...

Джек никогда не смотрит на Освальда. Несется вперед, безостановочно мелет чепуху, размахивая руками. Дразнит Лотти и потом удирает от нее по всему поместью. Вдохновенно вещает очередную пришедшую в голову глупость, трещит, как сорока, с кем бы ни говорил. Имеет наглость называть себя лучшим другом, но всегда ускользает, утекает сквозь пальцы водой, даже когда действительно необходим. В их разговорах наедине он изучает книги, стены, вид из окна или небо над садом, жмурится, как довольный кот, но всеми доступными силами избегает зрительного контакта, предпочитая ему тактильный. Вторгается в личное пространство, прикасается, тянет, задевает, не стесняется совершенно. Зная, что Освальд легко понимает, что у него на душе, отвлекает его внимание всеми возможными способами, лишь бы не смотреть в глаза. И кто бы знал, насколько это раздражает. — И вот ты представь, она стоит напротив меня, улыбается, а я понимаю, что деваться-то и некуда! Она вкладывает мне в руку записку, и я.... Восхитительная история. Одна краше другой. Освальд — в кресле; на улице ливень, и сидеть в саду желания никакого. Тщетно пытается читать, но Джек, которому, конечно, не очень хочется молчать и сидеть спокойно, Джек, который совершенно не уважает личное пространство, крутится вокруг кресла, оживленно рассказывая про «интересный инцидент на балу, ты зря не пошел, Освальд, девушки, ах, эти девушки!...», мешается, а его коса при каждом новом обороте вокруг кресла скользит по придерживающей страницы правой руке. Даже если попробовать сосредоточиться, даже если абстрагироваться от увлекательной истории, кончик косы все равно, как ни уворачивайся, скользнет по коже. А если даже попробовать увернуться, то легче не станет — обходя кресло сзади, сжимая на секунду спинку, Джек все равно умудрится задеть пальцами плечи и почти на ухо сообщит какую-нибудь любопытную подробность из истории, вынуждая постепенно терять терпение. — Я уже подумывал согласиться... — интригующе сообщает ему на ухо Джек, снова оказавшись сзади. Освальд прикрывает глаза и коротко выдыхает. Захлопывает книгу. Удивленный Джек чуть склоняет голову, не отстраняясь, и его коса соскальзывает вниз, на плечо и грудь Освальда. Тот аккуратно кладет книгу на журнальный столик — и без предупреждения ловит косу, обвивает ее вокруг руки, не открывая глаз. Сжимает, тянет на себя. — Ау-ау-ау, ты что творишь?! — возмущается Джек, которого фактически вытаскивают из-за кресла. Освальд перехватывает косу у самого затылка — та золотой змеей вьется вокруг его руки, стекает на колени, и Освальд чуть поджимает губы. Вынуждает опуститься перед креслом на колени, крепко держит, не давая вырваться, и наконец-таки встречается взглядом с Джеком. Смотрит в упор, не позволяя отвести глаза, и ищет — ищет то, что чертов «друг» скрывает. Зеленые глаза Джека смотрят на него растерянно и недоуменно, возмущенно и обеспокоенно — мол, не тронулся ли? Маска, мишура, отвлечься и искать дальше. И находит. Находит, от злости сгребая волосы в кулак, заставляя Джека снова попытаться вырваться. — Я тебе что, котенок, что ли?! Освальд, чего ты взбесился?! — возмущается он, и все напускное веселье карточного шутника-валета слетает с него. Освальд отпускает косу, почти отшвыривает Джека от себя и закрывает лицо руками. То, что он нашел, то, что понял, ему совершенно не нравится. Джек ворчит, отряхивается. Чуть раздвинув пальцы, Освальд бросает на него внимательный взгляд: стоя у окна, его друг распускает волосы, переплетает расплетшуюся косу заново, и Освальд наблюдает за этим, пытаясь параллельно свести воедино полученную информацию. А когда Джек оборачивается снова, когда коса вновь сплетена, он вновь беззаботный и легкий, и, кажется, вполне готов продолжить повествование. Одно маленькое «но» — Освальд не согласен. Оттолкнувшись ладонями от подлокотников, Освальд делает шаг по направлению к Джеку, взглядом пресекая опять начавшуюся пустую болтовню. Еще и еще шаг, Джек невольно отступает, снова несет какую-то чушь, но уже не так уверенно, как обычно. А Освальд — Освальд снова держит взгляд Джека, держится за то, что в нем нашел, не отпускает, не дает