Бесконечное вчера

Последние недели чёртов Сеул двадцать четыре на семь занавешен густым серым туманом. Чжунхэ дышит через медицинскую маску и щурит глаза: кажется, его зрение упало ещё на пару диоптрий. Виноваты во всём какие-то жуткие газы в воздухе — Чжинхван так и не успевает рассказать ему, какие именно. Впрочем, Чжунхэ уверен, что это знание ему ни в чём не поможет. Ему сейчас вообще ничего не поможет, хотя от солнца над головой и чистого воздуха он бы не отказался. Даже надоедливым людишкам, которых Чжунхэ избегал всю свою сознательную жизнь, он был бы рад. Под ногами хрустит мелкий гравий и раскрошенный асфальт, видимость ограничивается парой метров, но Чжунхэ хватает и этого: ещё вчера он не видел собственной вытянутой вперёд руки. Он сомневается, что идёт в верном направлении, потому что от кошмаров ворочается во сне, а просыпаясь, не помнит, в какую сторону шёл гипотетическим вчера. Он вообще мало что помнит. Ни дня недели, ни примерного времени на остановившихся тогда часах, поэтому каждый новый день для него ознаменовывается пробуждением и заканчивается, когда сил в организме практически не остается. Поэтому сейчас, осторожно ступая и освещая фонариком путь, он идет, доверяясь полностью отсутствующей у него интуиции. Второй рукой он крепко обхватывает рукоятку пистолета и искренне благодарит бога за то, что рядом с его домом раньше располагалась оружейная. А ещё Чжунхэ изо всех сил старается бороться с плохими мыслями, потому что на самом деле рад бы пустить себе пулю в лоб, но он всё ещё надеется, что сможет выбраться. Впереди сквозь туманную завесу наконец-то начинают проглядывать когда-то белые стены правительственного здания. Ползущие по ним трещины — глубокие морщины и развалившиеся колонны у главного входа навевают неприятные мысли: Чжунхэ знает, что еще неделю назад там жили люди, которых про себя он прозвал чистильщиками. Но сейчас парень не уверен даже в этом — он давно не чувствовал запаха горящей человеческой плоти, приносимой ветром с центральной площади. Но он всё же решает убедиться в этом лично: переступает через гниющий на земле труп и поднимается по полуразрушенным ступенькам. Те крошатся под подошвой кед, оседают пылью на ткани черных штанов и кажутся совсем ненадежными. Чжунхэ сдвигает крупные куски бетона и с трудом открывает дверь. В здании темно — электричество вырубило во всем городе, и Чжунхэ откровенно лень искать аварийный источник тока в тёмных подвалах, поэтому он подсвечивает путь дрожащим светом фонаря и шагает по усыпанному штукатуркой ковру, двигаясь через холл к ресепшену. В здании стоит абсолютная тишина. Чжунхэ по привычке прислушивается и натягивает маску повыше, откидывает с глаз прилично отросшую иссиня-чёрную чёлку и скользит светом по стенам. Он обходит холл и заглядывает в несколько ближайших к лестнице кабинетов, надеясь найти хоть кого-то. Но ни трупов, ни живых людей нет, и парень делает вывод, что тот, на улице, скорее всего, был последним. Он возвращается на первый этаж и скидывает с плеч тяжелый рюкзак, решая остановиться здесь — отоспаться и двигаться дальше, а потому запихивает пистолет за ремень и укладывается на запылённый кожаный диван. Ему всего семнадцать, и он совсем не готов оставаться один. Его будит странный шум, и Чжунхэ тут же подскакивает, хватаясь за пистолет. Он замирает и прислушивается: любые звуки гасит расстеленный повсюду ковер, но Чжунхэ кажется, что он слышит, как перекатывается мелкий гравий под подошвой чужой обуви. — Кто здесь? Собственный голос наполняет помещение и тихим эхом отражается от стен. Услышанный спустя долгое время, он кажется каким-то чужим и больно бьёт по ушам. Чжунхэ коротко откашливается и крепче сжимает пистолет. Шорохи стихают так же, как появились, и парень злится на свою слишком богатую фантазию. Он сидит практически не шевелясь и слушает тишину ещё несколько минут. Картинка перед глазами совсем нечёткая: его зрение так и не приспособилось к темноте, а глаза против воли закрываются из-за бесконечно долгого вчера. Чжунхэ борется со сном ещё минуту, но, сдавшись, со вздохом облокачивается на диванную спинку. Ему снится улыбка его матери, которая сидит рядом и держит его за руку. Мама кажется ему совсем реальной, живой, тёплой. В её карих глазах — забота и сожаление, её руки, худые, почти прозрачные, поглаживают тыльную сторону его ладони, её улыбка — отпечаток на сетчатке его глаз. Он сжимает её пальцы в своих и только потом обращает внимание на окружающее. Вместо привычных синих обоев вокруг серые влажные стены, пошедшие трещинами, вместо хлопковых простыней под пальцами скрипучая кожа пыльного дивана. И размытый тёмный силуэт, словно тень отделившийся от стены и медленно приближающийся к ним. Чжунхэ дёргает маму за руку, пытаясь предупредить, но та лишь улыбается, треплет его по волосам и поднимается. Она уходит от него, как и месяц назад, а он дёргается следом, пытается её остановить, но ни ног, ни рук не чувствует. Зато чувствует чьё-то с трудом сдерживаемое дыхание возле уха. Такое тёплое, рваное, обдающее ушную раковину и греющее холодную серёжку с корундом. Чжунхэ кажется, что камень начинает постепенно меняться изнутри, откликаясь на чужое