First Night

Разумовский расслабленно прислонился к стене, выдохнул и перестал нервничать только оказавшись в квартире, в которую его привел Олег. В голове шумела кровь. Побег всё–таки нехило сказался на нервах – не разувшись, он стоял в коридоре и почти не двигался, пока Волков гремел посудой на кухне и тихо ругался на “мать твою сковородку”. Забывшись, Сергей улыбнулся, но сразу же одёрнул себя и с силой приложился затылком о стену. — Что мне делать? — едва слышно шепчет в пустоту, кусая нижнюю губу резцами до боли, чтобы хоть немного успокоиться. Когда он зашёл так далеко, и теперь тянет в бездну безумия своего лучшего друга и единственного близкого человека? Хоть горесть разлуки и покоробила их отношения и дружбу, Сергей отлично понимал и признавал то, что человека, ближе и роднее чем Волков, у него никогда не было. И не будет – тому доказательство то, как скоро Волк собрал своих людей и пришёл ему на помощь, несмотря на поступок Разумовского в прошлом. Встряхнув головой и отгоняя тяжелые мысли, Разумовский наконец стягивает кеды, небрежно отодвигая их к стене. Время подумать у него ещё будет, а сейчас есть целый вечер, чтобы забыть о том, в кого он превратился. И о том, что на его шее камнем висит тяжкое бремя убийства, которое не осталось за дверями СИЗО, а находилось здесь, с ним. Тихо прокрадываясь по коридору, Сергей заглянул в одну из освещённых комнат, и застал стоящего у подоконника Олега. На кухне, несмотря на предшествующий грохот, был идеальный порядок, на плите стояло что-то съестное, и почти готовое, судя по запаху. Втянув носом воздух, Сергей подошел чуть ближе, решаясь начать разговор первым. — Что ты делаешь?.. — Разогреваю жаркое, — сообщает Олег, отворачиваясь от окна, в которое он разглядывал внутренний дворик их временного убежища. — Немного не то, к чему ты привык, знаю. Но ты должен понимать, что сейчас заказывать еду в ресторане опасно. Он внимательно разглядывает друга, второй раз после побега, примечая то, как Разумовский вырос за те годы, что они не виделись, и как изменилось его поведение сразу после посадки. Сейчас, в квартире, стоящий перед ним понурый парень мало походил на того, кто совсем недавно выбрался из камеры, с самоуверенной улыбкой переступая через тела убитых ради его свободы людей. Разумовский выглядит хуже, чем когда-либо на памяти Олега, хуже, чем иной раз бывало в приюте. Живые синие глаза, что Волков помнил столько лет, сейчас выглядели мертвыми. Длинные волосы, из-за которых Серого в детстве часто дразнили "девчонкой", а Волков перебил немало чужих носов, слипшимися сосульками обрамляли слишком бледное, худое лицо. На ум сразу же приходит множество разнообразных вариантов произошедшего в СИЗО, каждый из которых заставлял пальцы сжиматься в кулаки и мечтать о возможности проломить голову Игоря Грома. Но Разумовский ясно дал понять, что это его цель и его месть, и никого к ней он не подпустит. Даже старого друга. Олег сдвинулся с места и обошёл Сергея со спины, захватив пальцами края насквозь промокшей футболки. — Тебе стоит поесть и принять горячий душ, если после такого героического спасения ты не жаждешь попасть на больничную койку, — Волков отключает плиту и разворачивается лицом к Сергею. — Чистая одежда уже в ванной. Я даже свитер с совой достал. Олег протягивает ему кружку с чаем, и Сергей внимательно наблюдает за его действиями, только спустя пару мгновений принимает её из рук, прижимая к поверхности озябшие пальцы. Почему-то эта картина кажется ему знакомой, словно и не было никаких долгих лет разлуки, и всё, что происходит сейчас, происходит не с ним, а с другим Сергеем Разумовским. Которого по-прежнему видит в нём Олег, наверняка и не подозревая о