Глупый, глупый еврей.

Я сижу со скрещёнными на груди руками и искривленными губами. Почему из всех людей именно я должен быть здесь с ними? Специфический запах и доминирующие белые цвета отвратительны, и я не знаю, как долго я ещё смогу просидеть здесь. И все же, я не могу пересилить себя и просто взять и уйти. А он даже и не думает просыпаться, однако мы здесь – и мы ждём, пока он откроет глаза и скажет нам хоть что-нибудь… Его кожа почти одного цвета с простынями - белая. Глаза его закрыты, и к нему присоединено столько трубочек, что он почти похож на робота. Почти. Я не могу терпеть этого больше, правда. Не только запах и цвета, но также и факт, что Стэн выплакал все глаза, и когда звук его бесконечного плача соединяется с раздражающей подачей звукового сигнала кардиомонитора, это становится очень невыносимым для моих ушей. И я начинаю зло бормотать. Кенни прислоняется к стене рядом с большой дверью, он так же, как и я, сложил руки на груди, но его голова опущена, и мне кажется, что он что-то шепчет. Возможно, он молится, хотя мы все знаем, что ничто не сможет помочь этому человеку, лежащему на больничной койке. Ведь он собирается умереть, и пусть, если не сегодня, то обязательно завтра, а если и не завтра тогда на следующей неделе, и так далее. Я совсем не понимаю, почему Кенни верит в Бога с его-то дерьмовой жизнью. Даже когда он умирал, - будучи ещё совсем ребёнком – он всегда находил путь назад и возвращался. Я думаю, что он верит в Бога только из-за некоторых фактов: возвращаясь к жизни он оставляет Бога в дураках, и для парня, который провалил большинство предметов в школе, он любит думать, что он очень умный, умнее, чем кто-либо ещё. Как-то раз Кенни просто прекратил умирать, и таким образом, он прекратил возвращаться к жизни. Я думаю, что теперь он молится ради умирающего человека, лежащего на кровати. Возможно, он думает, что, если он станет сильнее молиться, то Бог позволит вновь возвратится тому к жизни. Стэн он … Боже, как же раздражает смотреть на него. Он плачет. Стэн плакал, пока мы добирались сюда и он не может взять себя в руки перестать это делать. Всякий раз, когда он поднимал свою голову со своих ладоней, чтобы посмотреть на Кайла, лежащего на кровати, он начинал задыхаться в своих слезах, и его глаза расширялись. Затем он вновь начинал разрываться в рыданиях, и, как правило, всегда хуже прежнего. Я не плачу от очевидных причин. Интересно, почему же и Кенни не проливает слезу. Я думаю, что МакКормик просто тонет в своём дерьме, и для него умирающий друг просто что-то, что он должен будет пережить, чем иметь дело с более серьёзными проблемами в своей жизни. Другой причиной, о которой предполагаю я, является Бог; если Кенни удалось избежать смерти, то возможно Бог забрал его слёзы – Кенни не может плакать и освобождаться от своих эмоций. От того Кенни и молится, освобождаясь через священные слова. Я не могу видеть глаза его или Стэна, это заставляет чувствовать себя неловко. Глаза очень похожи на небо: иногда сухие и иногда влажные, иногда вода бежит из них, и самое главное это то, что посмотрев в них можно всё понять. Я не должен видеть глаза Стэна, чтобы узнать то, что он чувствует – это Кенни беспокоит меня. Его голова склонена, и я не могу видеть его глаза, и я жажду узнать, что он чувствует в этой ситуации. Он чувствует себя обязанным быть здесь или он хочет быть здесь? Я думаю, последнее. Это я единственный, кто не хочет тут быть. Я всегда хотел, чтобы он умер, глупый еврей. Раньше, ещё в третьем классе средней школы, Кайл Брофловски с каждым днём становился всё слабее, бледнее и тоще. Его здоровье ухудшалось, и у него не было сил даже на те дела, которые он делал почти каждый день. К концу года доктора узнали причину. У Кайла была очень странная болезнь, у которой я не могу даже вспомнить названия. Она была фатальной. Из сложившейся ситуации не было никакого выхода. Все же Кайл принял это спокойно, и я думаю, что Стэн был тем, кто пострадал больше всего, ведь он являлся лучшим другом Брофловски. Кайл казался почти … счастливым, время от времени. Он всё так же приезжал в школу, ходил на уроки, но как только мы