тепло. Осознание происходящего приходит чуть позже; отшатнувшись, парень открывает глаза и хватается за пистолет. — Бу! Чжунхэ резко выставляет руку вперед и ощущает, как дуло упирается во что-то твёрдое. — Воу, парень, полегче, — хрипят рядом: оружие в руках чуть вибрирует, и Чжунхэ делает закономерный вывод — то упирается в чужое горло. — Ты кто? — голос с трудом не срывается на вопросительной интонации, как и руки: Чжунхэ держит оружие ими обеими и старается контролировать дрожь. — Ким Ханбин, последний человек в городе, — судя по голосу, парню лет не больше, чем самому Чжунхэ. Он хрипловато кашляет, и дуло пистолета упирается ему под подбородок, — эм, теперь, кажется, буду предпоследним. Чжунхэ плохо видит в темноте, но ему кажется, что в этот самый момент парень улыбается. Он снова вспоминает улыбку мамы и внутри всё на секунду сжимается. А потом его почему-то отпускает. Опускать пистолет сейчас не кажется ему хорошей идеей, но руки действуют сами по себе, и в следующую минуту Чжунхэ обнаруживает себя сидящим на диване: его пистолет лежит рядом, а напротив на пыльном журнальном столике сидит Ханбин. Он не выглядит страшным или, хотя бы, пугающим, хотя Чжунхэ вряд ли вообще может предполагать, как парень выглядит, потому как видит сейчас не дальше своего носа: в холле по прежнему темно, а включать фонарик и светить новому знакомому в лицо кажется ему по крайней мере глупо. Поэтому Чжунхэ молча смотрит в темноту и ждёт. — Ты же, вроде, не зомби? — Парень наклоняется вперёд, опираясь на колени локтями, и Чжунхэ вскидывает бровь. — Что? — видимо, у его нового знакомого зрение лучше, потому как он замечает даже этот мелкий жест. — В смысле, я тебя тут раньше не видел, я вообще тут пару дней никого не видел, мало ли, — Чжунхэ ловит взглядом движение чужих угловатых плеч и усмехается. — Не зомби, — лаконично отвечает он и вспоминает, что и сам в последний раз видел живого человека с неделю назад. Когда взрывается военная база, на табло электронных часов значится около двух ночи. Электричество вырубает во всем городе в ту же минуту, и единственное, что помнит Чжунхэ — это череду взрывов, вызвавших землетрясение, темноту и чёрный дым за высотками у окраины города. Так начинается его бесконечно долгий день. Люди начинают умирать сразу, некоторые — без мучений, как его мать, уснувшая в ту ночь навсегда, некоторые — задыхаясь от газов в воздухе. С Чжинхваном, соседом по лестничной клетке, Чжунхэ проводит четыре дня, а его собака дохнет ещё несколькими днями позже. Чистильщики живут в правительственном здании в течение двух-трёх гипотетических недель, а некоторые умудряются выживать до сих пор. Среди них сам Чжунхэ. И Ханбин. То, что творится за пределами города, неясно. То, что в самом городе, — тоже. Ханбин в ответ на эти вопросы ведёт плечами и рассказывает, что несколько дней назад они ходили на телевизионную станцию и радиовышку, но оборудование на них вышло из строя и связаться с кем-либо невозможно. Говорит, что купол над городом искрит, но его рабочее состояние поддерживают извне, а снять его изнутри невозможно. Говорит, что тот парень на улице неплохо разбирается в технике, но, к сожалению, он уже мёртв, и Чжунхэ решает не уточнять, как именно тот лишился жизни, потому что прекрасно помнит симпатичную дырочку от пули в его лбу, которую заметил, когда перешагивал через валяющееся на земле тело. Ханбин вообще много говорит, и через пару часов Чжунхэ уже жалеет от том, что не может взять свои слова про людей обратно. А еще через час он просто отрубается, а когда просыпается, Ханбина рядом не оказывается. Впрочем, как и его пушки. Искать неизвестного парня в огромном городе кажется Чжунхэ бесполезным занятием, поэтому он решает вернуться в магазин оружия, а через пару дней и вовсе забывает о существовании какого-то там Ханбина. Чжунхэ снова остается один. Бежать из города кажется ему бессмысленным: от соседа по лестничной клетке он слышал, что купол над городом поддерживают не просто так, и что тех, кто пытался прорваться на ту сторону, подстрелили люди в защитных оранжевых костюмах. Поэтому парень уверен: он либо умрёт там, либо вернётся обратно. Вернётся в город одного человека — так Чжунхэ мысленно нарекает Сеул. Когда-то в детстве он представлял, как останется один в огромном мегаполисе, как прокатится на всех аттракционах в парке развлечений, как наестся сахарной ваты и всяких сладостей, в которых мама всегда его ограничивала, как будет играть весь день, и думал, что будет счастлив. Мечта из детства стала реальностью. Туманной, пыльной и полуразрушенной. Чжунхэ проходит мимо магазина игрушек, бросая взгляд на огромного грязного медведя, лежащего за витриной, покрытой паутиной трещин, и усмехается. В его мечтах были радость и ощущение свободы, в его реальности — смерть и яд в воздухе. Он вдыхает мнимую свободу через медицинскую маску и оглядывается. Туман с каждым днём поднимается выше, и аптека среди покрывших первые этажи магазинов находится практически сразу. Он неловко переступает через огрызок выбитого из двери стекла и проходит внутрь тёмного помещения. Под ногами хрустят осколки и кластеры таблеток: аптека разграблена, как и все другие магазины в