Витя
- Он такой… такой… - захлебывался от возбуждения Митька, размахивая руками и роняя с парты карандаши и ручки. - Ты представляешь, глаза темные-темные, как ночь, и глубокие, как омуты. Я чуть не утонул. - Мить, да успокойся ты уже. Сейчас пара начнется, а ты истеришь, - я поднимал с пола разбросанную канцелярию и тяжело вздыхал, вспоминая, как сам несколько минут назад напоролся на парня, который запал мне в сердце моментально и, похоже, навечно. - Ты не понимаешь, Витька, - теперь на пол полетели только что выложенные из сумки тетрадки, - я же влюбился! - Да ты каждый понедельник влюбляешься, а уже по четвергам слезы льешь по несостоявшейся любви. - Это другое! – закатил синие глазки Митя, прижимая к груди сжатые ладони. - Это – навсегда! Ну, вот артист же, блин! - Да ладно тебе! Не понимаю… - как же мне хотелось поделиться и своими эмоциями с самым близким мне человеком. Братом. - Я тоже сейчас на крыльце свою любовь встретил. - Ой! Правда? – засиял братец, отвлекаясь от собственных переживаний. - Ты же мне его покажешь?! Да! А я тебе своего покажу. Впустив в помещение яркие солнечные лучи из коридора, в аудиторию вошел молодой мужчина. Препод. Вот и началась наша с Митькой студенческая жизнь. Первая лекция. Первый курс. Первое сентября. - Доброе утро, господа студенты! – мягкий баритон со стальными нотками. И… я на мгновение замираю. Это же он! Мой бог, треснувший меня по лбу входной дверью универа… - Смотри! Это он!!! – свистящим шепотом, в один голос выдали мы с Митькой и в недоумении уставились сперва друг на друга, а потом и на мужчину, как оказалось, «нашей общей мечты». - Он?! – зловеще сузились глаза Митьки. - Он?! – судорожно сжал кулаки под партой я. - Так! И кто это у нас здесь такой смел… - наше змеиное шипение привлекло внимание преподавателя. Он посмотрел в нашу сторону, поперхнулся последним словом и, даже не извинившись, вылетел из аудитории. - Ну что, брат, - Митькины злые глаза метали молнии. - И как мы его делить будем?!Андрей
Голова болела жутко. Из зеркала на меня смотрело лохматое нечто, с красными опухшими зенками. Кошмар. И это – преподаватель престижного вуза, у которого сегодня первой парой лекция у первокурсников. Ну просто превосходный пример для студентов – умирающий с похмелья педагог. Светоч мудрых мыслей и образец для подражания. Да! И ведь причина была. Три дня назад от меня ушла Лариска. Собрала свои вещи, прихватила с кухни мою кофеварку и, обозвав меня напоследок лентяем и импотентом, гордо хлопнула дверью и удалилась навстречу своему идеальному мужчине, ебарю-террористу и вечному труженику. Вот я и праздновал, а может, страдал. Ну, не решил я еще. Главное же – причина была! Приняв холодный бодрящий душ и позавтракав двумя шипучками аспирина, как смог «отфотошопил» и отретушировал внешнюю картинку своего незабвенного образа, но вот внутренняя оболочка требовала как минимум лицензионного антивирусника. Еще раз взглянув в зеркало, я поморщился, но смирился. Пусть будет так. Зато, наверное, получится сразу и надолго запугать первогодок. Родной и любимый университет, к которому разноцветными ручейками стекается молодежь, жаждущая знаний. Здесь я когда-то учился. Здесь я сейчас преподаю. Припарковавшись на свое любимое место, вместе с толпой любопытных деток полюбовался на желтый «Chevrolet Camaro», стоящий в соседнем ряду, вспомнил голливудскую эпопею о трансформерах и посетовал на излишнюю амбициозность нынешней молодежи. Тяжело вздохнул, закинул пару подушечек «Орбита» в рот и бодренько пошагал дарить и вбивать в светлые и не очень головы экономическую безопасность. В деканате было шумно и душно. Преподаватели обменивались летними воспоминаниями, делились впечатлениями