Начало атомного века

Примечания: Тут есть скучная, но важная информация об атомных проектах и о личностях, с ними связанных. Я старалась максимально сжать её, но невозможно сказать кратко об этой фантастической теме. Спасибо, Википедия:) А вам ещё большее спасибо, Фанни Каплан! Не встречала ни одного автора в фэндоме, который так серьёзно подходил бы к теме атомного века. Рождение этой работы — полностью ваша заслуга. Аламогордо — полигон на юге Нью-Мексико (США), примерно в 60 милях от города Аламогордо, на котором 16 июля 1945 года состоялось первое испытание ядерного оружия, названное «Троица». Собственно, первая бомба испытана здесь, последующие две сброшены на японские города Хиросима и Нагасаки в последующем. Клаус Фукс (1911-1988) — немецкий физик-теоретик. В 1941 году подключился к группе Рудольфа Пайерлса, работавшей над уточнением критической массы урана и проблемой разделения изотопов. После начала войны Германии против СССР, Фукс вышел на представителей советской разведки и начал передавать сведения о британских разработках в области ядерного оружия. В 1943 году стал участником Манхэттенского проекта. С июня 1944 года Фукс передает своему связнику Гарри Голду информацию, касающуюся своей части исследовательской работы по «Манхэттенскому проекту». Виктор Вайскопф: «Он [Фукс] был убеждённым коммунистом. Он полагал, что атомная бомба не должна принадлежать только западному миру… Равновесие, очевидно, должно существовать». Роберт Оппенгеймер (названный Альфредом Оппи) (1904-1967) — американский физик-теоретик, научный руководитель Манхэттенского проекта. «Отец атомной бомбы», впервые испытанной в Нью-Мексико в июле 1945 года. Позже Оппенгеймер вспоминал, что в тот момент ему пришли в голову слова из Бхагавадгиты. Бхагавадгита (или «Гита») — памятник древнеиндийской религиозно-философской мысли на санскрите, основа индуистской философии. Лаврентий Павлович Берия (1899-1953) — российский революционер, советский государственный и политический деятель, генеральный комиссар госбезопасности (1941), Маршал Советского Союза (1945), Герой Социалистического Труда (1943), лишённый этих званий в 1953 году в связи с обвинениями в организации «сталинских репрессий». Курировал ряд важнейших отраслей оборонной промышленности, в том числе все разработки, касавшиеся создания ядерного оружия и ракетной техники. Руководил реализацией ядерной программы СССР. РДС-1 («Россия делает сама», «реактивный двигатель специальный») — первая советская атомная бомба, испытанная в 130 км северо-западнее Семипалатинска (Казахстан) 29 августа 1949 года. Для реализации советского атомного проекта было принято решение идти путём приближения к американским прототипам, работоспособность которых была уже доказана на практике. К тому же научно-техническую информацию об американских атомных бомбах удалось получить разведывательным путём. Предположительно конструкция РДС-1 во многом опиралась на американского «Толстяка», из-за принятого принципиального решения максимально повторить американскую бомбу. * * * В 1945 году на банкете представителей стран-союзниц Англия предусмотрительно молчал, заламывая толстые брови, пока Америка задавал каверзные вопросы советской делегации. Россия обзавёлся наполовину полным бокалом игристого и не заметил, что держит его в упакованной в перчатку руке весь вечер. Не отпивая и не произнося тостов, он много наблюдал за таким незнакомым и непривычно уверенным Америкой. Эта страна, несомненно, привлекала внимание, участвуя в каждой беседе. «Я больше не на вершине, но неужели Россию ждёт ещё более быстрое падение? От одной лишь бомбы?» — за свою историю Англия многое повидал, но этот случай уникален даже для него. Изумление всё ещё сокрушало его сердце. Откровения промчавшегося мимо Америки об испытаниях в Аламогордо не давали ему покоя. Чудо того, что Изделие не сожгло атмосферу и человечество, не укладывалось в его голове. Не то чтобы другие две части смертоносной «Троицы» не впечатлили его. Важнее то, что генерал Гроувз не просто впустил Америку в Лос-Аламосский барак, позволив наблюдать за испытанием атомного оружия — Америку готовили к обладанию этой силой. Дорога в будущее для навсегда поменявшегося мира устелена инфернальным оружием. Обе сверхдержавы обступили важные люди: поздравляли и поддерживали, хлопали по плечу и смеялись на радостях. В многоречивой толпе Америка заметил, что Россия преследует его взглядом, куда бы он ни пошёл. «Поговорить хочет», — догадался Альфред и кивнул ему. Внимание уже многократно отвлекалось на незначительные детали и