округе. Свет фонарика бегает по стенам, и Чжунхэ осматривает стенды и ящики за прилавком на наличие лекарств. Он не уверен, что таблетки не впитали в себя то, что находится в воздухе, но за неимением альтернативы парень сдаётся. Он находит две целые пачки обезболивающего, бинты и даже пастилки для горла со вкусом лимона. Спустя десять минут поисков Чжунхэ наконец замечает упаковку медицинских масок и меняет свою на новую. — Это тебе вряд ли поможет, — раздается за спиной, и Чжунхэ крупно вздрагивает и резко разворачивается. Свет фонарика бьет как раз в лицо незнакомцу: тот жмурится и выставляет перед собой руку. — Будет лучше, если ты вырубишь свет. — Его голос он узнает сразу, как и пистолет, зажатый в чужой ладони. Чжунхэ трясущимися пальцами нащупывает кнопку, и помещение погружается в темноту. — А теперь дай его сюда. Чжунхэ слепо протягивает руку вперед и дёргается, когда его запястья касается чужая почему-то мокрая ладонь. Свет фонарика бьёт в лицо уже в следующую секунду, и парень чувствует себя абсолютно беспомощно. Рюкзак с оружием лежит в паре метрах, и Ханбин пристрелит его быстрее, чем Чжунхэ сделает к нему шаг. — Ну ладно, пошутили и хватит.  Из-за секунду назад слепящего глаза света Чжунхэ на минуту погружается в ещё более густую темноту и по инерции продолжает щуриться. Когда силуэты начинают проявляться, парень с трудом осознаёт ситуацию: Ханбин стоит напротив него и протягивает ему фонарь. Чжунхэ замечает пистолет в другой его руке, прижатой к животу, и не торопится забрать единственный источник света. Ханбин, кажется, ловит его взгляд и поднимает оружие на уровень груди, прокручивая его на указательном пальце. — За пушку, кстати, спасибо. Не возражаешь: оставлю её себе? — Валяй, — неожиданно для самого себя бросает Чжунхэ и пожимает плечами, стараясь не выдать испуга минутной давности. Он наглеет ещё больше, когда делает шаг и вырывает фонарь из чужих пальцев. Выходит резко и неуклюже: Чжунхэ тормозит ещё секунду, и то ли самосохранение у него падает до нуля, то ли на все становится откровенно похер, но он разворачивается к Ханбину спиной и продолжает делать то, зачем сюда пришел. За спиной слышится шуршание одежды, скрежет упаковок таблеток и странное шипение, словно кто-то медленно открывает банку газировки. Не выдержав и минуты постороннего шума, Чжунхэ поворачивает голову и едва ли не вскрикивает. На боку у Ханбина огромная рана, и парень, усевшись на полу и зажав маленький фонарик зубами, щедро поливает её перекисью. Рана не выглядит смертельно, но последствия пореза сантиметров в двадцать длиной с непрекращающе сочащейся из него кровью могут быть непредсказуемыми. Газы, что в воздухе, привели к гибели нескольких миллионов людей, Чжунхэ не уверен в том, как именно они работают, но одно он знает точно: открытые раны — не то, на что не стоит обращать внимание. — Чёрт, — выдыхает он и идёт к рюкзаку. Светя фонариком, Чжунхэ находит в сумке бутылку воды и коробку с патронами. Теперь ему кажется, что наличие в магазине лишь пуль старого образца с порохом было знаком. Когда он присаживается на корточки перед Ханбином, тот недоумённо поднимает взгляд. И Чжунхэ впервые так близко разглядывает его лицо и даже мешкает на секунду: у Ханбина красноватые волосы под кепкой, крупный нос и пухлые обкусанные губы. А ещё он выглядит чуть ли не моложе его самого из-за больших блестящих глаз, выжидательно смотрящих на него снизу вверх. Чжунхэ стягивает свою маску и впервые после той ночи делает свободный вдох. — Ну и что ты собрался делать? — Ханбин цепляет взглядом зажатую в его зубах пулю и хмыкает. — Фильмов насмотрелся, что ли? — У тебя кровь не останавливается, — Чжунхэ почти не меняет интонации, хотя внутри у него всё сжимается. Он не делал этого ни разу и на самом деле видел такое лишь в фильме. — Больницы не работают, да даже будь тут спирт и иголка с леской, я бы не смог зашить. Так что... — Он поливает рану питьевой водой и промокает бинтами. Руки немного дрожат, а вид крови вызывает тошноту, но Чжунхэ перебарывает себя, раскусывает пулю и посыпает рану порохом. — Терпи. Огонёк зажигалки на мгновение озаряет помещение. Когда Ханбин приходит в себя, Чжунхэ в очередной раз заканчивает обрабатывать ожог. Кровь давно остановилась, и всё выглядит не так страшно, Чжунхэ даже думает, что шрам получится симпатичным, если рану не запустить. Ханбин хрипит, заставляя его оторваться от своего дела, и подтягивается на руках, облокачиваясь о стенд. — Сколько я… был в отключке? — он потирает глаза и втягивает воздух сквозь зубы, когда Чжунхэ накладывает бинт и закрепляет его пластырем. — Пару часов? Я думал, что оглохну от твоего крика, — язвит брюнет, — а потом ты сразу отрубился. Парень напротив хмыкает, и Чжунхэ заканчивает с обработкой. Он решает не спрашивать, откуда у Ханбина этот порез, потому что это совсем не его дело. — Это девчонка, — вдруг начинает Ханбин, осматривая своё боевое ранение. Он сводит брови на переносице, и Чжунхэ уже было хочет поторопить его, потому что пауза затянулась, как тот продолжает. — Наткнулся на неё на базе. Эта чокнутая подумала, что я с того света пришёл за ней или вроде того, начала ножом махать. Ты уж извини, потратил