переменах в друге детства. Сергей не находит в себе сил, чтобы посмотреть Олегу в глаза и продолжать делать вид, будто ничего не происходит — Разумовский ставит кружку на стол, легко улыбаясь словам Волкова, пряча боязнь за усталостью. Волков вздрагивает: стоит Сергею улыбнуться — и что-то зловещее и дикое появляется в выражении его лица. Проскальзывает в глаза, вытесняя собой бывшую там усталость, и задерживает пристальное внимание на Волкове, мгновенно поселяя где-то внутри острое чувство опасности, болезненно и зло сжимающее его сердце. А затем это что-то так же быстро, как и появилось, исчезает, издевательски подмигнув напоследок, уступая место прежней апатии на лице Разумовского. Который, похоже, ничего и не заметил. — Спасибо, я не голоден. Возможно, я задержусь в ванной, так что ешь и ложись спать. Слова получаются слишком сухими, даже грубыми, и это не то, что необходимо было сказать, да только взгляд-прицел между лопаток прожигает насквозь, и Разумовский быстрым шагом покидает кухню и пересекает коридор, заходя в ванную. Дверь хлопает так, что от косяков отскакивает старая, потрескавшаяся штукатурка, осыпаясь на плитку под ногами, на что Сергей не обращает внимания. — Чёрт бы тебя побрал, Волков, — шепчет он, сжимая края футболки до побеления пальцев. Живот болезненно сводит, Разумовский сгибается вдвое и оседает на пол, тихо всхлипывая. Лучше не высовываться отсюда пока не утихнет истерика, он прекрасно это понимает, отчаянно подавляя желание вырваться, застать врасплох, сжать руками шею. Не смотреть в глубокие глаза, полные сочувствия и преданности, просто убить его. Обнять его. Несколько минут уходит на то, чтобы восстановить сбитое дыхание, и ещё несколько на то, чтобы встать и опереться о бортик ванной, не оборачиваясь к зеркалу. Разумовский не хочет знать, кто сейчас смотрит на него с гладкой поверхности. Он стягивает с себя футболку и поворачивает краны на полную, подставляя ладони под горячую воду. Едва за Разумовским захлопывается дверь, Олег первым делом закрывает рот, а затем зарывается лицом в ладони, с силой растирая ими кожу. Волков готов поклясться на чём угодно в том, что видел, как глаза Сергея на считанные мгновения затянуло золотой пеленой... Но это же откровенный бред! Блик с улицы, должно быть… Или просто собственная усталость даёт о себе знать — Олег ни минуты не отдохнул с момента начала операции. Он успокаивает себя этим, и отправляется ужинать в одиночестве под плеск воды и тихое бормотание Сергея, доносящиеся из ванной. Чуть позже Волков заботливо расстилает беглецу кровать в спальне, оставляя на ней ноутбук, а сам раздевается в гостиной и аккуратно вешает одежду на спинку стула. Устраивается на диване, не забывая оставить нож под рукой. На всякий случай. Олег почти спит, когда Сергей выходит из ванной. Свет бьёт в глаза, высвечивая размытые контуры Разумовского, но Олег лишь прикрывается рукой и снова проваливается в сон. Сергей закончил плескаться через час, радуясь возможности наконец смыть с себя грязь и местами запёкшуюся кровь — ссадин и синяков Разумовский насчитал неимоверное количество. Как и крошечных проколов от инъекций лекарства, которое так часто превращало сознание в кашу из событий и имен, терзающих Сергея долгие часы до полной отключки. От воспоминаний бросает в дрожь, и, не заботясь о какой-либо другой одежде, Сергей хватает аккуратно сложенный свитер со стиральной машины, надевая его. Сейчас для шаткого сознания нет ничего хуже одиночества. Выходя из ванной и поспешно натягивая мешковатый свитер почти до колен, Разумовский собирает влажные волосы в хвост и проходит к спальне, где горит одинокий тусклый ночник. Взгляд цепляет обнажённая спина — Волков лёг на