. Курт, вернувшись домой, перевесился через кованые перила своего балкона, и, цепляясь пальцами за ледяной чугун, еще долго просто дышал, чтобы прийти в себя. Чтобы унять это чертово «Блейн, Блейн, Блейн Андерсон», без остановки крутящееся в голове. Он осел на обшарпанный деревянный пол, пахнувший старой древесиной, засохшей краской и пылью, и положил на колени блокнот, сжимая дрожащими пальцами ручку.«Я не любви твоей прошу. Она теперь в надежном месте... Поверь, что я твоей невесте Ревнивых писем не пишу.»
Курт задыхался, ему не хватало сил выдержать обрушившийся на него поток вдохновения. Он писал, выкладывая всё, что только мог доверить бумаге. Он работал, шлифовал получившийся набросок до тех пор, пока руки не начали болеть от количества написанного и переписанного, зачеркнутого, выкинутого. Спустя несколько часов Курт обнаружил себя на балконе, окруженного изодранными в клочья листами бумаги, с бутылкой вина в руке. Зачем он сделал это? Зачем пригласил Блейна на этот чертов ужин? Ответ лежал на поверхности, как и всегда. Курт просто увидел его. Увидел Блейна, обнимающего за талию этого Себастиана Смайта, о котором Курт слышал, как о набирающем популярность блогере, также поднимающего и его, Курта, славу. Потому что мистер Смайт был фанатом творчества Курта Хаммела, и он скандировал его стихи на половину Таймс Сквер, пока Блейн, смеясь, пытался утихомирить жениха. Курт остановился возле них и усмехнулся. Он был уверен, что в этой эйфорийной истерике его и не заметят, но Блейн замер, как вкопанный. Он смотрел на Курта так, будто увидел воскресшего на его глазах мертвеца. – Курт. – Блейн. Сердце Курта, кажется, заглушало звук моторов автомобилей и предупредительных гудков такси. Вся суматоха главной улицы Нью-Йорка отошла на задний план пока они смотрели друг на друга. Курт усмехался. Блейн сжимал кулаки, стараясь сдержать себя от тяги. Их история завершилась в тот вечер. Их история завершилась тогда, когда Курт покинул мир искусства на несколько месяцев. Блейн, знавший Курта слишком хорошо, знал, что это – его смерть. Моральная, социальная, духовная. Он знал, что убил Курта Хаммела, которого знал, выстрелом навылет хлопнувшей двери. Но сейчас Курт стоял перед ним, его глаза горели ярче ночного Нью-Йорка, он был жив, прекрасен, а его новые стихотворения... Блейн был готов на всё, лишь бы Себастиан не читал их вслух по всей квартире, записывая свои видео, просто лежа на кровати, отдыхая. Он запрещал ему их читать, потому что знал, кому они посвящены. Он знал, отчего Курт стал настолько успешен. Он осознал, что не убил Курта Хаммела. Он дал ему в руки оружие, способное окончательно уничтожить его самого. Он подарил поэту агонию, та же даровала ему вдохновение и мощь. – Может, встретимся как-нибудь? – Курт легко улыбнулся, прерывая молчание. – У меня встреча с редактором завтра, в том ресторане недалеко от Центрального парка, где ты постоянно заказывал ужин раньше. В три часа. Подъедешь к пяти? – Курт старался придать голосу непринужденность. Старался изо всех сил. – Конечно. И теперь Курт проклинал себя за эти слова. В его голове сплетались клубком мысли-змеи, с чьих клыков капал яд, разъедая черепную коробку. Он ненавидел себя, ненавидел Блейна, а ещё больше ненавидел Судьбу, что сотворила с ним это. «Дальше так продолжаться не может», – сказал он себе и, поднявшись с промерзшего пола, направился к выходу из квартиры. Мотоцикл ждал у входа в дом, всегда готовый для своего хозяина. Всегда верный, что бы не случилось. Последний глоток вина; звук разбившегося