одну твою пулю. Ну, точнее, две, — хмыкает он, намекая на теперь уже ожог, и пытается встать. Чжунхэ помогает ему подняться и подаёт рюкзак. Кажется, сейчас они снова расстанутся на неопределённый срок, а может и вовсе навсегда, и Чжунхэ пока ещё не готов к этому. Ханбин выглядит надёжно, и рядом с ним брюнет чувствует уверенность, а ещё ему кажется, что выживать вместе им будет легче, чем по одиночке. Да и вопрос о том, что делал Ханбин на военной базе, разжигает в нём любопытство. Впрочем, Ким, кажется, и не собирается расставаться с парнем на ближайшее время. Он спрашивает, где Чжунхэ живёт сейчас, и, не получив вразумительного ответа, приглашает его к себе. Дом, где живёт Ханбин, располагается в черте города, и они добираются туда за час какими-то закоулками. Ханбин не принимает чужой помощи и тащит массивный, чем-то набитый рюкзак сам, собирая ладонями ссадины с полуразрушенных стен домов. Они молчат всю дорогу, и тишину разбавляют лишь шаркающие шаги красноволосого и со свистом втягиваемый им сквозь зубы воздух. Огромный двухэтажный коттедж, выделяющийся на фоне более скромных строений, не выглядит заброшенным, если не считать разбросанных по траве старомодных садовых гномов и перевёрнутого грузовика у дороги, и Ханбин, открыв парадную дверь, первым проходит внутрь. Он щёлкает выключателем, и Чжунхэ с удивлением видит, как зажигаются точечные светильники — маленькие солнца над головой, тускло освещая запылённые помещения. Ханбин тут же теряется где-то в доме, и брюнет лишь изредка слышит, как шумит что-то на втором этаже. Немного побродив по комнатам, он останавливается в гостиной и на проверку пробует включить телевизор. Тот загорается сразу, и Чжунхэ тут же убирает включенную на максимум громкость, щёлкая уцелевшим пультом. Впрочем, ни один канал не работает и, пройдясь по паре-тройке кнопок, парень недолго смотрит на чёрно-белую рябь, расчерчивающую жидкокристаллический экран. Раздавшийся на лестнице шум заставляет его выключить телевизор и развернуться. — В подвале есть аккумуляторы, их заряда хватит на то, чтобы поддерживать свет в доме ещё пару месяцев, — объясняет явление электричества Ханбин. Чжунхэ смотрит, как тот неторопливо спускается с лестницы, держась за бок. На Ханбине свободно висящие джинсовые шорты по колено и тёмно-синяя с абстрактными рисунками футболка, а с его тёмных цвета ржавчины волос стекает вода. Чжунхэ с трудом вспоминает, когда в последний раз принимал нормальный душ, и Ким, заметив его взгляд, добавляет: — А ещё там парочка цистерн с водой, колонка и работающий водопровод. Ванная на втором этаже. Поняв чужой намёк, Чжунхэ коротко кивает и поднимается по лестнице. И когда тугие струи воды наконец ударяют по его коже, впитавшей в себя всю пыль и грязь этого города, брюнет позволяет себе расслабленно выдохнуть. Чистую, пахнущую порошком одежду Чжунхэ находит на стиральной машине и с удовлетворением натягивает на себя оказывающиеся чуть коротковатыми ему джинсы и большую футболку. Просушив полотенцем волосы, парень открывает дверь и замирает, прислушиваясь. Простояв совсем недолго, он, наконец, слышит неясный шум и идёт на его источник, в конце концов оказываясь в самой дальней комнате на втором этаже, внешне напоминающей кабинет. Ханбин стоит к нему спиной напротив белой пластиковой доски. Появление Чжунхэ он оставляет без должного внимания, и брюнет принимает это за разрешение пройти внутрь. Пока он осматривает кабинет, Ким, зажав колпачок маркера между зубами, пишет что-то на прикреплённых к доске листах. И когда Чжунхэ подходит ближе, он видит столбцы имён (некоторые из которых вычеркнуты) и какие-то даты напротив каждого из них. Последнее вычеркнутое Ханбином — женское. Дата, располагающаяся рядом, близка к его дню рождения: брюнет скользит взглядом по столбцу, прослеживая путь пальцем, и внезапно останавливается, когда замечает своё. — Моё имя здесь, — говорит он и поворачивает голову к Ханбину, сидящему за столом с какими-то бумажками. — Да? — Красноволосый тут же отрывает голову и поднимается, подходя ближе. — Что ж, Ку Чжунхэ, будем знакомы, — кивает он и зачёркивает вопрос возле имени Чжунхэ маркером. — Моё тоже, двумя страницами выше, — добавляет он и возвращается на место. — Что всё это значит? Почему ты вычеркнул некоторые из них, а возле других стоят вопросы? И что это за список? — сыплет вопросами брюнет, начиная раздражаться из-за того, что не знает, что происходит. — И что ты делал на военной базе? Ханбин игнорирует его. — Эй?! — повышает голос Чжунхэ. Ким вздыхает и трёт переносицу, будто бы без особой охоты поднимая на брюнета взгляд. В его глазах ясно читается усталость и отголоски боли, а ещё раздражение, но Чжунхэ не чувствует себя виноватым и считает, что хоть что-то он знать должен. Впрочем, Ханбину, наверное, кажется так же, поэтому он с неохотой, но рассказывает парню о том, что на взорвавшейся той ночью базе в течение двадцати лет проводили не совсем законные исследования, последствия которых они наблюдают сейчас собственными глазами. В списке — имена людей, которым вводили вакцину, чьё действие предполагало защитить население от воздействия радиационного излучения и последствий возможного