о новеньких студентах и сплетничали о знаменитых старшекурсниках. Голова снова разболелась, поэтому первым делом я решил навестить сортир и умыться холодной водой, а потом покурить на крылечке главного корпуса. А вот туалет встретил меня неласково. Только взялся за ручку двери, как она, распахнувшись, врезалась мне в лоб. Вот так сюрприз! - Ой, извините! – на меня смотрели испуганные синие-синие глаза, а их обладатель так мило прикусывал розовые губы, нервно оглаживая свое бедро. – Я… я нечаянно! И умчался к лестнице, взмахнув рыжей шевелюрой и сверкая подошвами белых кроссовок, оставив меня в ступоре, с каким-то странным теплом, разливающимся в груди, и мгновенно переставшей болеть вопреки всему головой. Умылся. Полюбовался на ссадину, прикрыл ее челкой и пошел курить. Нервы-то надо успокоить. Но сюрпризы на сегодня не закончились. Открывая «портал» в мир табачного дыма, я был отомщен, тоже залепив кому-то в лоб дверью! Йес! - Ой! Такие знакомые рыжие вихры, синие растерянные глаза, россыпь веснушек на курносой мордочке и прикушенная розовая губа… Глюк, который опять сбежал! А вот почему кроссовки не белые... Тепло, поселившееся в груди, медленно разрослось до размеров локального пожара. Вдох – выдох! Не спасает даже третья никотиновая палочка. Вдох – выдох! Вот бы еще понять, что же со мной происходит. И время так неумолимо бежит вперед, не давая спокойно подумать, пора явить грозного себя будущим гениям экономики. - Доброе утро, господа студенты! – уверенно и по-хозяйски вхожу в аудиторию, кидая на стол папку. С задних рядов доносится какая-то возня и странные раздражающие звуки. О, вот и первые жертвы моего похмелья и преподавательского произвола. - Так! И кто это у нас здесь такой смел… - слова застревают в горле, запертые сухим, царапающимся комком. Рыжие волосы, веснушки, розовые губы и… две пары синих-синих глаз. Две! Пары! Глаз! Очнулся уже в коридоре, прижимаясь горячим лбом к нагретому солнцем стеклу. Охренеть! Пожар в груди, бушуя и ревя, неумолимо ширился, обжигал легкие и уже плавил мозг. Сердце бешено и рвано металось, пытаясь вырваться из очага поражения. Две! Пары! Синих! Глаз!Витя
Мы с Митькой сидели за праздничным столом, накрытым по поводу начала учебного года, и изображали вселенское счастье и безграничную радость. Мамуля что-то восторженно щебетала, гордясь своими такими взрослыми и умненькими «солнышками», и, как обычно, строила грандиозные планы нашего безоблачного настоящего и надежного будущего. Любимая мамуля… положившая свою бесценную жизнь на наше с братом правильное воспитание и качественное образование: музыкальная школа, бальные танцы, уроки иностранных языков и этикета, различные кружки и спортивные секции – счастливое босоногое детство любимых сыновей ну очень ответственной мамочки, расписанное буквально посекундно. - Ну, как вам понравилось в университете? Аудитории светлые? Парты и скамейки удобные? Вы уже подружились с кем-нибудь? А какие лекции у вас сегодня уже были? Вопросы ссыпались, как из рога изобилия, грозя похоронить нас с Митькой заживо. - А девочки на потоке симпатичные? Надеюсь, они скромные и воспитанные? А может быть, вам кто-то из них уже понравился? Мамуля до сих пор не может смириться с тем, что нам с братом нравятся мальчики, даже не так – мужчины… и продолжает надеяться на наше благоразумие и смену пола объектов нашего обожания. Еще прошлым летом, поддавшись на её провокацию «… я же ваша мама, я все пойму и помогу. Всегда, всегда, всегда…», Митька, пища от восторга, поведал родительнице о своей ну очень нестандартной симпатии к папиному новому водителю. Итог: мамуля ушла в «глубокий» сценический обморок, из которого отец смог вытащить ее, только