перешли в одиннадцатый класс, он перестал приезжать. Мы навещали его в больнице, и я меньше всех остальных посещал его. Я приезжал только тогда, когда они просили меня и сегодняшний день не был исключением. Ему становилось хуже изо дня в день, и когда наступил январь, его внутренние системы органов начинали терпеть что-то вроде краха. Сначала были различные мышцы в его теле, затем слух, и с сегодняшнего дня его крахом являлись мышцы сердца, легких и мозга. Это всё, что я понял. Я не доктор и я не могу быть уверенным. Я поражен тем, что доктора даже впускают нас, чтобы мы могли видеть его; обычно они позволяют только близким членам семьи видеть умирающих пациентов. Я думаю, это потому что больница здесь не так серьезна, и иногда мне кажется, что я умнее здешних врачей. Так именно поэтому я здесь, вместо того чтобы смотреть новый эпизод Терренса и Филиппа. Сегодня Кенни со Стэном приехали в мой дом. Кенни зло смотрел на меня, а Стэн делал такой вид, словно не понимал, что он делает в моём доме. Кенни сказал, что у Кайла не так-то много времени осталось и что мы должны навестить его. Он сказал мне, что "ему похуй на то, что я чувствую и если я не присоединюсь сейчас к ним, то он самолично выпнет меня из дому и потащит к больнице". Я не знаю, почему он заставляет меня ехать туда, ведь он знает, что я на самом деле чувствую. Конечно, я ему возразил, и сказал, что новый эпизод Терренса и Филиппа вот-вот должен был начаться, и я отказываюсь идти с ними, но он схватил пульт, что был недалеко от меня, и выключил телевизор. Он указал мне на дверь и вновь повторил свои слова, уже более зло и остервенело. - Ты играл и гулял с ним вместе, когда нам было всего по четыре года, Картман, – сказал он. – Ты должен хотя бы один-единственный раз навестить Кайла, и ты больше никогда не увидишь его! - Но я и раньше приезжал к нему и видел его, – ответил я. – Ещё раз я не собираюсь ехать к нему; тем более еврей даже не знает, что мы там! В этом момент Стэн вышел из своего транса и спросил Кенни, какого хрена он думает, что перевоспитает меня. Это слегка задело, и я всё-таки согласился. Я не хотел, чтобы они думали, что поездка в больницу для меня отвратительна. Кенни сказал Стэну то, что он сказал мне и тот, фыркнув в ответ, отвернулся. - Кайл не знает, и ему не всё равно, - сказал Кенни. – Это и делает нас друзьями. Теперь поднимай толстую задницу с дивана, иначе я сделаю больше, чем просто выключу телик! - Да поеду я, доволен?! – проворчал я. Закончилось это тем, что я первым шёл в больницу. То, как Кайл выглядел сейчас, было несравнимо с тем, как он выглядел месяц назад. Я был удивлен, что он вообще мог дышать самостоятельно. Боже, как я его ненавидел… Несомненно, он был глупым евреем. Мне не нравятся евреи, но это не единственная причина, почему я ненавижу его. Я ненавижу его, потому что он… это он. Кайл был худее меня, он не выглядел плохо, он получил хорошие оценки прежде, чем болезнь поглотила его, и все хотят быть вокруг него, рядом с ним. Он – всё, чем я когда-либо хотел быть. Очень долгое время я хотел, чтобы он умер. Я полагал, что, если его больше не станет, то я займу его место. И только после того, как он был госпитализирован, я понял, что, если не будет Кайла, тогда его место займёт Стэн, и если не будет Стэна тогда, это будет Кенни, а если это не Кенни, то тогда уже точно это буду не я. Я все еще хочу, чтобы он умер. Но всё же... Может быть, если он умрет, то они увидят, что я был прав с самого начала, что он не стоит потраченных усилий и дружбы. Потом они сказали бы мне, что я был прав. А я всегда любил быть правым. Его мать была глупой сукой, и у него был уродливый брат-канадец. Он был выродком, и иногда я не мог решить, кто был хуже: он или Стэн. Глупый, глупый еврей. Они собираются оплакивать меня, когда я умру? Я задался вопросом. Я надеялся, что моя смерть будет далеко в будущем, и к тому времени я уже буду миллионером с горячими девушками, повисшими каждая на моей руке. Стэн и Кенни больше не были бы моими друзьями, и я сомневаюсь, что они остались бы сами друзья. Они не оплакали бы ни меня, ни малышей, которых я бы успел нарожать. Никто не