Осколки

Черно-белые клавиши. Давай, это просто. Ты с запалом прикасаешься к ним, погружая сонную гостиную во все краски и оттенки музыки. Я открываю окно, впуская свежий воздух. А на улице весна. Помнишь? Куст сирени под окном и аромат этих наивных цветов, круживший в нашей маленькой и уютной спальне. Солнечный луч, пробивающийся сквозь плотные шторы, ведь я любила темноту. И ты, едва увидев этот лучик, открывал их и обрушивал на меня этот поток света, отчего я просыпалась и щурила глаза, смотря на твой солнечный профиль. Мой свет. Я ненавидела землю, но сажала цветы: тюльпаны, лилии, пионы и кустовые розы. А ты их срезал и дарил мне же, обрезая бережно у роз все иголки, чтобы я не поранилась. Помнишь ту тишину? Мы ее так любили, черпали из нее наши силы. Она серебряной дымкой окутывала теплую гостиную: кресло, диван, пианино, шкаф, полный зачитанных до дыр книг. Я перебирала пальцами твои волосы, которые изрядно отросли тогда, смотрела куда-то вдаль, а ты, видя это, смотрел на меня. Я буду верить в этот бред, мой хороший. Музыка все уносит меня куда-то вдаль, пока я стою около окна. Как трепетно ты прикасаешься к клавишам! Нежнее, чем ко мне. Ну да, ведь это же музыка. Музыка - святое для тебя. Музыка - слово, важность которого ты пытался объяснить мне все это время. Музыка - слово, которое я ненавижу теперь. Вспомни, мой голубоглазый Кай, ту зиму. Парк, куда мы отправились гулять с полным термосом и унылым настроением. Пение птиц, мои радостные возгласы, обливание друг друга остывшим сладким чаем и танцы под несуществующую музыку. Ты был таким горячим, мой Кай. И отдал мне свои перчатки, дурачок. Одна мелодия сменила другую, а я все стою, погруженная в свои мысли и воспоминания. За окном начало смеркаться, разгорался все ярче закат, окрашивая комнату в теплые тона, словно маленькое солнышко появилось в ней. Солнышко, непохожее на тот раскаленный шар, который преследовал нас знойным летом среди серого асфальта дорог, жженой резины и пыльных кресел, когда мы, не боясь последствий, колесили в неизвестном для нас самих направлении. В том адовом зное мы медленно умирали, возрождаясь. Ты таскал с собой везде гитару, наполняя нашу жизнь все той же пресловутой музыкой – дымной, страстной и навязчивой, как то светило. Я вздрагиваю от прикосновения твоих губ к моей шее. Погружение в пучину воспоминаний стоило мне потери связи с внешним миром, поэтому не услышала спасительной тишины и твоих шагов. - Я убрал осколки, – шепчешь ты еле слышно, касаясь моего уха, а перед носом машешь мне букетом засушенных ромашек. Черная икеевская посуда пала жертвой моей истерики. - Что это? - улыбаюсь, потому что знаю ответ. - Те самые ромашки, которые я нарвал тебе, когда подходил к тебе знакомиться. Ты, наверное, не помнишь, что выбросила их в ближайшую мусорку. Смотришь на меня, непривычно задумчивый, а я беру букет в руки и осторожно прижимаю к себе. - Сыграй мне еще. Пока совсем не стемнело. Улыбка озаряет твое лицо, и ты идешь к пианино, а я понимаю, вдыхая запах засушенной зелени, что ты собрал осколки не только посуды.