стекла раздается где-то позади, когда Курт уже выжимает максимум из своего Черного Дьявола. Эта детка всегда помогала ему найти себя, отдавая даром режущие потоки ветра, холод и боль в слезящихся глазах. Но в этот раз Судьба снова выкинула на костях неудачное для Курта Хаммела число. ~ «Всемирно известный поэт, Курт Хаммел, попал в автомобильную катастрофу этой ночью, – у женщины в новостях голос спокойный и ровный, как слой тумана ранним утром над озером. И также не оставляет других вариантов, кроме как сжаться в комок, стараясь отыскать в теле малейшие крупицы тепла. – Подробности аварии неизвестны, но врачи сообщают, что поэт стабилен и в скором времени будет способен вернуться к творческой деятельности». Диагноз не прозвучал в новостях ни разу. Но, ворвавшись в здание больницы через несколько дней, Блейн узнал, что авария не прошла для Курта бесследно. Слова «периферический паралич конечностей» прозвучали звоном разбитого стекла в полной тишине. Блейн знал, что Курт был пьян, когда это произошло. Курт не раз уезжал так. И он всегда бросал чертову бутылку себе за спину, отъезжая, почитая это хорошей приметой. Блейн слышал звон стекла. Этот звук стоял в его ушах всё время, что он провел в больнице. Он преследовал его дома: Блейн не слышал ночью стонов Себастиана. Только чертов звук бьющегося стекла. – Блейн, – Курт смотрел на него с больничной кровати, чуть усмехаясь. – Давно ты не сторожил меня в подобных условиях. – Никогда. – Что? – В таких условиях – никогда, – прошипел Блейн, хватая Курта за руку и сжимая пальцы до боли. – Ты чувствуешь это? – Да, – Курт глубоко вздохнул. – Только ноги, Блейн. Это не страшно. Я смогу жить без ног, у меня же не отняты руки и голос. Я могу продолжать творить, Блейн, значит я жив. – Ну да, конечно, – тот резко подорвался со стула и вышел из палаты. Курт тяжело сглотнул, позволяя себе судорожный выдох. Так будет лучше для них обоих. Блейн не должен рушить свою жизнь ради него. ~ Это продолжалось. Повторялось из раза в раз, каждое утро. Когда Курта выписали, Блейн приходил в его квартиру с самого утра и до пяти часов вечера был с ним. Они читали Вербера вслух и обсуждали прошедшие месяцы. Они говорили о природе морали и истинности чувств, подчиненных ей. Они с каждым днем приближались к роковой черте. И, черт подери, Курт никогда не простит себе этого. Он не простит себе того, что стонал под прикосновениями Блейна, не пытаясь остановить его. Он не простит себе того, что не сказал вовремя «нет», что ответил на поцелуй, что позволил отнести себя на кровать, что дал себе волю отдаться тому, кто принадлежит другому. Блейн целовал его тело, уделяя особое внимание самым чувствительным местам, что стали ещё острее реагировать на прикосновения, чем раньше. Блейн дарил ему наслаждение, о котором Курт не мог и мечтать последние несколько месяцев, но ровно в пять часов вечера он поднялся с кровати, оделся и вышел за дверь, не сказав ни слова. Курт взвыл, закрыв лицо подушкой, потому что тело всё ещё горело от произошедшего. А на следующий день Блейн не пришел. Вечером же курьер принес Курту конверт с приглашением на свадьбу Блейна и Себастиана. ~ Курт не смог заставить себя сделать это. Он не смог поехать на эту свадьбу, хотя понимал, что своим отсутствием доказывает лишь то, что его чувства к Блейну Андерсону не остыли. Практически каждое издание сочло своим долгом написать о том, что они с Блейном снова начали общаться, газеты пестрели фотографиями Блейна около дома Курта. И теперь Курт отказывался показываться на свадьбе своего «лучшего друга», как выставил его агент данные отношения в прессе. Понимал ли Курт, что ранит этим, в первую очередь, Блейна? Осознавал ли, что, не показываясь на торжестве, заявляет о том, что не отпустил Андерсона? Как никогда ярко. И подарок, что Курт решил отправить молодоженам, должен был помочь ему окатить Блейна ледяной водой осознания того, кому он на самом деле принадлежит. Полностью и безусловно. ~ – Курт Хаммел просит извинить его за то, что не смог явиться на праздник. Аннализ, агент Курт, подошла к молодоженам сразу после обмена кольцами. Блейн только усмехнулся и покачал головой. – Передайте ему, что он прощен. Но ведь... Вы бы тоже не появились здесь, если бы он не поручил Вам что-то, не так ли? – Себастиан прожигал женщину взглядом, полным недоверия. – Вы правы, мистер Смайт, – та чуть улыбнулась, сделав акцент на фамилии новоявленного мужа Блейна, будто и не зная, что тот взял его фамилию. – Он просил передать подарки. Из небольшого клатча она достала конверт из черной бумаги, по которому красными чернилами было выведено «Блейн Андерсон». Блейн тяжело сглотнул, вспоминая, какие подарки Курт передает в таких конвертах. – Я так понимаю, он только для меня? – Блейн сжал свободную руку в кулак, неотрывно глядя на конверт. – Исключительно. А Вам, мистер Смайт, просили передать это, – черного же бархата коробочка была извлечена из сумки и передана в руки мужчины. – Семейного, вам обоим, счастья. Уходя, Аннализ готова была поклясться, что душа Блейна Андерсона была сломлена, и этот треск мог услышать каждый, кто не был глух. В очередной раз она восхитилась тем, насколько тонко действовал Курт, когда знал, чего хочет добиться. ~ – Как ты посмел? – Блейн влетел в квартиру Курта, когда тот пил кофе на кухне. – Как ты мог сделать это? – Не прийти на твою свадьбу? Как ты посмел меня пригласить после... произошедшего? – Курт вздохнул, усмехаясь. Он выехал из-за стола, и направился в гостиную, дабы не вести душещипательные беседы на кухне. – Эти стихи... «Только ночи страшны от того, что глаза твои вижу во сне я»? «Дай ей читать мои стихи, дай ей хранить мои портреты»? Я ненавижу тебя, – Блейн резко развернул инвалидное кресло к себе, чтобы взглянуть Курту в глаза. Он нависал над ним, стараясь уничтожить, но Курт, даже находясь в таком положении, был несгибаем. Внутренняя стойкость, воспитанная болью и испытаниями, заставляла его принимать вызов и отвечать на него. Он знал, чего хотел добиться сегодня. И знал, что получит это. – Я думал, тебя больше разозлит другой подарок, – усмешка на его губах стала смертельным ударом для Блейна Он упал на колени перед Куртом и достал ту самую черную коробочку, в которой был передан тот подарок. Кольцо из черного серебра с гравировкой «Я никого и никогда не смогу любить сильнее, чем тебя. Б. А.» Кольцо, переданное Себастиану с запиской, в которой было сказано, что теперь оно по праву его. Кольцо, вырванное со скандалом первым же вечером их супружеской жизни. Кольцо, осыпанное тысячью проклятий и криками «Возвращайся к своему Хаммелу, если оно всё ещё его!». Кольцо, ставшее последним шагом к осознанию невозможности бежать от чувств. Блейн взял руку Курта в свои и надел кольцо тому на безымянный палец. Он припал губами к его руке, позволяя себе наконец-то дышать полной грудью. – Это всегда был ты. Оно навсегда твоё.«Когда же счастия гроши Ты проживешь с подругой милой И для пресыщенной души Все станет сразу так постыло — В мою торжественную ночь Не приходи. Тебя не знаю. И чем могла б тебе помочь? От счастья я не исцеляю.»