Искушение

Мираж притушил жёлтую оптику, подперев спиной стену собственной кварты. Рэтчет только что выпустил его из медбея, ювелирно спаяв ему проводку, восстановив корпус, точно подогнав деталь к детали. Привычно наорал, выдал рекомендации и вытолкнул взашей. Но даже этот медик, — за которым не иначе как Праймас лично приглядывал — не смог ничего поделать с мятущейся искрой разведчика. Старший медик только поспешно отвёл взгляд в сторону на молчаливый, не высказанный вслух вопрос своего пациента, и ответил что-то невпопад. А искра внутри бело-синего корпуса болезненно пульсировала, сжимаясь, обжигая стенки своей камеры, словно беззащитный дрожащий лепесток пламени. И ещё эта боль воспоминаний, унижения, обиды, и непреодолимое чувство вины — что упустил, допустил, разрешил — ломала бастионы привычной, словно само функционирование, выдержки и напускного безразличия. Мираж сцепил из последних сил денты, пресекая зарождающийся в глубине яростный рык. Недостойное поведение. Недопустимо. Замкнуть в себе... Но разве можно обрубить то, что сочится болью, такой давней, такой обманчиво привычной, что сейчас так удачно разворошили, вскрыв застарелый нарыв? Что больше болело: не замолкающая в своём безмолвном крике искорёженная искра или поруганный, осквернённый корпус? Мираж обречённо съехал по стене на пол. Он не знал.