bleeding out

У нее губы, запаянные печатью "keep silence", такую оставляет последний удар сердца, и ты знаешь, что он был едва похож на обычное разбивающееся о ребра биение. Она смотрит на тебя застывшими глазами с пленкой засохшей крови на нижнем веке, а ты вспоминаешь, как она улыбалась вслед морской пене и играла на саксофоне – ей не нравилось, она это только ради тебя делала. Она купается в алом озере, волосы разлетаются на десятки змеиных голов. Все это пройденный этап: ты давно слеп в своей ярости, мести и привязанности, но у нее всегда были козыри в рукаве, которые сейчас сыпятся из тоннелей клетчатой рубашки, так никогда и не сыгравшие. Ты не поднимаешь эти запечатанные конверты, зная, что ни в одном из них нет производных от твоего имени, потому что она никогда тебе ничего не писала. Она отправляла картонные открытки с банально пошлыми пейзажами (ты когда-то получал такие от Ребекки, они обычно приходили помятые, будто из кружка любителей оригами, и ты их не сохранял), но теперь ты – особый вид филокарта, складируешь бумагу от нее под глянцевой пленкой. Ты же все это видел, ездил с ней, зачем тогда этот переработанный мусор? Нераскрытые змеиные глаза делают тебя снова зрячим впервые за несколько веков. Ты знаешь, что сейчас она – всего лишь тело с остывшей кровью, такую даже не выпьешь – бесполезный элемент, недостойный внимания, но в мыслях она все еще Эль, предпочитающая прованские платья и крепкий бурбон. Когда приходит Элайджа, ты молчишь, он наверняка считает, что ты опоздал, снова ставит под сомнение твою компетентность как любящего человека, только ты не слышишь. У тебя в ушах звон фразы: "Первородные могут любить, Клаус. И быть любимы". И это давит на тебя лучше всаженной в грудину ножки стула, конец которого дубовыми мерлонами виднеется со спины – ты форт, взятый собой самим. Он говорит, ты мог спасти ее, важного для себя человека. Ты не отрицаешь, просто смотришь на убитую мечту, думая, что не стал бы делать это даже на сотом круге. Не пошел бы дальше со срезающим кожу ярмом на шее. Вербена из темно-зеленого бархатного мешочка так и не попала в ее утренний чай. Ни разу.

***

Все говорят, – сумасшедшие, это же ты, Клаус Майклсон, М в геральдике Нового Орлеана, – ты не применяешь внушение, потому что потерял способность после трагической истории с девушкой. Разве кто-то упустил бы возможность пользоваться им, имея такой дар? Ты только улыбаешься и доказываешь, что клыки намного действеннее.