стекляшки, так что Иван почти пролил шампанское, когда Альфред, неожиданно подойдя со спины, указал в сторону, где стояли в кружке их мрачно смотрящие друг на друга руководители. — Взгляни на них и послушай! — взволнованно потребовал Америка. Он трепетал, растягивая губы в нервной улыбке. — Действительно ли страна с атомной бомбой может править миром? — спросил в этот момент шампанский американец у Молотова, криво ухмыляясь в ожидании ответа. Одно слово способно было уничтожить советского министра, раскрыв государственную тайну. Он чувствовал доверчивый взгляд огромной страны, которая в буквальном смысле стояла за его спиной. Россия тянул за рукав Америку, оттопыренным пальцем целящегося в собеседников. — Да, действительно, имеет, — Молотов нашёл самый дипломатичный ответ, от неоднозначности которого Америка и его люди пришли в совершенное смятение. Иван загадочно улыбнулся и сказал, понизив голос: — Эти разговоры об атоме — с твоей лёгкой руки. Мне тоже нужна бомба. — Я ненавижу с тобой соглашаться, — признался Америка, — но тут ты совершенно прав. — За бомбу! — воскликнул Молотов, поднимая бокал, словно меч. Иван повторил его жест и, наконец, опрокинул в себя игристое. * * * Послевоенный год был едва ли не хуже голодом и нуждой, чем военное время, но Россия воодушевлённо трудился в тех неподходящих условиях, в которых, как казалось Америке, он трудился всегда. Разумом вместе с ударной сине-зелёной волной Альфред вновь проносился над Оскуро и задыхался, наблюдая тысячи полуденных Солнц, сгорающих за мгновение. В Англии продолжали работу отцы атомной бомбы. Советы довольствовались американскими чертежами и данными разведки сорок третьего года. Где будут проноситься потом их расколотые умы? Какие пустыни они изберут для испытаний и принесут в жертву? Ради паритета не жалко искорёжить собственные тела, располосовать землю и вытерпеть адскую боль. Но разведка не расскажет об этом державе, готовящейся стать ядерной. Поэтому Америка, борясь с суеверным ужасом, дерзнул отправиться далеко за свои пределы. Здания, внешне простые, как пачки папирос, выглядели уныло и серо. Воздух зловеще пахнул лесом, от железной дороги кружилась голова. Альфред взмолился о скором возвращении на родину, когда его завели внутрь самого масштабного строения. Он поймал себя на том, что сравнивает с Лос-Аламосом этот советский пункт, которого нет на картах. Между кабинетами крались «самые страшные из всех белых». Интересно, а знают ли они Ивана Брагинского лично? Америка старался это выведать, здороваясь с каждым встречным, но научные сотрудники, сталкиваясь с ним в коридорах, не замечали его или вообще не видели. По особому указанию присутствующий в секретном пункте, Россия наблюдал, как между кабинетами метались замыленные лаборанты в белых халатах — совершенно как в пене. Взгляд у каждого словно смотрел сквозь толщу воды, в особенности у тех, кто видел мир через очки с тяжёлыми стёклами. Многие расстроены из-за «блинчиков», получаемых в ходе экспериментов, потому что должны были получаться идеальные шарообразные снаряды. Руководство решило, что ничто более не способно поднять продуктивность работы КБ-11, как личное присутствие Родины, ради которой и осуществлялся Проект. Но Россия почти не общался с учёными, исключая безуспешные попытки выведать, что с ним сделают и останутся ли у него ожоги… Перенаправление промышленности на атомные «рельсы» вызывало у него благоговейный страх. Россия казался себе по-деревенски тёмным, вознося учёных в ранг машин, печатающих ему будущее, как книгу по философии экономики. По позвоночнику бежала липкая дрожь от строк, выхваченных взглядом из их докладов: «Сжатия ядерно-делящихся материалов за фронтами сильных ударных волн»… «Критическая масса плутония»... Не вдаваясь глубоко в философские рассуждения о планетарной системе в атоме, Россия доверялся атому, вернее, тому, что из него делают. Иван унимал тяжёлые думы, когда рядом был Курчатов, руководящий Атомным Проектом. Потому что человек всё ещё был страшнее оружия. Он мог изобразить схему атома в разрезе на бумаге — круг внутри другого круга — и добавить, что это совершенно секретные сведения. Если же рядом оказывался Америка, думы Ивана, напротив, тяжелели, подобно урановым бочкам. Россия не был уверен, но, кажется, недоедание, дурной сон, стальной взгляд Берии, сухая немецкая речь из соседней лаборатории и мучительная недосказанность, смешавшись, пробудили у него видения того, чего в реальности быть не может. Не мог ведь сам Альфред прокрасться на сверхсекретный советский объект, чтобы расхаживать