взрыва. Сотня имён детей в возрасте двух-четырёх лет, многие из которых вычеркнуты компьютером ещё очень давно, около тридцати пяти — в течение этого месяца, и два десятка тех, что с вопросами: не найденные ни среди живых, ни среди мёртвых. — Вакцины были экспериментальными. На базе я искал что-то, подтверждающее, что всё это было не просто так, — сухо заканчивает Ханбин, сминая лежащие на столе бумаги, а потом поднимается и выходит вон. Чжунхэ вздрагивает от хлопка двери и хмурит брови. Кажется, сам того не осознавая, он надавливает на больное. Чувствуя за собой вину, парень опускается на стул и зарывается пальцами в отросшие волосы. Его взгляд падает на смятые бумаги, и Чжунхэ разглаживает листы, ненароком обращая внимание на их содержание: одинаково оформленные заявления на согласие провести вакцинацию и сотня разных подписей, в конце — указанная прописью сумма вознаграждения. Заявление на Ханбина тут тоже есть. А на бумаге с именем Чжунхэ стоит подпись его отца, и брюнет не замечает, как до крови закусывает губы. На подписанных бумагах его возраст — два года и пять месяцев. Чжунхэ было два с половиной, когда, по словам матери, отец ушёл из семьи. И если бы парень узнал об этом раньше, он бы ни секунды не сомневался, в чём была причина. Отец поменял его на шуршащие бумажки, взвалил на плечи бывшей жены заботу о ребёнке с непонятной химией в крови и исчез. На секунду прикрыв глаза, брюнет старается восстановить душевное равновесие. Всё это так или иначе в прошлом, а сейчас он всё ещё дышит этим, пусть и до ужаса грязным, воздухом, в отличие от остальных людей в этом городе: может, его отец и поступил тогда отвратительно, но именно благодаря этому Чжунхэ всё ещё жив и всё ещё может надеяться. Ещё несколько часов брюнет проводит в кабинете, просматривая списки. Среди имён подростков он находит несколько знакомых, но уже вычеркнутых, вычёркивает ещё три и пытается изучить кое-какие имеющиеся у Ханбина бумаги. Когда глаза начинают слипаться, в комнате появляется сам Ханбин. Он выглядит бледно и устало, не слишком уверенно держится на ногах и как-то странно смотрит на парня, сидящего за столом. В его руках — пачка рамёна, тарелка и электрический чайник, и Чжунхэ благодарит красноволосого кивком головы. Им всё ещё неловко после случившегося, а ещё они совсем не знают и едва ли доверяют друг другу. Ханбин говорит, что Чжунхэ может занять любую свободную комнату, и уходит. Впервые для брюнета ночь проходит действительно спокойно. За неделю, что Чжунхэ проводит в доме Ханбина, они начинают общаться едва ли лучше. Ханбин по-странному тих, а брюнет старается быть безразличным, тем не менее всегда искоса поглядывает на парня, следя за его состоянием. Рана Кима уже подживает, а шрам и правда получается вполне симпатичным: первое время Чжунхэ делится таблетками обезболивающего и помогает с обработкой, и результат оставляет его вполне спокойным за физическое состояние старшего. Когда Ханбин становится чуть более деятельным, он пропадает на несколько дней, в течение которых Чжунхэ только и думает о том, что снова останется один, терзает себя мыслями и наконец успокаивается, прощая отца. И облегчённо вздыхает, когда красноволосый появляется на пороге дома. На следующий день Ханбин показывает ему ещё одну комнату. Когда Чжунхэ попадает в неё, он с трудом может поверить в происходящее. Заставленное мониторами помещение выглядит как офис спецагентов, и Чжунхэ усмехается своим мыслям, но когда компьютеры начинают работать один за другим, а на мониторах возникает программа, парню становится не до шуток. Стоящий рядом Ханбин вбивает пароль в вылезшем окошке и несколько раз щёлкает мышкой. — Неделю назад я был на базе и нашёл эту программу в головном компьютере, а потом вспомнил, что видел что-то подобное в своём доме. В тот день, когда ты тут появился, я проверил и убедился: отец занимался её разработкой, пока я играл в игрушки, сидя под этим самым столом. — Ханбин усмехается и проводит ладонью по пыльной поверхности стола, неловко задевая ладонь брюнета и тут же отдёргивая свою. — Даже не спрашивай, кем был мой отец, сам не в курсе, — предупреждает он: — Эта программа направлена на контроль купола. Я связал эти компьютеры с теми, что на базе, а тот головной должен быть связан с внешними… — Я знаю этот язык программирования, — перебивает его Чжунхэ, припоминая, как изучал его в прошлом году, готовясь к международной олимпиаде по информатике, — не думаю, что справлюсь сразу, мне нужны какие-нибудь книги, документы, что-нибудь, что даст основу, от которой можно оттолкнуться, — моментально загорается он. — Если и не взломаю, думаю, можно будет вытащить из неё что-то полезное, — усмехается он и переводит взгляд на Кима. Тот кивает головой и улыбается уголком губ. Он всё ещё выглядит несколько потерянно: Чжунхэ даже не представляет, что на душе у парня, узнавшего, что, кроме того, что его отец пятнадцать лет назад сделал сына подопытным кроликом, так ещё и сам принимал в этом не самое последнее участие. Разобраться в программе оказывается сложнее, чем предполагал Чжунхэ. Он проводит за мониторами большую часть своего времени, разбирается в принесённых ему книгах и папках с базы, и в