диван, конечно же. И, судя по размеренному дыханию, уже спит. Нервно облизывая губы, Сергей даже не пытается преодолеть искушение — пересекает расстояние в пару крадущихся шагов и присаживается, заглядывая через плечо Олега. Такое умиротворенное лицо, наверняка устал не меньше, чем сам беглец, и в порыве нежности Разумовский едва касается кончиками пальцев щеки, очерчивая скулу до линии подбородка. То, что произошло с ним за бетонными стенами изолятора вовсе не то будущее, которого он хотел бы для Олега, и не то настоящее, которого хотелось для них обоих. Виновато улыбаясь своим мыслям, Сергей бегло оглядывается по сторонам, будто кто–то может наблюдать за ним. Ложась в постель, Разумовский в нерешительности смотрит на выключатель. Чужое тихое дыхание успокаивает его, позволяя расслабиться и погасить лампу, доверившись давящей темноте. И, едва касаясь головой подушки, парень засыпает тревожным сном. Забытье длится недолго — Сергей вскакивает на постели, хватаясь за закружившуюся от резкого движения голову и дышит, словно загнанный зверь. Опять кошмар? Живот болезненно тянет, свитер неприятно липнет к спине — ему страшно. Он зажмурился раз, другой, открывая глаза и оглядывая комнату. Но нет никаких разбросанных повсюду черных перьев, подпалённых по краям, испачканных в крови. Нет внимательных жёлтых глаз из дальнего, самого темного угла комнаты, как нет и вкрадчивого шепота сотни голосов людей, которых он убил собственными руками. Впервые за долгое время ничего этого нет, Разумовский понимает, что это первый раз, когда ему снилось что-то, не связанное с его ночными кошмарами и безумным вторым ’’Я’’, когда не снится проклятый Гром с ножом в горле. Непроизвольно пальцы тянутся к тумбочке и щелкают выключателем. Комната озаряется неярким светом. Шорох и тяжелый вздох совсем рядом пугает его, но вместо монстров Сергей видит Олега, вопросительный взгляд которого был направлен на него. Внезапно накатывает щемящая тоска, друг кажется таким родным и таким далеким, сонный, с растрепанными волосами. Олег щурит глаза и явно не понимает, что происходит. — Серёж? — слышит Разумовский, как сквозь вату. Обнимая себя руками, Сергей вдруг улыбается, вспоминая сон, и как-то даже по-детски склоняет голову вбок, как делал раньше. — Мне снился детдом. День, когда Артём разбил мне нос качелей, помнишь? Ты тогда тащил меня до самого корпуса, говорил, что ты солдат, а я — раненный миной друг, которого ты обязательно спасешь. Не знаю, почему вдруг именно это… — произносит, заправляя выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо, собираясь с мыслями. Волков спускает ноги на пол и потягивается, стискивает пальцами переносицу, припоминая тот случай. Одно из наиболее ярких детских воспоминаний, принадлежащих им обоим: обиженное, ошеломлённое лицо, залитое кровью, которой оказалось неожиданно много, и гогочущая толпа придурков вокруг. Чтобы вернуть Сергею рисунки с Защитником, маленькому Волкову пришлось влезть в свою первую серьёзную драку, за что он потом неделю просидел в детдомовской “одиночке” — именно тогда Олег решил, что всегда будет защищать Сергея, при любых обстоятельствах. Что продолжалось ровно до того “памятного” разговора на первом курсе, когда Разумовский вдруг решил, что нянька ему не нужна. — Ещё бы я не помнил — ты невероятно жутко выглядел с расквашенным носом и здорово перепугал меня. И вот большой и страшный серый Волк снова спасает свою Шапочку. Взгляд Волкова останавливается на покрывшихся гусиной кожей ногах Сергея, торчащих из-под одеяла, тяжело вздыхает и тянется к своей сумке, которую ранее небрежно бросил на пол у кровати. Извлекая из неё пару тёплых полосатых носков, Олег мысленно надеется не получить