Ghost In The Cell

Суду было непросто составить список всех преступлений, совершенных Волдемортом против человечества, ведь он занял двести пятьдесят страниц, но принятие решения о его наказании проблем не вызвало. Несколько первых лет заключения Темный Лорд часто задавал себе вопрос, не являлась ли его кара местью Визенгамота за те скучные часы, что им пришлось провести, выслушивая мелкие детали каждого убийства или воровства, что он совершил, начиная с тысяча девятьсот сорок третьего года. — Эти преступления настолько ужасающи, — спокойно зачитала решение суда мадам Марчбэнкс, — что мы, не колеблясь, назначаем мерой пресечения заточение в стальном гробу в миле под океаном. Кислород будет подаваться в гроб так, чтобы вы не умерли. У вас будет целая вечность, чтобы покаяться… Остальные ее слова были заглушены громовыми аплодисментами. Волдеморт лениво осмотрел зал, забавляясь неистовой радостью бывших Пожирателей Смерти и мрачностью остатков Ордена Феникса. Мадам Марчбэнкс коснулась кнопки, и клетка опустилась в подземелье. Волдеморт без интереса смотрел, как пол зала скользит вверх мимо его глаз, и представлял, будто весь мир тонет в металле. Неопределенный срок в гробу для человека, который не может умереть. Разве это было справедливо? Казнь была бы гуманнее. Убийц-магглов всего лишь сажают в тюрьму. И средний срок их наказания в Англии и Уэльсе — тринадцать лет. Для кого-то не очень удачно. Но разве такое наказание справедливо для «светлой» стороны? Разве вечность в гробу – правильное наказание для человека, и неважно, что он при этом совершил? Сначала Темный Лорд не боялся гроба. Он провел двенадцать лет в состоянии эфира, в невыносимой боли, без отдыха и сна. Просто лежать в коробке было гораздо удобнее. К тому же, он ведь остался жив. Даже тысяча лет в гробу была предпочтительнее смерти. Рано или поздно его нашли бы — какой-нибудь любопытный маг или маггловский шахтер, — и Темный Лорд воскрес бы. На самом же деле все было не так просто. Для начала, он был помещен в дно океана, в миле под Атлантикой. Света там, конечно, не было, и темнота была утешением — пока Волдеморт мог делать вид, что находится в обычной пещере, было спокойнее. Иногда он осознавал, что в паре дюймов от его лица лишь розовая ткань, дерево и сталь. Океанская вода и земля давили на них, и он начинал паниковать. Меньше, чем за неделю, обивка была изорвана, а его ногти поломаны и выворочены. У него не было часов. Сначала это не волновало Темного Лорда, но потом он все чаще начал думать о том, сколько времени уже находится в гробу — недели, месяцы, годы? Может быть, он провел на дне океана уже сто лет, и еще тысячелетие осталось до освобождения. Полное отсутствие осведомленности было очень неприятно. Он даже не мог делать зарубки на стенках гроба, потому что, во-первых, невозможно было узнать, когда начинались и заканчивались дни, а во-вторых, он исцарапал всю доступную поверхность ногтями во время своих панических припадков. Бессмысленность его существования усложняла все еще больше. Он засыпал в темноте, просыпался в темноте, и было невероятно трудно сказать, что есть что. Не было слышно никаких звуков, кроме тех, что он издавал сам, не было света, не было вкуса, запахов. Он не был уверен, открыты его глаза или закрыты. Он пытался распахнуть их настолько широко, насколько мог, пытался сжать кулаки, но обнаруживал, что его мускулы разучились двигаться. Сны и реальность начали сливаться в одно, и вскоре появились галлюцинации, от которых стало только хуже. Гроб может быть где угодно: под Северным морем, в полярных льдах, может быть, и вовсе не рядом с Британией. Не было никаких раскопок — его трансгрессировали в нужное место, и никто ни за что не понял бы, что он тут. Команда геодезистов могла искать его годами и не найти. — Жизнь, — говорил Темный Лорд самому себе. — Разве это жизнь? Но это была и не смерть. Потом пришли эмоции: унижение от поражения, презрение к Пожирателям Смерти, покинувшим его, злорадство при мысли о том, какое доверие они получили от светлой стороны, сомнения относительно его планов – были ли они настолько блестящими, как казалось, был ли его авторитет достаточно весомым. Темный Лорд начал скучать по боли. Несколько