конце концов подключается к внешнему компьютеру. Мало понимая, что можно вытащить из всего этого, он зовёт Ханбина. — Нужно найти наименее охраняемый пост у купола и расписание рейдов чистильщиков, — быстро ориентируется Ханбин, наклоняясь к центральному монитору. Как оказывается, чистильщиками он называет тех самых людей в оранжевых защитных костюмах. Именно они оказываются теми, кто жёг трупы на центральной площади, и теми, кто раз в неделю, по вторникам, патрулируют город в поисках новых мертвецов, охраняют посты на куполе и якобы защищают весь остальной мир от заразы. После нескольких десятков минут Чжунхэ, наконец, удаётся найти самое незащищённое место по периметру и расписание смены охраны. Переписав всё на бумагу, он незаметно отключается от внешнего компьютера и облегчённо вздыхает. Что делать со всем этим, он пока не имеет ни малейшего понятия. Когда Чжунхэ просыпается в следующий раз, он слышит шум со стороны холла. Быстро сбежав по лестнице, он застаёт Ханбина за собиранием рюкзака. Тот приветствует его кивком головы и уже было собирается выходить, как брюнет окликает его. — Ты куда? — интересуется Чжунхэ. И хотя сейчас он верит Ханбину чуть больше, вариант, что тот кинет его при первой же возможности, всё же остаётся в силе. — В город, — просто отвечает тот, — нужно найти оружие. — Через час начнётся рейд, ты уверен, что идти сейчас — правильно? — по привычке язвит Чжунхэ, уже более-менее ориентируясь в пространстве и времени: в доме Ханбина есть работающие часы, и старший парень всё это время следит за календарём, вычеркивая очередной день перед сном. Спустя месяц одиночества Чжунхэ начинает считать «вчера» вместо него. — У меня есть план, — Ханбин смотрит на него, как на дурака, и Чжунхэ становится обидно. — Тогда я с тобой, — не подумав, бросает он, на что Ханбин безразлично пожимает плечами. Когда они покидают оружейную на другом конце города, красноволосый вдруг останавливается, прислушивается и тянет Чжунхэ за рукав в противоположную от дороги сторону. Они прячутся между пустыми баками, и Ханбин жестом заставляет брюнета замолчать. Он как можно тише заряжает пистолет и закручивает глушитель. Чжунхэ втягивает голову в плечи и отворачивается, и тут же его взгляд натыкается на сидящую на противоположной стороне рыжеволосую девчонку. Она выглядит лет на девятнадцать, её лицо с острыми чертами испачкано в крови и пыли, а ещё она улыбается ему уголком обкусанных губ. В её руках пистолет, разодранные колени прижаты к груди, а патлы рыжих волос собраны в неаккуратный хвост. Растерявшись, Чжунхэ окликает Ханбина и понимает, что делает это зря, когда слышит выстрел. Однако, стреляет не Ханбин: за баком мелькает оранжевый костюм, и Чжунхэ испуганно смотрит на то, как один из чистильщиков поднимает оружие на рыжеволосую девушку, не замечая их за своей спиной. Слышится ещё один выстрел: на сей раз стреляет уже Ханбин, попадая аккурат в шею мужчины в костюме, и девушка, кинув на них взгляд, срывается с места, выбегая на улицу. О том, что в благодарность за спасённую жизнь она отводит чистильщиков в противоположную от них сторону, Чжунхэ догадывается гораздо позже. А пока он слышит ещё несколько выстрелов и, не в силах пошевелиться, замирает на месте, безумными глазами смотря на то, как Ханбин переворачивает ещё тёплый труп и обыскивает карманы на оранжевом костюме. Как они оказываются в доме, Чжунхэ не помнит. Его всё ещё трясёт от увиденного. Ханбин же выглядит совершенно спокойно, несмотря на то, что его руки по локоть испачканы в крови. Он протягивает Чжунхэ карточку с красными подтёками и усмехается, похлопывая парня по плечу и оставляя на его светлой футболке кровавые разводы. Уже через час, более-менее придя в себя, Чжунхэ рассматривает отданную ему карту и распознаёт в ней электронный пропуск. Ещё один такой же, но на другое имя и без кровавых подтёков, Ханбин приносит ему позже. Чжунхэ заносит их владельцев обратно в базу данных на внешнем компьютере, восстанавливая из удалённых, и наконец разгадывает план Ханбина. Они решают не тянуть и сделать всё на следующей неделе. Они вместе прорабатывают план и, несмотря на то, что интересы парней сильно разнятся, немного сближаются. Оказывается, что до апокалипсиса, как называет происходящее Ханбин, он был учащимся колледжа искусств, но его навыки продюсирования мало помогают ему в том, что сейчас происходит, однако парень обещает, что обязательно напишет пару-тройку песен про чуваков в оранжевых костюмах и город-призрак с кучей горящих на площади трупов. А Чжунхэ, мечтавший поступить в медицинский колледж в следующем году, смеётся над тем, что был бы он постарше, попросил бы, чтобы происходящее зачли ему за практику. В отличие от Чжунхэ, абсолютно не подготовленного к происходящему ни физически, ни морально, Ханбин оказывается довольно разносторонней личностью: неплохо разбирается в технике, умеет стрелять почти из любого вида оружия и к своим девятнадцати уже успевает пройти первичную военную подготовку в специальном летнем лагере. Узнав всё это, брюнет перестаёт удивляться его холодности и расчётливости. Чжунхэ чувствует себя защищённо, а ещё Ханбин довольно симпатичен ему внешне, и парень старается