***
Светало. Тронутое нежным розовым румянцем небо прогибалось под тяжестью свинцовых облаков. Светлые блики на дощатом полу робко жались к тени от распахнутого настежь окна. Надежда, что после наступит день, умерла на сто семнадцатое утро. Сугизо больше не верил, что ему когда-нибудь удастся вырваться из цепких лап обманчиво ласкового рассвета. Он смиренно сдался, даже не предприняв борьбы. Закусив нижнюю губу, он нервно перебирал в руках нитку жемчуга и ждал. Ждал, когда душа шарнирной куклы у его ног покинет свою оболочку вынужденного заточения и тенью обнимет со спины — её прикосновения всегда были так реальны и нежны. Она просила называть её Лиеле. Её тихий прерывающийся голос проникал в самое сознание и пугал своей близостью. Мягкие пряди тёмных волос щекотали шею, пока холодные руки проникали под складки одежды. «Для меня закрыты все пути и тропы, для меня замкнуты все миры…» — всё твердила и твердила девушка-призрак, с каждым словом ещё глубже погружаясь в его тело, сливаясь и становясь единым целым. Теперь его вздоху вторил её, он видел мир её глазами, а она — его. Глубоко в своём сердце Сугизо чувствовал, что ему не спастись, не сбежать. Он боялся, что в один из сотни одинаковых дней его собственные мысли зазвучат глуше Её, и тогда — настанет конец. Конец всего. Каждое утро он сходил с ума, каждое утро — мечтал о рассвете.***
Джей поёжился, словно из окна только что подул холодный ветер, и отвернулся. Дуновение ветерка на лице и на руках не отпускало. Ясный день манил своим солнечным светом, умолял поддаться соблазну и шагнуть на встречу пушистым облакам из ваты. На деле мужчина знал, что дружелюбие и яркость небес — всего лишь плод его воображения, которое давно окрасило окружающий мир в серые тона, стерев из памяти другие цвета. Вздох. Джей было дёрнулся рефлекторно, но лишь наклонился вперёд. Замкнутая комната как живой самостоятельный организм его перестала волновать давно. Оставалось дожидаться, когда комната выдавит из него последние соки и обсосёт ещё юные кости своего пленника. Импровизированная тюрьма подарила ему крепкие цепи и до ужаса неодушевлённо живого надзирателя. По грязному полу прошлась мощная вибрация, и тяжёлое дыхание стен сотрясло воздух. Где-то хлопнула несуществующая дверь. Джей гнил заживо вместе с каждым сантиметром отсыревшего паркета, хороня себя под массивными досками, как много лет назад умирал его внутренний мир. Он подавился своим прошлым, как и проклятая комната-зверь, не смог переварить действительность, и сейчас был вынужден оказаться проглоченным сам. Ноги отказали первыми. Однажды Джей проснулся и обнаружил себя сидящим на кованом стуле, не способным сделать ни шагу. Страшно? Но ведь пока — всё хорошо. Вздох. В раз онемев, предала и рука.***
Луна. Рюичи осторожно прикоснулся к ней указательным пальцем и подул на идеально гладкую поверхность без малейшего изъяна. В школе внушилось, что она шероховата и совсем неровна, а тёплый камень под рукой доказывал обратное, уводя из реальности в свои звёздные края. Но твёрдую породу хотелось расколоть на куски, выбросить из окна. Избавиться от мучительной необходимости делать выбор — приносить в жертву других или себя. Сойдя на закате с неба, Луна, сделала предложение, от которого отказаться было нельзя. Звала пойти вместе с ней, сулила богатства и власть, серебряные одеяния и положение высшего ночного Божества. Принести в жертву четверых, а напоследок — себя, чтобы после возродиться из осколков чистейшего горного хрусталя. Зачем семья и друзья, когда можно одним словом от скверны очистить их всех и возвысить себя? Рюичи терялся, но был близок пожертвовать людьми ради личного блага и избранности нового Короля. Вечерами призывая Луну, он молчал, эгоизм затмевал голос разума, кричал об особенности, требовал начать жизнь — с нуля. Внутренний голос убеждал отпустить близких, твердил, что их смерть предрешена, а его самого заждалась новая яркая звезда. Но мысленно разрываясь на части желанием, рвалась и душа. Не знал он тогда, что Луна лишь искала новое сердце, чтобы заполнить пустоту внутри себя.***
У окна появилось пятно и начало стремительно расти. Шинья сильнее вжался в стену, желая провалиться в неё и с головой утонуть. Раздался грохот, и глаза непроизвольно заполнила горечь слёз. Ночью всегда была гроза. Ночь всегда была лишена сна. Угольно чёрное небо распахнуло свои крылья, стремясь охватить весь мир и залить чернотой, случайной кляксой обращая всё — в спокойное ничто. Первой появилась голова, которая куском мяса свалилась с потолка. Шинья всхлипнул и затих, на минуту позабыв как дышать. Секундой позже рядом с ним шлёпнулась рука до локтя. Некогда красивая девичья кисть приподнялась на тонких изломанных пальцах и поползла к неровно стриженной макушке. Ключицы, лопатки, бедро…отдельные части тела падали крупными каплями дождя и спешили воссоединиться друг с другом наперегонки и не зря. Отлаженный механизм движений живого конструктора поражал. Постепенно груда мяса превращалась в стройное женское тело, будто только вчера сошедшее с облаков по ту сторону окна. Крови не было, вывернутые суставы вставали на место с тихим щелчком, кривые пальцы ощупывали щиколотки, но в мгновение ока всё прекратилось и погрузилось в сон. Шинья боязливо опустил глаза на свою изуродованную руку, к которой до сих пор не привык. В прошлый раз Телу не хватило мизинца, что могло понадобится на этот раз — он предпочёл не думать. Голова медленно повернулась и посмотрела на него пустыми глазницами. Чернота.***
Иноран отсутствующим взглядом смотрел в никуда. Он видел стеклянные горы и реки из хрусталя. Иной, идеальный мир, который сам проложил путь к сердцу, по дороге всё сгубив. На старых досках — пятна запёкшейся крови, за спиной — осколки некогда бывшего оконного стекла. Он всё-таки отыскал дорогу Туда.