отвернуться. Джек спотыкается, спиной прижимается к стене, скрещивает руки на груди и с упрямым вызовом смотрит на друга. — И чего ты добиваешься? — Откровенности? — приподнимая бровь, Освальд подходит почти вплотную. — Не понимаю, о чем ты, — понимает, и Освальд видит это в глубине его глаз. — Неужели. — Честное слово, ты как с цепи сорвался, — частит Джек, но не может отвести взгляд. Освальд чувствует его беспокойство и неуверенность, чувствует желание удрать или хотя бы переключить внимание. Черта с два. Не отводя взгляда, Освальд нащупывает косу, вновь наматывает ее на руку, вот только сжимает уже не так жестко. Еле заметно усмехается — и тут же хмурится, так как Джек явно сдаваться просто так не намерен. Снова — маска, и хватает же наглости! Снова несет чушь, осклабившись в ухмылке, снова дразнит. — Эй, да тебе просто мои волосы нравятся! Серьезно, а ведь мог бы и сказать, я же твой друг, я все понимаю.. — И подмигивает, уходя от взгляда на пару секунд. Впрочем, не то чтобы помогло — его все так же сверлит взгляд Освальда, пристальный, тяжелый. — Раздражают, вообще-то. Читать мешают, — с серьезнейшим выражением лица заявляет Освальд, чуть погладив косу пальцами, и поднимает руку вверх, опираясь ей на стену — рядом с лицом Джека. Тот, видимо, готов к такому ответу: — Мешали бы всерьез, ты бы меня просто выставил из дома, и все! Ты меня зачем-то терпишь, а зачем — вот это уж ты мне скажи... Он несет еще какую-то ерунду, но Освальд, ничтоже сумняшеся, пропускает его монолог мимо ушей. Скрытые эмоции и мотивы Джека — вот что представляет интерес, то, что он увидел пару минут назад, то, что не оставляет его в покое. Надежда. Отчаянное упрямство. Идея, ставшая навязчивой. Фиксация на конкретном человеке. Источник его собственного раздражения. Джек всегда сфокусирован на ком-то еще, но при этом безапелляционно лезет в зону комфорта Освальда своими случайными объятиями, странными касаниями и обрывками фраз, затерянными в океане безостановочной болтовни. Позволяет себе на тысячную долю больше, чем положено друзьям, и при этом имеет наглость изображать, что все в порядке. Избегает взгляда, зная, что Освальд заинтересуется, озадачится, и, когда настанет время, поймет. И он понимает. Когда лопается терпение, он ловит Джека — и тогда понимает. В комнате неожиданно тихо; за окном барабанит дождь, и Освальд не видит — чувствует на губах Джека улыбку победителя. И чувствует, как на нем защелкивается капкан — руки Джека смыкаются вокруг шеи объятием. По ивовым листьям за окном весело стучит теплый летний ливень, дом практически пуст. Никто не слышит тихого стона-хрипа, не видит, как Джек выгибается в спине, когда Освальд за косу аккуратно тянет его на себя. Никто не видит впивающихся в бедра пальцев, не видит, как руки сжимают подушки на кровати, а отпущенная коса змеей стелется по простыням. Никто не видит. И не знает. И к лучшему. Освальд не думает ни о чем более. Под ладонями — горячее тело, реагирующее на каждое его касание новым стоном, Джек подается назад, к нему, хрипло выдыхает, когда Освальд чуть склоняется, чтобы вплести пальцы в его волосы, потянуть на себя, когда поворачивает голову за подбородок, чтобы провести языком по пересохшим губам Джека, а ладонями — по груди, вниз, к паху. Не думает с той самой секунды, как впервые поймал собственное имя с чужих губ своими. Как осознал, что попал в отлично спланированную шутником-плутом Джеком ловушку. Как осознал, что выбираться из нее не желает совершенно. Прикусив губу, он чуть замедляется, вызвав недовольный стон. Переворачивает Джека на спину, укладывает на кровать, тихо, хрипло выдыхая ему в губы, приказывая-прося: — Не отводи от меня глаза. Проводит пальцами по лицу, Джек чуть тянется за ними щекой мягким, нежным движением, но не отводит взгляд. И, когда Освальд, устроив колени Джека на своих плечах, продолжает двигаться, то осознает, даже не придавая, в общем-то, этому осознанию форму, очень простую, вещь. Где бы ни был Джек обычно, где бы ни были его мысли, его взгляд — сейчас он полностью сосредоточен на Освальде. И его глаза — теплые и спокойные. И сейчас все, как бы там ни было... Правильно.