взмахнув новым норковым манто; мне пришлось встать плечом к плечу с братом и тоже признаться в голубых предпочтениях; разочарование в глазах отца и его отчаянный совет еще раз хорошо подумать - ведь кому-то же ему все-таки придется передать свой бизнес - и тяжелый вздох, с признанием наших желаний; и... теперь водители у отца были исключительно в возрасте «последнего понедельника до пенсии», как и охранники, садовники и прочие работники мужеского пола, периодически попадающиеся на глаза «бедным заблудшим мальчикам». - А лекции вам доступно читают? Преподаватели компетентные, грамотные, опытные? Вот тут Митька подобрался, сжал челюсть и зло блеснул на меня глазами, извинился, как культурный и благовоспитанный мальчик, и сбежал из-за стола. - Мам, мы очень устали. Столько впечатлений за сегодня, - я тоже потихоньку сполз со стула и начал отступать к выходу из столовой, - давай завтра мы тебе все расскажем. Или в выходные. Хорошо? Последнее слово я уже прокричал, закрывая за собой дверь. Сейчас нам нужно, просто необходимо было поговорить с Митькой. Набравшись смелости, отправился в нашу комнату. Нет, комнаты у нас были разные, с отдельным входом, в индивидуальном для каждого стиле, вот только еще на стадии ремонта мы с братом попросили сломать между ними стену, чтобы всегда быть вместе. Митька стоял за мольбертом и резкими, словно удары шпаги, штрихами наносил на лист бумаги четкие линии. По полу валялось уже несколько испорченных, исчирканных и измятых листочков. Я в изумлении наблюдал за порхающими нервными пальцами и видел, как рождается черно-белый рисунок – узнаваемый, с легким прищуром разрез глаз, густые строгие брови, еле заметная паутинка мелких морщинок, глубокая радужка и выразительный зрачок. Глаза Андрея Николаевича Захарова, нашего препода по экономической безопасности и куратора группы, нашего соблазна. Одного – на двоих. - Мить, он тебе очень нравится? – поджав ногу, я сел на свою кровать, зацепив по дороге любимую гитару. Брат поднял на меня влажные глаза и всхлипнул. Слезы?! У Митьки?! У никогда не унывающего и жизнерадостного Митьки?! - Нравится! – шмыгнул носом братишка и сломал карандаш. – Очень! Я знал, что он говорит правду. Еще ни разу он не рисовал своих кумиров. Влюблялся, вздыхал по ночам, строил грандиозные планы по соблазнению, но никогда не рисовал их и уж тем более не плакал. - Мне тоже. Очень! - грустно вздохнул я, перебирая отзывчивые струны. Сердце переполнялось какой-то щемящей нежностью, которая требовала выхода. Глупые слова и неумелые строчки сами родились в голове и выплеснулись под мягкую мелодию: Не знаешь? Нет! Не знаешь ты, Но я хочу тебе признаться: Твои прекрасные черты... В них можно каждый раз влюбляться. Твой силуэт, твоя походка Зовут и манят за собой. Моя чудесная находка, Ты хочешь? Буду только твой!* Замерев, Митька смотрел на меня широко открытыми глазами, а потом глухо и горько произнес: - Не отдам! – как приговор, как острое лезвие гильотины. – Вить, мы всегда и всем друг с другом делились. И игрушки, и книги, и друзья, и даже шкаф со шмотками у нас общие. Но прости… Любовь я тебе не отдам. - И не надо, – я отложил гитару, подошел к Митьке, обнял его со спины и положил ему на плечо голову. – Сейчас мы делим с тобой шкуру неубитого медведя. Скорее всего, он натуральный натурал и наших с тобой чувств не поймет. Ладно, если не прибьет нас за "голубые" подкаты... - И что теперь делать? - запаниковал братишка. Проблема вырисовывалась глобальная. Ну почему же все так сложно-то. - Проверить на наличие лазурных отклонений в сексуальной жизни. Узнать о существовании пассии, – начал перечислять я возможные варианты и маневры. – Ну и! Соблазнить, увлечь, искусить, завоевать! - Вместе! – загорелся идеей Митька. - Да! Так нам проще будет, двойной удар, – ответил я, разворачивая к себе брата и заглядывая в уже высохшие, полные надежды и азарта глаза, - а потом, если все получится, пусть он решает, с кем из нас он хочет быть. Согласен?! - Согласен!!!Андрей