подушкой в ответ на такую вольность. К тому же, Разумовский не уточнял, что именно ему потребуется, пришлось импровизировать. Волков присаживается у кровати, осторожно обхватывая сильными пальцами удивительно изящную лодыжку Разумовского, машинально отмечая, как тот едва заметно вздрагивает и, как на секунду сбивается дыхание от чужих прикосновений. Поочередно натягивая ткань на ледяные ноги, Олег не упускает возможность пробежаться по коже пальцами, и прикладывает огромные усилия к тому, чтобы не улыбнуться. — Ну, так-то лучше, — он поднимает взгляд на неожиданно раскрасневшегося и притихшего Сергея и насмешливо хмыкает, снова усаживаясь рядом. — Ты не выглядишь, как миллионер в бегах, скорее, как цель номер один для педофила. Наёмник вытянул руку вперёд, снова поправляя выбившуюся из–за уха прядку, осторожно пригладил большим пальцем алеющую щёку, а затем тихо спросил: — Ты не хочешь ничего мне рассказать, Серёжа?.. Такая забота была чужда, и давно забыта Разумовским — он удивлённо проследил за действиями Олега, потянувшись к его руке у своего лица. Светлые воспоминания затёрлись и затерялись среди последних событий, но сейчас осторожные и мягкие действия вызвали в нём странную дрожь. Но непривычную ли? Сколько Сергей себя помнил, кровь всегда ударяла в голову, стоило Олегу случайно коснуться ладони во время прогулки, или соприкоснуться бёдрами, лёжа перед теликом и обсуждая очередной фильм. Тепло тягучей патокой растекается в животе, и Разумовский неловко поджимает ноги, избегая прикосновения. — П… Почему для педофила? Очень смешно, — Сергей непроизвольно улыбается. Рассказать, что на самом деле происходит? Разумовский замолкает, задумчиво кусает губу, и резко меняется в лице, обдумывая вопрос. Пальцы до боли сжимают жёсткие простыни: дышать становится тяжело настолько, что приходится делать это через раз, втягивая воздух, словно сквозь влажную ткань. С самого начала он не хотел заводить этот разговор, и никогда не хотел. Голову заволакивает знакомый туман, и Сергей смотрит на Волкова исподлобья, но только это уже не он. На задворках сознания Разумовский замечает, что Олег настороженно смотрит на него, уже не пытаясь прикоснуться, а отстраняясь, отползая до самого края кровати. — Так смотришь на меня, Волков, — хрипло цедит сквозь зубы Сергей, насмешливо наблюдая за взглядом Олега, направленного куда–то в сторону дивана, на котором недавно спал. Молниеносно приближаясь к застывшему Олегу, Разумовский смотрит ему прямо в глаза, в то время как ладони до боли сжимают широкие плечи, а лицо приближается к лицу почти вплотную. Голос снижается почти до шепота. — “Ты не хочешь ничего мне рассказать, Серёжа“, ха. Что я могу рассказать тебе? Ты думаешь, что я позвонил тебе, попросил набрать лучших наемников и помочь сбежать из тюрьмы, и при этом остался прежним? Я убил столько людей, Олег, столько людей… И я убью снова. Меня ничто не остановит. Сергей с силой отталкивает Волкова от себя, и смотрит неуверенно, с толикой страха за то, что натворил. Дрожащие руки не слушаются, натянуть на себя одеяло не получается с первой попытки — и всё это под пристальным взглядом того, кто пару минут назад смотрел с нежностью. Ему следовало ложиться спать в другой комнате, хоть на кухне, но не дать этому разговору случиться. — Прости, я... Я не хотел, до сих пор чувствую себя уставшим. Просто ложись спать. Олег инстинктивно отшатывается от мгновенно изменившегося Разумовского, собираясь рвануть в гостиную и добраться до оружия. Но когда всё прекращается, ему остается лишь переваривать услышанное и попытаться прийти в себя, после такой встряски. Пара глубоких вдохов–выдохов — и первый испуг и желание кинуться к ножу, защитить себя и Сергея...