Связанные высотой

Пристанище Джин’Закка с натяжкой можно назвать домом. Это пещера, конура, логово, но никак не дом. Однако и он, и его питомица вполне уютно себя здесь чувствовали. Некогда простой деревенский паренек не был привередливым, а уж Бэсси от их места обитания была в восторге. Темнота и шикарная лоза, ползущая по сталактитам из недр пещеры наружу, к свету — все, что ей необходимо. Тролль, мурлыча про себя старую деревенскую песенку, стоял у осколка зеркала, похищенного нетопырем когда-то, и приглаживал сальные рыжие волосы, стараясь придать им презентабельный вид. Его одежда, местами прожженная и в небрежных заплатках, была покрыта разводами после попытки постирать ее. По лицу тролля равномерно размазана сажа. Джин’Закк улыбнулся своему отражению в зеркале, взяв букет из физалиса, и вышел из пещеры. Он надеялся, что хотя бы сегодня ему повезет. — Ты опять опоздал, — волшебница презрительно фыркнула. — Всего на минуту, выбирал самые сладкие ягоды для тебя, — тролль протянул ей физалисы. — Ты меня за своего нетопыря держишь? — Лина вспыхнула, — с меня хватит! Ты неопрятный и неотесанный мужлан, который никогда не сможет подняться на мою высоту. Девушка направилась прочь, едва сдерживая свою ярость. Стиснув зубы, наездник тоже выдержал ее тираду, не сорвавшись. Лишь слегка надломились хрупкие стебельки в его руках. Разбитый и озлобленный, он направился в свое неряшливое логово. Дома его уже ждала Бэсси. Сегодня ее улов был впечатляющим — она набрала фруктов не только для своего пропитания, но и на долю Джин’Закка, и ей не терпелось поделиться с ним радостью. Тролль буквально влетел в пещеру, громко бормоча проклятия. Он швырнул физалисы в угол и стал нервно расхаживать по комнате: — Мурыжить меня три месяца, чтобы сказать, что я мужлан. Хамка! Высокомерная магичка. До ее высоты. Хах. Я поднимался и гораздо выше. А умею не только левитировать в десятке дюймов над землей. С каждым его вскриком Бэсси тихо вжималась в ближний угол, но он ее, казалось, не замечал, продолжая нарезать круги по комнате и ворчать. Пока, пятясь назад, нетопырь не снесла крылом с подобия столика чашу, которая тут же разбилась вдребезги. Только тогда Джин’Закк заметил дрожащую летучую мышь, которая до жути боится, когда он зол. — Бэсси, прости, — резко снизив голос, он подошел к ней и, присев рядом, попытался осторожно погладить, — что-то я совсем разошелся. Мышь робко, еще со страхом прильнула к нему, положив голову на колено и позволив себя гладить. Он поднял физалисы и, очистив их, протянул Бэсси, благодарно принявшей ягоды. Так они просидели до глубокой ночи. А ранним утром, с рассветом тролль проснулся на спине мыши, неловко слегка смяв ее крыло, уснувшей рядом с ним, вместо того, чтобы принять более удобное и естественное для себя положение. Голова нетопыря по-прежнему лежала на его коленях. Не желая будить ее, он просидел в той же позе, пока Бэсси не проснулась, и только тогда позволил себе размять ото сна мышцы, потянувшись. После недолгой разминки затекших крыльев и лап, нетопырь поддела колено тролля. — Да, Бэсси, замечательная идея, пойдем, полетаем, — Джин’Закк оседлал ее привычным движением, держась за седло, которое всегда было неподалеку. Они вылетели из тесной сырой пещеры на утреннюю прохладу. Выше и выше. Где воздух становится таким густым, что кружится голова. Где пьянящее чувство высоты захватывает дух, и он замирает где-то в животе, скручиваясь в тугой узел. Где ветер норовил выбить наездника из седла. Где утро становится прохладнее, чем на земле, но адреналин не дает замерзнуть. Где только одна может понять его и разделить эти чувства. — Каким же я дураком был, Бэсси! — Джин’Закк пытался перекричать ветер, смеясь то ли над своей глупостью, то ли от радости осознания, — ведь самая достойная, самая прекрасная, самая идеальная почти всю жизнь жила со мной рядом. Ведь ты единственная, кто сможет понять меня, вкусить высь. Мы навеки связаны высотой! Прости мне мою слепоту, Бэсси.