будет оплакивать Эрика Картмана, но все они оплакивают Кайла Брофловски, глупого еврея. Прямо сейчас Стэн держит неподвижную руку Кайла и его бесшумные рыдания почти отлично сочетаются с тихими нашёптываниями Кенни. Если только, раздражающие звуковые сигналы могла остановить их, хотя… Мы всегда были в плохих отношениях – я и Кайл. Иногда это было похоже на ребяческую игру, а иногда это было всё взаправду. Я только болтался с ним, потому что хотел быть с Кенни и Стэном, но везде, где были они, еврей был тоже. Мы были в больнице уже более получаса, и я удивляюсь, почему Кайл так долго не может умереть? И где его чёртовы родители? Мы все собираемся вскоре пойти в колледж, а затем найти работу, но жизнь Кайла заканчивается здесь. Я думаю, что, если бы он не родился бы евреем, тогда этого всего не произошло бы. Глупый, глупый еврей. Я хочу уехать, и когда я смотрю на Кенни, он впивается взглядом в меня, как будто он знает, что именно я планирую. Потому я продолжаю сидеть на неудобном деревянном стуле, и продолжаю смотреть на бледное лицо Кайла. Почему им грустно? Интересно. Как из-за Кайла Брофловски может быть грустно? Что Стэн нашел в Кайле? Как они могли стать лучшими друзьями? Я наблюдал за тем, как одноклассники заводят новых друзей, бросая своих старых, и мне было интересно, почему наша компания так отличалась. Может быть, это не наша компания. Возможно, это просто была дружба Стэна и Кайла – она связывала нас всех вместе. Плохо, если Кайл уйдёт, оставив Стэна в одиночестве. Плач Стэна внезапно стих, и я смотрю на него, чтобы понять, что случилось. Он смотрит на Кайла широкими глазами, и я замечаю, что Брофловски двигается. Кайл медленно открывает глаза и мигает несколько раз, не издавая ни звука. - Кайл? – тихо спрашивает Стэн, зная, что Кайл слышит его. Голова Кайла медленно поворачивается, и теперь он смотрит на меня. Его губы стали беззвучно шевелиться, а его глаза сузились, как будто он собирается плакать. Замерев, мы смотрим в его лицо, а затем, можем разобрать четыре, почти неслышимые слова, которые он шепчет: "Я не ненавижу тебя …" Я потрясен. Чувство опустошённости обрушилось на меня. Внезапно глаза защипало и захотелось плакать. Его глаза вновь закрываются, и несколько секунд спустя подача сигнала кардиомонитора стала быстрее. Стэн начал плакать снова, и молитвы Кенни становятся столь громкими, что он закричал. Мои глаза переполняют слёзы, и внезапно я чувствую сожаление. Я никогда не знал его. Я никогда не знал Кайла Брофловски, и теперь я оплакиваю его, того над кем я насмехался все эти годы, над кем издевался. Я не знаю, почему Стэн плачет, я не знаю, почему Кенни грустно, и теперь я, наверное, плачу по тем же причинам, что и они. После всех этих лет ругани и насмешек, словесных оскорблений, Кайл Брофловски не ненавидит меня, Эрика Картмана. И внезапно я понимаю, что действительно не ненавижу его. Я был просто ревнив, и я перепутал те чувства ревности с чувствами ненависти. Он был рядом, когда я нуждался в нём, и я всегда искал способы вернуть его. И все же, он не ненавидит меня. Внезапно я понимаю, что не хочу, чтобы он умер. Я хочу, чтобы он жил, чтобы я смог понять и узнать его. Узнать, почему так грустно Стэну и Кенни, и почему сейчас я плачу. Кайл умер за всё то, что я только что осознал. Сейчас я плачу, потому что я сожалею. Я хочу плакать, потому что всё знаю. Полоска на мониторе становится длинной, издающая бесконечный пронзительный звук. Стэн рыдает, и несколько секунд спустя доктор входит в комнату, сопровождаемый медсестрой. Он выгоняет нас из палаты. Сквозь слезы Стэн смотрит на меня. Он злится, что последние слова Кайла были для меня вместо него. Он не понимает... Кайл посвятил свой последний вздох для меня, потому что он хотел, чтобы я знал, он хотел, чтобы я понял. Он знал, что я не ненавидел его, и все что оставалось, это убедить в этом меня. Он был уверен, что, если бы я только знал о том, что он не ненавидит меня, тогда возможно, – просто возможно – это заставит меня понять то же самое. Это сработало отлично, до самого конца я хочу ненавидеть его за это. Евреи способны интриговать… Глупый, глупый еврей. Конец.