Вернулся домой я в абсолютно разодранных чувствах. Я не понимал, что же такое со мной происходит. Сегодняшний день стал пыткой, два часа вводной лекции по предмету, небольшая передышка для зашкаливающего пульса и… еще час для знакомства с группой первогодок, уже в качестве куратора. Теперь я знал, как зовут мое наваждение: Гессон Дмитрий и Гессон Виктор. Мне понадобилось все мое самообладание и выдержка, чтобы не выдать себя. Чтобы быть грозным преподавателем, не терпящим панибратства и вольности со стороны студентов. А ведь это только один день! Первый день. Через три часа, проведенных под прицелом синих глаз, тысячи пойманных улыбок и солнечных бликов в рыжих волосах, я был твердо уверен – дело совсем не в моем похмелье и скудной сексуальной жизни. Я же забывал слова, а спина липко потела каждый раз, стоило мне только посмотреть в сторону близнецов. Еще никогда я не испытывал такого всепоглощающего желания – защитить, обнять, поцеловать... трахнуть в конце-то концов! Вот если бы хозяйкой этих сумасводящих глаз была девушка или даже две девушки – я бы точно и наверняка знал, что влюбился. Но это были парни! Оба! Два! Парни! Быть не может! Не может быть! Надо было что-то делать и срочно. Ну ладно, я сошел с ума, но ребята же ни в чем не виноваты, они, наверное, с девушками дружат. Таких милых мальчиков ни одна, даже самая глупая «мисс» не упустит – стеснительные, симпатичные, готовые на все (например, жениться) ради плохонького и очень редкого секса. Зачем им мои непонятные даже для меня чувства и желания. Пусть живут спокойно. А я справлюсь с собой. Наверное. Для прочистки мозга было только одно средство, самое верное и безошибочное. Алкоголь. Но после вчерашнего на этот классический антидепрессант смотреть я не мог. Пришлось принимать решение на трезвую, больную и раскалывающуюся на мелкие осколки голову. К утру решение было принято! Вымучено, откорректировано, несколько раз исправлено, напечатано на листе А4 формата, красиво оформлено сорок восьмым шрифтом, выделено темно-синим цветом (как глаза рыжих близнецов! Вот же блин!!!) и полужирным курсивом. Полюбовавшись на этот шедевр моих безрассудных и нездоровых мыслей, я поместил листок на холодильник, прикрепив его магнитом с изображением двух милых котят. Теперь, заходя в кухню, я первым делом видел эту своеобразную памятку "сомневающегося натурала" и рекомендацию к дальнейшим моим действиям. 1. Я - гетеросексуал! 2. Не думать о синих глазах, веснушках, рыжих прядях. Короче, о братьях Гессон. 3. Не смотреть в их сторону, по возможности – игнорировать. 4. Не думать! 5. Не думать! 6. Я - гетеросексуал! Проверить! Обязательно! А что, мне нравилось. Лаконично так, понятно и разумно! С чувством выполненного долга и скатившегося с плеч огромного камня вины и ответственности, я пошел спать. Часа два-три для сна у меня еще было. Но... всю оставшуюся ночь мне снились два рыжих котенка, уютно свернувшиеся на моей груди и нежно мурлыкающие мне колыбельную. А утром будильник напрочь убил всю романтику и прогнал моих котят. Завтракал я, не спуская глаз с холодильника, и, как молитву, повторял про себя пункты принятого мной решения. Пора было идти на работу, навстречу моему проклятью. Надеюсь, я справлюсь, смогу не думать, не замечать. У меня получится усмирить скачущее сердце, вернуть в голову только разумные и правильные мысли и усыпить (лучше навечно) мечущуюся душу. Очень надеюсь!