Правда

Зачем люди говорят правду? — думает Макото. Ведь врать намного выгоднее. Зачем существует столько бессмысленных правил? Вот, например, люди утверждают, что нельзя красть. Глупости, можно, лишь бы в этом обвинили кого-нибудь другого. Или — нельзя причинять другому человеку боль. Тоже чушь. Можно, если все остальные уверены, что ты нечаянно, или, что это вообще не ты. Макото никому не рассказывает о своих размышлениях — не оценят. Наверное, его бы смог понять Имаеши, но Макото слишком его ненавидит, чтобы делиться мыслями. Имаеши говорит: «Лучше сказать правду, люди в нее все равно не поверят, а тебе не придется запоминать, что ты кому наплел». В этом есть что-то изящное и даже близкое Макото, как ни неприятно это признавать. Но Макото никогда ничего не забывает. Он способен окутать паутиной из лжи целый класс и ни разу не сбиться. Имаеши говорит… — Протри мячи, Ханамия-кун, — говорит Имаеши. — Для этого есть новички, — отвечает Макото. — Но мне будет приятно, если это сделаешь ты. Макото поднимается с мата и плетется к сетке с мячами. Имаеши следует за ним. — Зачем? — спрашивает Макото, оставляя еще десять слов несказанными — Имаеши поймет и так. — Затем, что тебя нужно все время занимать, Ханамия-кун, и для всех безопаснее, если ты занят чем-нибудь, что тебе поручили, а не тем, что ты для себя сам придумаешь. А я иду за тобой, потому что мне приятно твое общество. Макото берет в руки первый мяч и тряпку. Имаеши продолжает разговор, не давая подумать о чем-нибудь приятном. Например, о том, будет ли Имаеши беспомощен без очков, или же линзы ему только для имиджа. Как-нибудь нужно будет украсть и проверить, — рассеянно успевает подумать Макото, внимательно слушая, как Имаеши рассказывает о новой постановке задачи о лжецах и рыцарях. Протереть все мячи Макото не успевает — за ним приезжает мама. Мама всегда забирает его из школы по пятницам, потому что на выходные они едут в загородный дом к бабушке и дедушке, родителям отца. Мама их ненавидит — и это взаимно. Отец оставил свои деньги в трастовом фонде и назначил бабушку с дедушкой опекунами до совершеннолетия Макото. Маме зато достались в управление отель и два ресторана. Кроме наследства от отца, у мамы есть другой бизнес, о котором никто не знает — заведение в Роппонги. Макото никогда не был внутри, но догадывается, что там, по клиентам: мужичкам, старательно прячущими сальные взгляды за воротниками и темными очками, молодящимся красоткам с огромными украшениями. Мама заезжает сюда по пятницам, забрав его из школы. Для нее это единственный момент, когда она может не отчитываться за свое время: в дороге были, в пробке стояли. Макото обычно сидит в машине, смотрит на проходящих людей, но сегодня, как и на прошлой и позапрошлой неделе, он снаружи, стучит мячом об асфальт. У него есть план. В шесть с небольшим через перекресток всегда проходит компания — трое мелких пузатых парней в мятых костюмах и один здоровенный, в спортивных штанах и олимпийке, с золотой цепью на шее. Якудза идут собирать дань. Говорят они громко, и Макото уже знает, что здоровяка зовут Джеки, он боксер и вырос в Америке. Впереди всех идет, всегда с дымящейся сигарой во рту, Накаи — он за старшего. Самый пузатый — Огава, большой любитель крабов и пива. Третий — Вада, он слегка прихрамывает: месяц назад ему воткнули нож в бедро и что-то повредили. На плече у Джеки спортивная сумка. Компания всегда возвращается той же дорогой минут через двадцать, и спортивная сумка намного объемнее, чем до этого. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Макото не нужны деньги, ему просто интересно, а сможет ли он это провернуть. Здание за углом от маминого борделя затянуто строительными лесами, машину отсюда не видно. Макото подбрасывает мяч высоко вверх, имитируя флоатер, краем глаза посматривая на перекресток. Компания возвращается. Джеки, как всегда, смотрит на Макото с мячом — Макото верно угадал, чем его подцепить. Когда расстояние между Макото и компанией сокращается до пятнадцати метров, он забрасывает мяч на леса — словно бы нечаянно. Он подпрыгивает на месте и тянется рукой как можно выше, будто всерьез рассчитывая достать. Опускается на землю с несчастным видом. Беспомощно смотрит вверх — помогите, добрые дяденьки, ребенку. Джеки, кажется, уже попался, и Макото добавляет последний штрих: цепляется за угловой столб и лезет вверх. Руки соскальзывают — зацепиться не за что, но если бы Макото был сантиметров на десять выше, то, подпрыгнув, смог бы ухватиться за крюк на уровне настила. Джейсон выше на целую голову. Он, конечно, не может так просто пройти мимо. — Эй, парень, помощь нужна? — он останавливается сам и тянет за рукав впередиидущего. Макото отвечает не сразу. Он делает вид, что боится, переступает с ноги на ногу и снова беспомощно смотрит на мяч наверху. Словно бы нехотя кивает. Джеки отдает сумку Огаве, походя треплет Макото по волосам и лезет вверх. Дальше начинается часть плана, в которой точный расчет невозможен, хотя Макото и постарался подготовить все так, чтобы математическое ожидание оказалось ближе всего к нужному ему результату. Доски настила снизу подтравлены кислотой — по разлому никто не определит, что специально, а вот распил якудза точно бы угадали с первого взгляда. Джеки берет в руки мяч, и именно в этот момент настил не выдерживает его веса. Пыль, щепки летят во все стороны, крепкая ругань заглушает стоны Джеки. — Живой? — Нахрена ты полез? — Нога! Сумка стоит позабытая — люди такие люди, никогда не думают о том, что действительно важно. Макото забрасывает ее на плечо и несется со всех ног в узкий глухой переулок. В конце переулка — мусорные ящики, Макото вспрыгивает на них, перемахивает через стену, ему всего-то и надо, что сделать круг по кварталу. Из всей компании разве что Джеки мог его догнать, но тот сейчас лежит с переломанными ногами. Когда Макото возвращается в машину, из-за угла слышатся только громкие стоны Джеки. Он перекладывает деньги в сумку со своей формой, сумку якудза сворачивает поплотнее и пихает туда же. Когда мама возвращается, он уже сидит и скучает, как будто никуда и не выходил. *** Сумка с деньгами стоит под столом — у всех на виду, как будто так и надо. Все, кажется, считают, что там просто спортивное снаряжение: Макото кинул сверху эспандер и мяч. Скоро межшкольные, и Имаеши наседает еще плотнее. — Ну что ты все ходишь за мной, — не выдерживает в какой-то момент Макото. — Ты мне нравишься, — говорит Имаеши. Макото корчит рожу. — И ты слишком хорошо ведешь себя в последнее время. — И ты этим недоволен? — Конечно. Это значит, ты или уже сделал что-то, или вот-вот что-то сделаешь. Я должен быть рядом, когда случится апокалипсис. Макото пренебрежительно фыркает, хотя по спине проскальзывает торопливый холодок — Имаеши бьет пальцем в небо, попадая в самое яблочко. Надо будет все же разбить ему очки. Имаеши говорит: «У тренера большие планы на эти Межшкольные, ты уж постарайся». Имаеши говорит: «Отличный бросок, Ханамия-кун». Имаеши говорит. Улыбается. Опускает подбородок на плечо Макото, щекоча волосами шею, и повторяет: — Ты мне нравишься. Макото хочет разбить ему лицо, придумывает три плана случайных переломов на тренировке и гуглит «Что делать, если твой семпай — мудак». Неделя до Межшкольных пролетает незаметно. Деньги все так же валяются на дне сумки, и Макото все так же на них плевать. Он даже прикидывает, не отдать ли их на какую-нибудь благотворительность, вроде помощи голодающим животным