spread your mind, your legs

На него сложно, очень сложно смотреть. Ты лежишь совсем близко к нему, так близко, что чувствуешь мягкое дыхание на своей шее; оно пахнет кровью и, как ни странно, содой. Узкая грудь медленно, неровно вздымается и опадает. Делается страшно даже смотреть на него... так. Ребра ведь такие хрупкие... Что все-таки там, внутри, кроме гнилой крови и изорванных кашлем легких? Йоите похож на скелет. На тонких костях почти нет мяса, лишь обрывки бумажной, туго натянутой кожи, да два синих стеклышка – глаза. Прядь волос прилипла к щеке, как черная водоросль, и это заставляет думать, что Йоите было бы лучше на дне моря. Там прохладная вода мягко обволакивает и поддерживает измочаленное тело; там не нужны легкие, и не надо заставлять их мучительно трепетать ради очередного вдоха; туда не проникает свет, и он сможет исчезнуть, как всегда и хотел. Да, Йоите очень подходит холод, хотя даже думать о таком как-то преступно. Руки у него тоже холодные и липкие, что еще больше укрепляет мимолетное подозрение. Сейчас их даже можно коснуться - перчатки сняты на ночь, Йоите спит и твердо знает, что никто в здравом уме его не тронет. «Они уродливы», уверенно заявил он в ответ на робкую просьбу. «Тощие и черные. Да и не нужно тебе меня трогать». А тебе руки нравятся. И ты хочешь увидеть чуть больше, чем полоска кожи, мелькающая между перчатками и рукавом пальто. Что там, под броней толстой ткани? Осталась ли еще первозданная фарфоровая белизна, или он уже весь почернел, загнивая изнутри? А если посмотреть еще ближе, можно увидеть кончик шрама, пятнающего тонкую шею с часто бьющейся веной. Тебе отчаянно хочется прочертить новый – своими руками. Слушая рваные, захлебывающиеся вдохи, ты ни на секунду не можешь забыть, как тяжело на него смотреть. Вот сейчас Йоите рванется, прижимая руку к губам, и привычно отмахнется от платка. Но пока что он спит, и можно любоваться страшной картиной медленной смерти. «Михару… Михару…» - тихонько шепчут спекшиеся губы. Звук твоего имени, пусть и произнесенного сколь угодно бессознательно, мгновенно вызывает злые слезы. Решившись, ты воровато целуешь его в лоб – как покойника, пролетает невероятно уместная мысль. Он холодный, холодный, каким всегда и казался. И дрожит, трясется, бьется, как флаг на ветру, почуяв несмелое касание чужих губ. Молча. Касаться его – осторожно. Иначе – сломается.