лет назад, когда у него не было тела и надо было сосредотачиваться на выживании, эмоции были непозволительной роскошью. Иногда его прожигала ужасная ненависть, а теперь он был заполнен позорными слабыми чувствами. Темный Лорд не умел справляться с эмоциями. Он мог похвастаться тем, что пережил двенадцать лет кошмарной боли, но сейчас речь шла о панике, унижении, презрении, злорадстве и сомнениях. А еще о мучительной скуке. Иногда он поддавался величайшей слабости и начинал сочинять стихи, но даже не мог записать их. Даты. Если бы у меня была такая власть, которую мне приписывали, я бы упразднил календарь. Юбилеи жестоки. Сначала они ранят, потом, когда повторяются, уже не приносят боли, но старые шрамы все равно ноют. Десять лет — долгий срок. И ужасно, ужасно неудобный. Люди будут отмечать праздник, а я сам буду томиться в своей мрачной тюрьме, зная, что никто никогда не найдет меня. Наверняка, выйдет юбилейный номер «Пророка» со статьей под названием «Десять лет после падения монстра» или еще каким-нибудь не менее грубым эмоциональным заголовком, а в самой статье будут описаны прошлые события с неточностями и напечатаны какие-нибудь плохие стихи. Волдеморт знал множество упражнений для концентрации разума и действительно пытался их делать. Они поддерживали его мозг в тонусе, как ржаной хлеб и гимнастика поддерживали тела спортсменов, но были смертельно скучными. Темный Лорд медитировал, считал в уме, вспоминал формулы, периодически пытался трансгрессировать, надеясь, что защитные чары спали, но у него ничего не выходило, и со временем он начал опасаться, что просто неправильно произносит заклинание. В конце концов, Волдеморт начал понимать, что ничего не сработает. Ничего не получится. Он все еще не знал, сколько времени находится в гробу, но понимал, что очень долго. Он не мог этого вынести. Что-то надо было делать. Но Темный Лорд ничего не мог сделать. Он не мог умереть, не мог спать вечно, не мог освободиться. В это время с ним и произошел второй, более ужасный приступ паники: теперь он был в ловушке своего разума, который нельзя было расцарапать ногтями. Он пытался кричать, но обнаружил, что за несколько лет безмолвия голос совершенно перестал слушаться его. Даже часами тренировок он добился лишь того, что стал звучать как выпь с насморком. Темный Лорд тосковал по безумию. Он хотел бы сойти с ума. Он строил предположения, как можно было бы это устроить. Может быть, если бы он сильно ударился головой о стенку гроба, его разум и повредился бы, но мягкая обивка значительно затрудняла эксперимент. Он как будто был не просто в гробу, а в обитой войлоком палате. В гроб откуда-то поступает кислород. Мадам Марчбэнкс ясно дала это понять на суде. Что же это за источник? Ведь воздух не может появляться из ниоткуда. И, в конце концов, куда-то же девается углекислый газ, который я выдыхаю? Иначе гроб давно бы уже лопнул. Значит, где-то здесь должно быть отверстие, соединенное с трубкой, выходящей на поверхность. И, если кто-то найдет эту трубку там, наверху, может быть, он заинтересуется и раскопает гроб. Итак, все его усилия претерпели неудачу. Темный Лорд находился в ловушке под землей, в здравом уме и твердой памяти. Он смотрел Вечности в лицо. Он думал о Поттере. Он ранил его, и что? Теперь он глубоко под землей, под океаном. Мысли Темного Лорда снова вернулись к суду. Поттер был единственным, кто так и не смог сказать ничего толкового. Краткое молчание, небольшой гроб. Волдеморт всегда думал, что философия Гарри состоит в том, чтобы прятаться за чужими спинами и позволять другим умирать за себя. Но разве у Поттера вообще могла быть какая-нибудь философия? Все, чем он располагал, — это гнев и любовь. Что ж, все верно. В гробу был тощий призрак. Тощий призрак рядом с тощим мужчиной. Их ребра стукались друг о друга и издавали странные звуки. — Хорошо, что именно ты являешься мне, мальчик, — говорил Волдеморт Гарри. — Представляешь, что было бы, если бы на твоем месте был Крэбб, а на моем — Гораций Слизнорт? Поттер мало был похож на семнадцатилетнего мальчика. Он не был слишком долговязым, следил за гигиеной, и размер его ноги был умеренным. Гарри был по-кошачьи компактным. Они вполне могли вдвоем