от него самого — уходит, растворяется, будто его и не было. Если бы Волков не умел справляться с собственными страхами, так и норовящими своими липкими прикосновениями парализовать всё тело, то его давно уже не было в живых. Сдох бы где-нибудь в Сирии, в плену. Волков облизывает пересохшие губы и внимательно оглядывает Разумовского. Сергей, кажется, напуган сильнее, его бьёт мелкая дрожь, как признак близкой истерики, и Олег решается: властно тянет к себе за тонкие запястья, прижимает спиной к груди и надёжно фиксирует, утыкаясь подбородком в затылок. — Тс...тише, не паникуй. Всё хорошо, я рядом, мы справимся. Ты справишься, — тихо, но уверенно шепчет Волков, ероша мерным дыханием рыжие волосы на макушке, ненавязчиво пробираясь рукой под одеяло и легонько щекочет кончиками пальцев Сергея под коленкой, отвлекая его. Тот вздрагивает, но уже по другой причине — Волков в этом уверен. Переключение внимания — действенный способ ухода от истерики, более женский, правда, но Олег не уверен, что пощечина будет лучшим вариантом в данном случае. — Возможно, ты не понял, но я здесь не только из–за денег... Оказавшись в сильных руках, Разумовский затихает, напрягаясь всем телом. Грудь Олега такая горячая, что прекрасно чувствуется кожей даже сквозь разделяющую их ткань свитера, так же, как чувствует чужое сердце, бешено бьющееся, как собственное. Это отвлекает от причины, по которой он чуть не набросился на Олега. Низкий голос у самого уха заставляет Сергея вспыхнуть, как спичку, покрываясь колкими мурашками; дрожь не утихает, теперь этому есть совсем другое объяснение — широкая ладонь под тонким одеялом скользит по бедру выше, задирая свитер непозволительно высоко, и вместо того, чтобы оттолкнуть, Разумовский чуть разводит ноги, скорее неосознанно, а не пытаясь на что-то намекнуть. — Потому что мы... — Сергей не узнает свой голос, предательски дрожащий и полный томного ожидания. Когда ситуация стала настолько двусмысленной? Повернуться вполоборота в таком положении совсем не просто, и Сергей нелепо дёргается, но крепкие объятия не позволяют этого сделать. Он чувствует, как Волков собирает его волосы, перекидывая их через плечо, а затем двумя пальцами подцепляет ворот свитера, сдвигая вниз и обнажая шею. От губ, прижавшихся к коже под линией роста волос, Сережу окончательно накрывает волной возбуждения, и он тихо выдыхает. — Друзья, да?.. Больше не хочется думать о последствиях, а вопросом "почему" Разумовский никогда не задавался в таких ситуациях, окончательно расслабившись и всё же поворачиваясь к Олегу лицом. В глазах Волкова сейчас можно было утонуть, безвозвратно потерять себя, что Сергей и сделал – обхватил лицо ладонями и сократил расстояние до миллиметров, лишь слегка прихватывая губы Олега своими губами. — Не только... — выдыхает ему в губы Олег, скользя рукой по гладкой спине, и пересаживает Сергея к себе на колени, сокращая оставшееся расстояние. Первые прикосновения выходят смазанными и по-детски неуклюжими, но Сергей тут же облизывается, зацепляя и губы Волкова, податливо раскрывает рот и наемник без промедлений углубляет поцелуй, жарко втягивая в себя его язык. Они целуются, переплетаясь языками так, что почти при каждом движении их зубы сталкиваются — несмотря на внешнюю податливость Сергей не собирался сдавать эту позицию. В плечи впиваются острые ногти, а ноги в полосатых носках обхватывают бёдра Волкова. Сергей откидывается на спину, и не разрывая поцелуй тянет Олега за собой. Глаза совершенно шальные, да и у Волкова не лучше, в штанах всё теснее — и это настолько похоже на какой-то безумный сон, что Олег игнорирует мысли о том, что будет утром. В конце концов, Сергею перестает хватать воздуха: Олег