незаметно перед научными сотрудниками с подозрительным чемоданчиком в руке? Разве только мог прилететь сюда на чертежах товарища Фукса… Россия не удостоил гостя улыбкой, которую, однако, можно было заметить в его глазах. Америка сел на стул, на котором только что сидел Курчатов, рисовавший «круги». — Друг к другу не прикасаться, — указал по-родительски строгий голос одного из сотрудников. — А руки пожать можно? — Америка уже занёс руку над Россией, словно готовясь к турниру армрестлинга. — Нет. Уходите через час, — отчеканил тот и удалился в другую часть объекта за несколько стальных дверей. — Старики думают, что мы годимся им в сыновья, а молодые чтут за равных. Потому, как ты видишь, молодых светил науки здесь больше. Садись, садись! — Конечно, это круто, но секретность... — начал Альфред, изумлённый, что в помещении, в котором находились предписанные противники, было заставлено приборами и завалено бумагами; в нём, кажется, проходили или будут проходить испытания, а им разрешили присесть и пообщаться тут. Здесь же физики сверялись с наскоро сшитыми отчётами и по-прежнему не отвлекались на гостя. — Только ничего не трогать, лишних вопросов не задавать. — Таковым было приветствие Ивана, подозрительно тушащего громкость голоса. — Спасибо за утечку, какая-никакая, но помощь. — Зачем ты меня позвал? — в лоб спросил Альфред. — Чтобы посмотреть на твоё испуганное лицо! — с удовольствием протянул Россия. — На последнем ужине тебя так и трясло от страха, когда речь зашла о бомб... — Что?! — намного громче, чем это нужно, переспросил Америка. — Серьёзно, что я тут делаю? — То же, что и я – удивляешься. Альфред взглядом первооткрывателя изучал профиль России. От него так и веяло мечтательностью и надеждами, и усталостью — помимо всего прочего. — Почему учёные делают вид, что меня тут нет? — возмутился он. — Я махал рукой перед лицом одного из них, он и это проигнорировал! — Ты здесь призрак. Видимо, трогать тебя нельзя, чтобы не разубедиться в этом. — Ага, как призрак коммунизма. Россия не дал воли раздражению, сверх своей серьёзности говоря: «Ты провокация. Им нельзя смотреть в твою сторону». — А слушать меня можно? — заранее зная ответ и потому его не дожидаясь, Америка поставил на колени собеседника радиоприемник, плохо контролируя силу. То есть это стало для Ивана весьма болезненным, но он только сжал губы, не желая спугнуть наваждение. — Это мой голос. Я буду на радиостанции вещать для тебя. — Альфред, что происходит? — впервые за долгое время Иван назвал его человеческим именем. — Мне мало что объяснили. Чего ждать? Ты ведь всё видел своими глазами… — Я узнал только в день испытаний. Никто из «отцов» тебе не рассказывал? — Нет… — Иван отчаянно покраснел. — Но, в любом случае, я рад видеться с блестящими руководителями, так ответственно трудящимися. Это большая удача для меня! Ни о каком провале нет речи, ведь это лучшие люди во всём… Дальше Альфред не слушал и просто отвернулся, с преувеличенным интересом разглядывая стенографии. Он считал Россию ненормальным, почти безумным. Иван Брагинский олицетворял всё то, с чем Америка не хотел бы сталкиваться и мириться. Но у них было что-то общее — что-то глубже политики и идей — от них обоих скрывали страшные последствия вооружения и не давали им выбора. Приносили в жертву Интересам и науке. Только это не было почему-то в радость. За этой неприятной мыслью потянулся взгляд, который ударился о фигуру, имеющую эдак полвека за плечами и обращённую к сверхдержавам спиной. Этот человек повернулся медленно, словно хотел внушить ужас этим жестом. — О, то чудовище, о котором мне рассказывали? — припоминал Альфред, отметив про себя тут же, что в управлении Россией вообще сплошь одни чудовища. Этот – точно из управления! — Чувство, словно Америка следит за мной в ответ… — обернулся грозный человек, пристально вглядываясь в главного космополита. Он был снят с должности руководящего металлургией, топливной промышленностью, производством оружия, танками, добычей нефти, внутренними делами, чтобы руководить Атомным проектом. — Чудовище чудовищем, но организатор прекрасный. — Говорить по-английски, как и прежде, Россия не гнушался, пока Берия не попёр чинно прямиком на них. — Он мне очень предан. Нет, не хрусти пальцами, мы не в гестапо. Подошедшему управителю Брагинский представил: — Альфред Джонс. Америка, такой же особенный, как я. Лицо Берии преобразилась, а в глазах вспыхнуло осознание. Он окинул Альфреда, даже не поднявшегося во весь свой немалый рост для приветствия, странным взглядом, как и все люди, понятия не имея, как