Арктики или исследования генофонда мухи-дрозофилы, но потом оставляет, как есть. В первый день Межшкольных Имаеши благодушен даже больше, чем обычно, и от его улыбчивой рожи у Макото сводит скулы. От радостного предвкушения, царящего в раздевалке — тоже. Было бы чему радоваться. Макото откровенно скучно — они играют с какой-то провинциальной командой, названием которой он даже не собирается засорять мозг, и это легко до тошноты. А идиоты в его команде, кажется, собираются выложиться на полную. У них это называется «проявлением уважения к противнику». Как будто кто-то здесь достоин уважения. Всю вторую половину игры спину Макото сверлит внимательный взгляд Имаеши. Кажется, тот действительно думает, что он может начать апокалипсис прямо здесь и сейчас. Хотя Макото вовсе не собирается тратить ресурсы на такую мелочь, как победу в первой игре. Тем более, что они справляются и так. После финального свистка на табло светится «101:69», и Имаеши улыбается так, что, кажется, лицо у него вот-вот треснет. Это ужасно раздражает, и Макото, едва дождавшись конца построения, бросает «Я в туалет» и уходит. Терпеть ликующие объятия в раздевалке, призванные сплотить команду еще больше, у него нет никакого желания. В туалете прохладно, светло, и главное — пусто. Ровно до тех пор, пока Макото не выходит из кабинки и не включает воду в умывальнике. Тогда в зеркале по обе стороны от его лица всплывают еще два человека. За ними виден кусок лица третьего. Все они в костюмах, все толстые и одутловатые, и всех троих Макото отлично знает. Накаи, Огава и Вада, три якудза, собиравшие дань с торговцев вместе со сломанным лично Макото Джеки. Кажется, у него проблемы. Макото выключает воду, тщательно вытирает руки бумажным полотенцем и лишь потом оборачивается, широко улыбаясь: — Вы что-то хотели? Он кидает быстрый взгляд в сторону двери, но та надежно перекрыта широким животом Накаи. Тот ухмыляется: — Где деньги? — Какие деньги? — Макото виртуозно умеет разыгрывать карту “под дурака”. — Наши, — рыкает Вада. Лицо у него перекошено гневом, и Макото невольно задумывается, сколько им пришлось ползать на коленях, вымаливая прощение за такой бездарный проеб денег. Видимо, достаточно долго, чтобы теперь у них аж пальцы дергались от желания придушить Макото. — У меня нет ваших денег, — Макото даже не врет — деньги действительно не у него, а лежат в оставленной дома сумке. — Значит, тебе придется их найти, маленький баскетбольный ублюдок, — ухмылка Накаи почти такая же противная, как у Имаеши. — Ты же не хочешь до конца жизни ходить на костылях? Не хочет. И не будет. Неужели эти тупицы считают, что уже с ним справились? Макото оглядывается по сторонам. Он пока не видит, как, но совершенно точно знает, что сможет из этой ситуации выбраться. Он поворачивает голову в одну сторону, в другую, следя за за реакцией, непонятно пока, эти трое привыкли драться вместе или только пиво пить. Накаи наступает. И тут раздается звук сирены, и с потолка начинает брызгать вода — пожар. Секундного замешательства Макото хватает — низко пригнувшись, он скользит по мокрой плитке и оставляет якудза с носом. За дверью туалета его хватает за руку довольный мокрый Имаеши и мчится по коридору, таща его за собой. Выскочив за двери, они смешиваются с толпой. — Я же знал. — Имаеши протирает очки краем футболки, цепляет их снова на нос и внимательно смотрит на Макото. — Отлично выглядишь. Несколько литров воды тебе очень идут. И локальный апокалипсис. — Ты устроил? Макото всего передергивает, и Имаеши кладет ему руку на плечи. — Не заболел? — Иди к черту. Макото думает, что на этом все, но нет, Имаеши провожает его домой и поднимается наверх в квартиру. Отвязаться от него нет никакой возможности — никто