чувствует, как в грудь упирается ладонь, и с неохотой отрывается от горячих губ, чтобы тут же прихватить губами кожу на тонких ключицах, вызывая тихий стон. — Если ты скажешь, я остановлюсь, — хрипло произносит он, прекрасно осознавая, что сейчас не услышит "нет". Разумовский прижимает Олега к себе так крепко, что тот тихо шипит и так же усиливает объятия. Несколько часов назад Сергей корил себя за то, что тянет друга за собой в бездну, и вся их история однозначно не могла кончиться чем–то хорошим. Но судьба все равно свела их, словно толкая в спину, и сейчас тепло и трепетные прикосновения пробуждают в миллионере другое осознание — он его не отпустит. Никогда больше. — Не останавливайся, — глядя в глаза произносит Сергей, ласково оглаживая плечи и зарываясь пальцами в густые волосы, слегка натягивая их. — Только это твой последний шанс, чтобы уйти... Если продолжишь — ты мой. И я своими руками... — понижая голос до едва слышного шепота, Разумовский касается уголка губ Волка и оставляет влажный след от языка. — Убью тебя, Олег, если ты попытаешься оставить меня. В голове привычно щелкает, и сознание накрывает горячей золотой волной, Разумовский вдруг запрокидывает голову и смеётся — низко, с хрипотцой. Смех переходит в жалобный стон — Волков времени не теряет, и Сергей чувствует жалящий укус на шее. Прогибаясь под телом Олега, Разумовский тянет свитер за края, стягивает с себя и небрежно бросает его вглубь комнаты, и Волков не может отвести взгляда от плавных изгибов тела, такого желанного и податливого сейчас. Синяки, контрастом выделяющиеся на нежной коже, заставляют Олега глухо зарычать – он мягко касается одного из них пальцами, а затем, очень осторожно, губами. С легкой улыбкой Сергей перехватывает чужие ладони и укладывает их на свои бедра, а на лице в этот момент больше нет ни нерешительности, ни страха. Волков скалится в ответ на такую явную провокацию, спускается ниже, с силой сжимая бедра и ягодицы партнера, и привстает, чтобы избавиться от давящих на собственную эрекцию штанов. Пальцы слишком спешат, и ему не сразу удается расстегнуть ширинку. И когда столь ненужная в данный момент деталь гардероба, наконец, падает на пол, Олег возвращается к Разумовскому. Опускается на колени, низко нависая над партнером, обхватывает икры и начинает покрывать удивительно гладкие ноги Сергея поцелуями. Аккуратно, сантиметр за сантиметром, поднимаясь вверх по внутренней стороне бедра, пока не добирается до стоящего члена. Лизнув головку, истекающую смазкой, Олег приподнимает голову и с усмешкой смотрит на едва живого, дрожащего Сергея. В следующее мгновение он переворачивает его на живот, ставит Разумовского на четвереньки и прижимается сзади, прикусывая загривок. — Я не оставлю тебя, даже когда ты сам попытаешься меня прогнать. Не теперь, когда мы снова вместе, спустя столько лет, — жарко шепчет Олег, сильнее вжимаясь собственным членом в его ягодицы, в то время как рука Олега массировала член Разумовского у самого основания, слегка сжимая яички, и гладила чувствительное местечко между мошонкой и анусом. — Вот только у нас проблема со смазкой... Удивленно вздохнув, Сергей жмется ягодицами и делает пару дразнящих поступательных движений, прижимая широкие ладони к своему животу, плавясь от их тепла. Если задуматься — как давно он был с кем–то близок? Очень давно, должно быть, еще в университете. Разумовский настолько отвык от подобных ощущений, желания отдаться тому, кто тебе так необходим и дорог, что сейчас расслабиться и перестать выстраивать в голове план, как завалить Волкова на лопатки, было единственно правильным решением. — Не надо, я хочу без неё, — Сергей низко опустил голову, упираясь руками в кровать и сжал