засунуть эти мысли куда подальше. Вечером в их последний понедельник в этом доме они сидят в гостиной, доедая оставшиеся пачки лапши. Чжунхэ в очередной раз поправляет сползшую на глаза чёлку, Ханбин вздыхает и поднимается с места. И когда он возвращается с ножницами в руках, узнаётся, что, кроме навыков стрельбы, Ким неплохо справляется и с ними. Чжунхэ обречённо закатывает глаза, но всё же разворачивается к парню спиной и следующие полчаса чувствует, как чужая твёрдая рука лишает его с любовью и заботой отращенных за последний месяц сантиметров волос. Ранним утром во вторник они покидают дом Ханбина, захватив всё, что им может понадобиться: что на границе, что за пределами купола. В плотно свёрнутых пакетах Чжунхэ узнаёт ярко-оранжевые костюмы чистильщиков и надеется, что они, даже если и сняты с трупов, то как минимум не до того, как те начали разлагаться. И когда вместо того, чтобы двигаться в противоположном от дома направлении, Ханбин вдруг идёт к гаражу, Чжунхэ пожимает плечами, но доверчиво идёт следом. Он с удивлением наблюдает, как Ким закидывает свой рюкзак на задние сиденья стоящего там автомобиля и садится за руль. — Что-то не так? — интересуется он, высунувшись из бокового окна, и, прищурившись, смотрит на Чжунхэ. — Весь бензин истратили на костерок из трупов, — с сомнением тянет брюнет. — Я разве не говорил о запасливых хозяевах дома? Тут его на поездку вокруг света хватит и ещё на чуть-чуть, — парирует Ханбин и приглашающе открывает дверь со стороны пассажирского сиденья. Когда Чжунхэ, наконец, забирается на соседнее место, Ханбин смеётся, услышав звук защёлкивающегося ремня безопасности, и даёт по газам, выезжая из гаража и резко разворачивая машину. Брюнет вцепляется в ручку двери и старается больше не отпускать её. — У тебя права-то есть? — между делом интересуется Чжунхэ, когда скорость на спидометре несущейся по трассе машины переваливает за отметку в сто двадцать. — Чувак, мы в заднице мира, кому нужны мои права? — отвечает ему красноволосый и довольно улыбается, высовывая руку из открытого окна и ловя пальцами потоки воздуха. Чжунхэ молчит пару минут, в принципе принимая ответ Ханбина за единственно правильный. — Если тебе от этого будет легче, считай, что я забыл их дома, — вдруг бросает Ханбин, и Чжунхэ удивлённо смотрит на него, ловит ответный взгляд и тут же отворачивается в сторону окна. За стеклом мелькают деревья и оставленные хозяевами машины. И парню почему-то становится спокойнее. Они бросают автомобиль на обочине возле леса. Если верить картам, им нужно пройти двадцать километров по лесу. Если верить расписанию чистильщиков, они уже выехали и, скорее всего, будут прочёсывать всё в радиусе километра от дороги. Закинув тяжёлый рюкзак на плечи, Чжунхэ нагоняет Ханбина и, стараясь не отставать, идёт за ним следом. В следующие пару часов они слышат чужие голоса и звуки раций. Брюнету кажется, что чистильщики близко, но Ханбин шёпотом поясняет, что они довольно далеко от трассы и те вряд ли сюда сунутся: если в лесу и есть люди, они предпочитают держаться возле дороги. Это немного успокаивает, но когда Чжунхэ вдруг слышит чужой вскрик и несколько выстрелов, он хватает красноволосого за руку. Ханбин крепко сжимает его ладонь в своей. К вечеру они преодолевают три четверти пути, и когда Ханбин решает сделать привал, Чжунхэ уже едва держится на ногах. Они не разжигают костёр, чтобы не быть замеченными, и перебиваются заранее сваренным холодным рисом, сидя на корнях вековых деревьев. Перед сном Ханбин говорит, что сходит посмотреть, как далеко им ещё идти и стоит ли менять направление, чтобы затратить меньше времени, и обещает скоро вернуться. Он долго смотрит на Чжунхэ прежде, чем уйти, и когда его серая толстовка пропадает из виду, брюнет остаётся совсем один. Чжунхэ кажется, что проходит вечность, когда он наконец слышит раздающийся сбоку шум. Он едва видит в радиусе двух метров перед собой, потому что кроны деревьев не пропускают никакого света. Но на всякий случай сжимает пистолет, как учил его Ханбин, и, затаившись, смотрит в сторону источника звука. Надеясь на то, что красноволосый просто обошёл его кругом, чтобы проверить, парень поднимает пистолет на уровень груди и целится. И когда из-за дерева показывается ярко-оранжевый костюм, отчётливо видимый в темноте, Чжунхэ на секунду теряется и расширенными глазами смотрит на выходящего ему навстречу мужчину, тоже успевшего заметить его. И когда тот поднимает оружие, Чжунхэ зажмуривается. Раздаётся звук выстрела, приглушённый предохранителем, и грузное тело, принявшее пулю, издав хлюпающий звук, падает навзничь. Чжунхэ приходит в себя от резкой пощёчины и наконец фокусирует взгляд на стоящем перед ним на коленях Ханбине. Тот выглядит испуганно и неверяще одновременно, быстро оглядывает тело младшего на предмет ранений и, убедившись, что всё в порядке, обнимает его лицо ладонями. Брюнет не замечает, как начинает беззвучно плакать, продолжая смотреть Ханбину в глаза. И когда его истерика начинает приобретать новые обороты, к его губам прижимаются чужие обветренные губы. Прикосновение длится всего секунду, но Чжунхэ хватает и этого. Он моментально успокаивается и непонимающе