Нас двое

Противно проскрипел ключ, медленно повернувшийся в замочной скважине. Наконец мы дома. Заходим в прихожую, тихо ругаясь на грязную и мокрую обувь. Я снимаю шапку и уныло произношу: - Ну что, как тебе это понравилось? Филипп шумно шмыгает носом и молча снимает шарф. У него красный нос и смешные брови, припорошенные снегом, который уже начинает таять. - Нас двое. Вот и место второе. Он издает усталый смешок и наклоняется развязывать шнурки. Меня этот ответ вполне устраивает. Я снимаю один ботинок носком ноги. - Знаешь, можно было бы и отметить. Ловлю испепеляющий взгляд. - А что такого? - я пытаюсь сделать вид, что не понимаю, что мы оба устали, что оба хотим хорошо выспаться. Помимо этого я очень хочу снять, наконец, маски "странных парней из Белгорода" и побыть собой. До следующего сезона. Филипп морщится, отодвигая нашу мокрую обувь в угол за дверью, разгибается и издает измученный вздох. - Я первый в душ, - он уходит вперед по коридору, смешно шаркая носками. Так мы и живем. Съёмная однушка в Москве - все, что мы можем себе позволить сейчас. Я иду на кухню и включаю свет. На плите стоит грязная сковорода с остатками утреннего омлета, на столе две кружки из-под кофе. Я залезаю в холодильник и достаю одно яйцо. Яичница для Фила. Филипп появляется спустя 20 минут, немного посвежевший, но все такой же серый и недовольный. - Уже остыла, иди ешь, - говорю я, отпивая из кружки зеленоватую жидкость. -Ты-то поел? - он, нужно отметить, с удовольствием принялся за еду. - Ага, - вру я, и, наткнувшись на подозревающий взгляд, пожимаю плечами и пью дальше. Не ел я. И не буду, не хочу. - Я пойду помоюсь. Я ухожу, по привычке, сначала погасив за собой свет. Горячая вода, испарившаяся из ванной, оседает на зеркале, оставляя на нем белесую пелену. Я встаю мокрыми ногами на коврик у ванной и рисую на зеркале смайлик. Второй смайлик. Одному рисую усы. Вытираюсь и надеваю мягкие домашние штаны. Стираю смайлики и гляжусь в зеркало. Я не езжу домой еще и поэтому. Из зеркала на меня смотрит двухметровый парень, тощий, как смерть. Я провожу пальцами по сильно выступающим ребрам и проглаживаю линию ключиц. Мне этого мало. Верхняя пара ребер еще недостаточно выпирает. Да, я все осознаю. Я отлично понимаю, что делаю. Но мне нравится так выглядеть. Я люблю свои кости, синие вены, которые видны абсолютно везде, белую кожу. Еще больше я люблю Фила. Но он не любит меня. Я меняюсь, наверное, подсознательно пытаясь произвести на него впечатление. Не знаю. Это все очень плохо, да. Я не могу остановиться, это овладевает моим разумом, оставляя место только для приказов к рвотным позывам. Я поворачиваюсь спиной ко второму себе. Лопатки выглядят как маленькие крылья. Позвонки торчат белой цепью. Беру в руки безразмерную толстовку. Если ноги я могу не скрывать, то появляться в обтягивающих футболках для меня чревато косыми взглядами. А еще меня могут посчитать сумасшедшим. Дверь в ванную внезапно открывается. Я испуганно стараюсь прикрыть свое тело толстовкой. - Я просто тут носки оставил. Филипп тянется рукой к табурету под раковиной и забирает носки, поднимает на меня взгляд и белеет. Я стою в ступоре, молчу и боюсь того, что будет сейчас. - Боже мой. А ну немедленно опусти руки. Такого тона я боюсь до дрожи. И я не могу не подчиниться. Я медленно выпускаю из рук толстовку. Филипп первый раз за все время видит то, что я с собой сделал. Я сглатываю слюну и жду грубых слов и ссоры. Я закрываю глаза. Спустя минуту решаюсь узнать, почему ничего не происходит. Гляжу на него. У него в глазах стоят слезы. - Придурок, - в его голосе горечь, я чувствую, как комок в его горле жмет на челюсть. Я собираюсь оправдываться, а что еще мне остается делать? Но вместо этого я получаю сильный удар куда-то в район носа. В ушах начинает невыносимо звенеть, но сквозь пелену я слышу приглушенные ругательства и непривычно грубый тон голоса Фила. Чувствую что-то горячее на своих губах и груди. Смотрю вниз, пытаясь понять, что это. Всего лишь сломанный нос. Пустяки, пусть кровь и льется горячей рекой по моему телу. Я слышу, что тон Филиппа поменялся, но не успеваю понять, в какую сторону, провалившись в забытье. Я очнулся. Ощущение такое, будто бы часов 40 спал, прижатый бетонной плитой. Пытаюсь вспомнить, что было, не соображаю, почему так кружится голова. Постепенно стали приходить в порядок все органы чувств, я разлепляю глаза и вижу перед собой белый натяжной потолок. Незнакомый. Начинаю чувствовать, что воздух наполнен мерзким запахом лекарств и бинтов. "Больница" - думаю я. Ощущаю силу руки, сжимающей мою ладонь. Филипп рядом, он спит, нахмурившись и нервно сопя. Начинаю слышать неприятный звук аппаратов, стоящих рядом с моей койкой. Обнаруживаю, что на моем теле много всяких повязок, компрессов и даже стоит капельница. Как все серьезно. Пытаюсь сесть - не выходит, голову как магнитом тянет к подушке. Фил рядом заворочался и резко проснулся. Мне стыдно смотреть ему в глаза, поэтому гляжу в потолок. - Привет. Тихий и на удивление спокойный голос пронзает пищащую тишину. - Здорово, - я пытаюсь улыбаться. - Извини. Я шепчу это почти беззвучно, и я не знаю, зачем. Филипп отпускает мою руку и встает. Обходит койку с другой стороны и садится рядом. - Я нос тебе сломал, - он качает ногой в такт пищанию аппарата. - По делу сломал, - я улыбаюсь, кашляю, в глазах моментально темнеет. Он встает и начинает круг по комнате. - Врач сказал, ты был на грани. Недолго бы радовался. Мне остается лишь молчать. - Сейчас все зависит от тебя, Тим, - он обращает на меня свой обеспокоенный взгляд. Я срываюсь и говорю совсем не то, что он хотел услышать. Хотя нет. Скорее то, чего он услышать не ожидал. - Останься здесь, со мной. В Москве. Я исправлюсь. Он шмыгает носом, хотя в больнице, как известно, нет мороза. Я в напряжении жду ответа. - Ну... Нас же двое, вот и спасать тебя будем вместе. Он улыбается. - Спи, а потом будем исправлять ситуацию. Обед в два. Он говорит такие скудные слова, а я читаю целый роман. Он никогда не говорит много и красиво. Он подходит и неожиданно целует меня в лоб. Выходит из палаты, а я отчетливо слышу из-за двери его всхлип. Я закрываю глаза.