в пальцах постельное белье, судорожно выдыхая сквозь сжатые зубы. Его нешуточно трясло, вниз по прогнутой спине градом стекал пот и терялся в спутанных волосах, все еще собранных резинкой. — Хочу чувствовать тебя, мне так... Мм... Уговаривать Олега никогда не приходилось дважды — между ягодицами проходятся влажные пальцы, испачканные в собранной с члена смазке и слюне — приходится замолчать и закусить губу, чтобы не застонать в голос, еще слишком рано. Олег входит плавно, без резких движений, и на спину Разумовскому обрушиваются его горячие поцелуи от лопаток вверх до напряженной шеи и обратно, изредка прикусывая влажную кожу, отвлекая этим Сергея. Перед глазами всё смазывается и словно покрыто мерцающей рябью; воздух с хрипом застревает в горле, но, не удержавшись, Разумовский громко и протяжно выстанывает имя, сжимая внутри себя сильно, почти до боли. Внутри Разумовский оказывается тугим, невероятно горячим. Сил на то, чтобы сдерживаться и двигаться медленно, стараясь не причинить лишней боли ни себе, ни любимому телу, хватает ненадолго — Сергей оказывается даже слишком отзывчивым, реагируя на малейшее прикосновение, и это невероятно заводит — Олег ускоряется, вжимая Сергея ладонью в постель и меняя угол проникновения. Волков запускает руку в мягкие рыжие волосы, освобождая их от резинки и позволяя разметаться по мокрой бледной спине, на которой отчетливо видны следы от засосов и пальцев, и возвращается к оставленному без внимания на секунды члену Сергея, тесно обхватывая его пальцами. Без смазки и почти при полном отсутствии растяжки ощущения оказываются слишком резкими и четкими, и каждое движение Волкова эхом отдается в обоих мужчинах, выбивая воздух из легких. И в преддверии финала, который наступает раньше, чем хотелось бы — слишком уж сладко сжимает его Сергей и слишком чувственные стоны издает — Олег выходит из него, опрокидывает на спину и вновь проникает до упора, впиваясь в его губы жадным поцелуем-укусом. Разумовский жмётся к нему и обнимает за шею так, как будто Волков его последний шанс на спасение, мечется под ним и повторяет на выдохе "ещё–ещё–ещё…", отчего Олега окончательно ведёт. Пара финальных толчков и глаза Волкова закатываются — он слышит, как Сергей скорее всхлипывает, чем выстанывает, его имя. Тихо, но достаточно для того, чтобы услышать. Едва придя в себя, Разумовский толкает Олега в плечо, заставляя лечь на спину, и ложится рядом, по-хозяйски закидывая длинные ноги на бедро. Сил, чтобы накрыться одеялом, нет абсолютно, и Сергей мгновенно засыпает, уткнувшись Олегу куда-то под подбородок, горячо выдыхая.

***

Волков смотрит в потолок несколько долгих минут и не может прийти в себя — на его руке действительно спит тот, кого судьба когда-то по своей глупой прихоти отобрала у него. Или нет — вырвала, прямо из рук. Тёплого и родного Сергея, чьи спутанные и всё ещё влажные волосы щекочут грудь и шею Олега. Где-то на полу вибрирует его телефон, и Волков только сейчас замечает, как сквозь неплотные шторы в комнату проникает утренний свет, и, наверняка, ему звонят с вопросом о дальнейшем плане действий. Но шевелиться и будить Сергея не хочется, Олег забивает на мобильник, после чего тот замолкает и больше не тревожит настойчивой вибрацией. Олег снова смотрит на Разумовского, осторожно убирая с лица рыжие пряди, отчего во сне Сергей едва заметно улыбается и ёрзает, притираясь ближе. Наёмник не знает, что это первая ночь, когда Разумовский не мечется беспокойно по кровати, не кричит, не просит о помощи, а просто крепко спит, в счастливом забытье и без сновидений. Давящее чувство в груди сжимает слишком сильно — Олег целует Сергея в висок и едва слышно произносит: — Я не отпущу тебя. Никогда.