смотрит в глаза напротив. Ханбин облегчённо сглатывает и ещё раз касается его скулы пальцами. — Ты напугал меня, — говорит он и заставляет Чжунхэ подняться. — Чёрт, если бы что-то… — он не договаривает и порывисто обнимает младшего, вкладывая в это объятие всю свою силу. Их утро наступает в пять. Брюнет просыпается от тормошащей его руки и тут же садится, выпутываясь из спального мешка. Он умывается водой из бутылки и натягивает на себя рюкзак. Ночью перед тем, как найти ночлег подальше от убитого Чжунхэ человека, они меняют направление к юго-западу и проходят, кажется, ещё километр. У брюнета от долгой ходьбы ноют ноги, но парень не подаёт виду. Они идут ещё час, и когда оказываются на окраине леса, пост у купола кажется совсем близко. Они засекают время, зная, что у них будет пять минут, чтобы успеть пересечь чуть менее километра до стены и зайти внутрь, никому не попавшись на глаза. И когда часы Ханбина показывают без трёх минут шесть, они обмениваются взглядами. Бежать с тяжёлым рюкзаком за плечами кажется не самой лёгкой задачей, и Чжунхэ чувствует, как подгибаются его колени, но видя впереди Ханбина, он не позволяет себе сдаваться и старается не отставать. Они оказываются у стены меньше, чем за четыре минуты, и Ханбин достаёт из кармана карточки. Проведя своей по электронному замку, Чжунхэ облегчённо вздыхает, видя зелёное свечение. Когда электронный замок пропускает и Ханбина, брюнет мысленно благодарит всех богов за это. Они прячутся за стеной и как можно бесшумнее натягивают оранжевые костюмы, закрывая лицо защитными масками. Рюкзаки в аккурат помещаются в нижнее отделение оставленной без присмотра тележки, предназначенной для перевозки еды, и Чжунхэ, толкая её перед собой, по памяти идёт по коридорам. Ханбин, пытаясь не потерять парня из виду, отстаёт от него на десяток шагов. Когда они преодолевают почти весь путь, из-за поворота появляется отряд чистильщиков на замену. Идущий впереди массивный мужчина, заметив тележку, хлопает себя по животу, преграждая Чжунхэ путь, и парень испуганно тормозит. — Что сегодня на завтрак? — интересуется мужчина в таком же, как у них, костюме, и брюнет теряется, опуская голову. Он понимает, что попал, но не может выдавить из себя ни слова, и именно в этот момент его взгляд опускается на лежащий в тележке лист меню. Он щурится, разглядывая первые слоги блюд и наконец выдавливает из себя: — Кимбап и яичные роллы, — его голос немного дрожит, но мужчина, кажется, не замечает этого. Когда отряд остаётся далеко позади, Чжунхэ оборачивается и видит ободряющего его жестами Ханбина. Путь до ворот они преодолевают быстро. Охраны там нет, кажется, все на завтраке, и Чжунхэ бросает тележку посреди коридора, вытаскивает их с Ханбином рюкзаки и проводит ключом по электронному замку. Тот положительно пиликает, светясь зелёным, и Чжунхэ, сделав несколько шагов, оказывается за куполом. Всё ещё слабо веря в происходящее, парень снимает защиту и втягивает воздух. Солнце над головой и чистый воздух без намёка на туман и ядовитые газы. Чжунхэ сглатывает, едва ли веря в то, что это правда, что он выбрался и наконец почувствовал то, что давно мечтал почувствовать. Его сегодня, наконец, настало. И когда за спиной раздаётся выстрел, брюнет не сразу понимает, в чём дело. Чувствуя согревающее тепло в груди, Чжунхэ опускает голову и видит, как вязкая бордовая жидкость окрашивает его клетчатую рубашку. Вторая пуля, влетевшая чуть выше, с запозданием приносит невыносимую боль, и парень, вскрикнув, падает на колени, зажимая ранение пальцами. Горло моментально наполняется кровью, и Чжунхэ, слыша чужой крик, оборачивается и видит, что к нему бежит человек в оранжевой форме. Когда человек падает перед ним на колени, Чжунхэ различает в нём Ханбина. Тот обнимает его лицо ладонями, и брюнет пытается ободряюще улыбнуться, но в итоге просто закашливается, пачкая густой кровью чужие пальцы. — Ким Ханбин, последний человек в городе, — шепчет Чжунхэ, вспоминая реплику, сказанную Кимом при знакомстве, и снова кашляет. — Идиот, заткнись и просто терпи, — шипит Ханбин и пытается поднять его на ноги, но Чжунхэ хватает его за руку и заглядывает в глаза. В глазах Ханбина стоят слёзы, и брюнету кажется, что тот просто долго смотрел на непривычно яркое солнце, потому что такой человек, как Ханбин, просто не умеет плакать. — Моё имя в списке, — хрипит Чжунхэ, — кажется, его можно вычеркнуть. — Он улыбается из последних сил и отводит от Ханбина взгляд. И дело вовсе не в том, что он не хочет видеть в его глазах вину или жалость. Чжунхэ запрокидывает голову и смотрит на солнце, втягивает чистый воздух носом и по-настоящему счастливо улыбается. И общество надоедливых людишек сейчас кажется ему как никогда кстати, но… — Уходи, Ханбин, — просит он, сжимая и тут же отпуская руку красноволосого. Тот непонимающе смотрит на него и закусывает дрожащие губы. — У тебя же есть план, правда? Всегда был. Как мутный ртутный шарик, переливающийся на свету всеми цветами радуги, красивый, яркий, притягивающий взгляд, но серый и ядовитый изнутри, натянутый над Сеулом купол сверкает в лучах утреннего солнца. В последний раз. В его мимолётное «сегодня». И Чжунхэ не берёт своих слов назад.