нужно вести себя рядом с воплощением страны. — Признаюсь, я поражён больше, чем когда узнал о существовании товарища Брагинского, — сказал он, сохраняя невозмутимый вид. Никто не обладал более ценной информацией о Штатах, чем его собеседник. — Я был в том самолёте вместе с Лоуренсом над Хиросимой, — словно прочитав мысли Берии, проговорил Альфред. — Но я ничего не понимаю в ядрах. Мне жаль, но вы не можете допросить меня. — Теперь я понимаю, почему вы здесь. Взгляните, товарищи, весь запад собрался в лице этого молодого учёного, — говорил Берия, взгляд которого был хмур, а поза — напряжённой. — А работать, как говорится, легче, видя перед собой лицо одного врага! А ты лишнего ему, Брагинский, не болтай. — Попытаюсь добыть какие-нибудь полезные сведения. Мы просто хотели поговорить о последствиях... Непредвиденных для людей. Когда Берия отчалил к другому берегу, Россия, склонившись к главному космополиту, зашептал: — Он всегда, всегда носит с собой в кармане пистолет. Не для кого-нибудь: эти в белом сами боятся, даже те, которые против Проекта. Он для себя. Такому человеку нельзя попадать в плен. Как и тебе, поэтому скажи, не пугает ли тебя нахождение здесь. Ты такой бледный. Кажется, он всё ещё издевался. Альфреда поражала его ирония. — Я не глупец, я знаю, что моя смерть для тебя станет более чем хорошей новостью, — в ответ Америка продемонстрировал всю свою серьёзность, — и ты единственный, кто может… — Мы делаем щит. Я клянусь, что никогда не нападу на тебя. А от твоего меморандума у меня всё тело чешется. — Думаешь, меня спрашивали? — А на что оно похоже? — Иван проиграл своему любопытству. — Оно похоже на сотни и сотни полуденных Солнц! Огромный огненный шар, испускающий разноцветные волны. Потом он лопается и появляется гигантский красно-чёрный гриб, скоро его шляпа исчезает, а потом огненный столб взмывает вверх. Над ним возникает огромный красный купол, толстеющий быстрее, чем можно вообразить. — Альфред нарисовал картины, вяло жестикулируя. Но в конце экспрессивной речи закрыл лицо руками, испугавшись воспоминаний. Признав, что картины рисуются довольно инфернальные, Россия высказал: — Это всё ради паритета, ради справедливости, и я готов терпеть. — Они мне говорили так же. Ради мира… — из-за прижатых к очкам и носу ладоней голос Америки звучал приглушенно, но Иван ловил каждое слово. — Из моих уст тогда полилась кровь, но никто не заметил даже этого! Все были впечатлены и перевозбуждены первым ядерным взрывом. А я в кашле готов был выплюнуть лёгкие, я не мог стоять на ногах. Оппи после взрыва сказал, как написано в «Гите»: «Я — смерть, великий разрушитель миров, несущий гибель всему живому». Ты это увидишь, ты тоже всё пронесёшь на своей, хоть и бронированной, шкуре. Твои дети станут рождать чудовищ. Посмотри на них, — Альфред отнял от лица ладони и обвёл ударников труда ни на что не претендующим и беспомощным взглядом, будто собирая в единое целое мозаику из машин, дневников и халатов. Дыхание на секунду перехватило, и Америка схватился за горло, но ни один из занятых работой вновь не обратил на него внимания. Его хромой голос вывел: — Я не понимаю, как они, зная это, могут... дышать? Они прекрасно знают, куда ведут тебя! Иван не ответил, лишь опустив голову, не понимая того, зачем пылкий Альфред так часто задаёт вопросы. Учёные, не имевшие права покинуть пункт, переговариваться свободно или отдыхать, потребовали лишь хороших плотных бумажных пакетов. При надевании таких пакетов на голову поступление кислорода сокращается и думается лучше. Пакеты сидят на их головах и делают их слепцами. — Сколько лет мы не увидимся? Двадцать? Тридцать? — Пока война не грянет. Так что я никогда не желаю видеть тебя больше. Итак, они, невидимые теперь для учёных, спрятавшихся в пакетах, секретно и впервые за несколько лет дотронулись друг до друга, и их рукопожатие было подобно турниру армрестлинга. Разбудив Ивана ото сна, Курчатов скажет, что испытания пройдут в очень отдалённой части страны и что он почувствует лишь слабый укол и не услышит грохота, но России вовсе не станет легче. Теперь он знает, как умрёт будущее, которое они строят вместе. Воспламенится небо, и вопьётся в землю невидимый эфемерный убийца — радиация. * * * В газетах, на возмущение Союза, объявили о найденных на восточных советских рубежах следах применения атомного оружия. Американцы, воистину, вездесущи, как и их авиация. Держа в знатно подрагивающих руках эту страшную утреннюю газету, уравнявшую в силе и положении Америку с Россией, Англия пробормотал: «Это хорошо, это потрясающе!»