поместиться в гробу. А возможно, они и были в нем вдвоем изначально, внезапно подумал Волдеморт. — Кэти. Так ведь звали героиню в «Грозовом перевале»? — спросил он. — Добро пожаловать назад, Кэти Поттер. Мне тебя не хватало. Ребра Гарри что-то прошелестели, но он сам не сказал ни слова. Он вообще был молчалив. — Разве мы не выглядим смехотворно, мальчик? Твоя жизнь слишком коротка, зато моя будет длинной. И во всем этом виноват только я, потому что ты единственный безумен настолько, чтобы освободить меня. Теперь я понимаю. Ты мог бы подумать, что мое наказание страшнее, чем преступления, и я поглумился бы над тобой. Но сейчас у меня нет причин для веселья. Это конец. Конец бренности бытия и начало подвешенного существования. Я убил милосердие. Гарри положил голову ему на плечо. Его отросшие волосы щекотали лицо. — Я считал тебя слабаком. Вот как я называл тебя. Я винил во всем твои эмоции. Твое сознание было засорено. Ты помогал врагам и мешал друзьям. Если бы уже тогда я был погребен под тоннами морской воды, я высказался бы по-другому. На самом деле, ты — бесчувственный ублюдок, а слаб был я. Я был жертвой обстоятельств, потому что именно я нахожусь тут после всего… Столько лет в гробу, предаваясь эмоциям… Я просто не могу остановить себя. В убежище, окруженный раболепными слугами, я хотел быть сильным, защищал себя от тоски и никогда не переставал ненавидеть. Но теперь я разговариваю с тобой. И все изменилось. Призрачные пальцы нежно гладили его по иссохшей плоти. Вдвоем в подвешенном состоянии было приятно находиться. — Моя пара в небытии, — рассеянно сказал Волдеморт, представив себя в смокинге, а Гарри в сюртуке, танцующими на бесконечной серой равнине. Хотя, возможно, это ему стоило быть в сюртуке? Он продолжил фантазировать, уступая своей прихоти, зная, что может противостоять прикосновениям Поттера, но не желая этого. — А зачем? — спросил он. — Почему я должен отказывать себе в любви? На темной стороне ее называют смешной и стыдной. Избитым приторным развлечением для тех, кто не умеет убивать. Ха! Да что мы знали об этом? Я признаюсь, Гарри… Я раздавлен, нахожусь под океанским дном, и единственное, чего я хочу, — это эмоций. Я отрекаюсь от всего. Прости меня. Волосы снова защекотали его по лицу, словно призрачный друг кивал. — Но это так долго. Прекрати притворяться… Гарри, это выходит за рамки обычной выплаты долга. — Я знаю. Честно, знаю. Но, когда все только начиналось, я сказал, что не могу бросить человека, каким бы он ни был, что бы я не чувствовал по отношению к нему. И, если помнишь, ты согласилась, Гермиона. — …И все? Только из-за этого? — Нет. Нет, не совсем. Я… я не знаю, почему чувствую это. То, что они с ним сделали… Это был ветер. Легкий бриз. Воздух двигался вокруг него, прохладно касался кожи. Приносил запахи айвы и дождя, осенних листьев. Волдеморт отшатнулся, попытался спрятаться. Было светло — над открытой дверью висела лампа. Темный Лорд отстраненно уставился на ночных бабочек, стучащихся об нее. Рядом с ним на коленях стоял человек. — Под карнизом живут летучие мыши, — непринужденно сказал он. — Мы выйдем на улицу, как только стемнеет, чтобы посмотреть на них. Волдеморт попытался вспомнить, говорили ли они об этом раньше, но не смог. В прическе Гарри уже появились белые волоски, а на лице – морщинки. Его тело казалось изможденным, и глаза были такими же. — Сколько тебе лет? — спросил Темный Лорд. — Тридцать один, — ответил Поттер, погладив его по щеке. — Ты пытаешься вспомнить? Молодец. Волдеморт посмотрел на него. Этот человек не был похож на Гарри, но только тот мог делать такие сумасшедшие вещи, и, значит, это был он. — Мой призрак, — прохрипел Темный Лорд. — Мой мальчик. Поттер улыбнулся, поднимаясь на ноги, и поцеловал его в блестящую лысину. Том показывал успехи. Он сказал целых три предложения за неделю, пусть даже два из них были без глаголов. Возможно, через десять лет он снова начнет ходить и заново научится вести разумную беседу. Кому-то это может показаться слишком долгим сроком, но, как бы то ни было, Гарри привык ждать Волдеморта. Он занимался этим большую часть своей жизни. — Мой господин, — кивнул он, толкая инвалидную коляску перед собой и спускаясь в темный сад.