в команде не промок так, как они двое, и Имаеши настаивает, что, как капитан, он просто не может не проверить, все ли в порядке с его лучшим игроком. Имаеши видит сумку сразу, как только заходит в комнату, хотя ни разу не был тут раньше. — Из-за этого? — кивает он под стол. Макото не отвечает, но этого и не требуется. — Кто? Где? Когда? Макото молчит дальше. Имаеши вздыхает и продолжает: — Можешь не говорить, я все равно смогу узнать. Но пойми, такое не спустят, даже если вернешь деньги. Спустят шкуру, — он говорит это немного печально, точно тем же голосом, каким однажды сказал «хороших людей не бывает». — Не ходи в школу пока, я скажу, что ты простудился. Макото впервые в жизни чувствует что-то, похожее на страх — ощущение, что он где-то допустил ошибку, не принял в расчет какой-то фактор. Он не ходит в школу, слушаясь Имаеши, но говорит себе, что просто пользуется шансом. *** Имаеши звонит через три дня. Кансайский говор в его речи заметен больше обычного. — Надень костюм, что-нибудь для официальных семейных церемоний, — тянет он. — Я буду ждать тебя внизу через час. Это твой единственный шанс, мы должны приехать на встречу именно сегодня и вовремя. Возьми сумку. Когда Макото спускается, у подъезда стоит такси. Машина везет их в старый район, где ей приходится петлять между высокими заборами из каменной кладки. Ворота дома, перед которыми она останавливается, огромны — кажется, поставлены здесь, чтобы остановить вторжение армии. Перед тем как шагнуть через порог, Имаеши говорит: — Молчи, пока не спросят, и делай, что я скажу. На вопросы отвечай только правду. Они идут по узкой дорожке к старому дому, и Макото чувствует, как чужие взгляды колют спину. Имаеши кланяется, прежде чем шагнуть на крыльцо. И потом на крыльце кланяется тоже. Седой сухопарый старик в потертых спортивных штанах и рубашке-поло рассматривает их из-под кустистых бровей. — Внук Ооно? — качает он головой. — Похож, похож. Имаеши снова кланяется. А старик все качает головой и качает, молча разглядывает их и сумку у ног Макото. У Макото не хватает информации. Понятно, что старик — кто-то сильно выше тех трех тупиц. Но кем он приходится Имаеши? Он сказал, внук… знакомый деда? Макото ни от кого не слышал, что тот из семьи якудза. Хотя, если принять это как гипотезу, она бы многое объяснила. — Хорошо учишься? — спрашивает старик. — Лучший в классе, — быстро отвечает Имаеши. Старик снова начинает кивать головой. Макото это раздражает, как и собственное бездействие, но пока самое разумное — выжидать, внимательно смотреть и слушать. — Куда после школы поступать хочешь? — В Киото, на юридический. — Уголовное право? — Мне ближе финансовое, — словно бы извиняется Имаеши, но старик, кажется, его выбором доволен. Старик вытягивает руку, тычет пальцем в сумку и смотрит на Макото. — Зачем украл? Макото хочет солгать, маме на операцию. Или себе на учебу. Или бедным помочь. Ложь так выгодно выглядит в данный момент — пусть пожалеют и отпустят. Но Имаеши чуть поворачивает голову и едва заметно кивает. — Само в руки шло, — говорит правду Макото. — Эти четверо такие тупицы, что стыдно было ничего не сделать. Старик довольно хохочет, откидывая голову назад. Хлопает себя ладонью по коленке. На этом все заканчивается. Старик отпускает их, бросая: — После университета приходите работать, оба. — Ему, кажется, все еще очень смешно. Такси высаживает их у дома Макото. Имаеши расплачивается и отпускает водителя. — Зачем? — спрашивает Макото, пропуская оставшиеся три слова. — Я же говорил, ты мне нравишься, — отвечает Имаеши. — Я тебе не верю. — Уж кто-кто а он знает, какой Макото на самом деле. — Я знаю, — говорит Имаеши, наклоняется и коротко прижимается губами к его губам. — Вырастешь, поймешь.