***
Дождь прошёл и не собирался начинаться в ближайшее время. Природа оживала после сокрушительного удара стихии. Растения распускали свои цветы и привлекали внимания насекомых, певчие птицы наполняли лес чудесными песнями, а грациозные антилопы повсюду резвились и не страшились людей. Но среди путников не было особой радости. Они не смогли спасти Марани, девочка погибла, отдав жизнь за Пьера. Пьер постоянно оглядывался назад. Ему хотелось вернуться к гаапи и принять на себя весь их гнев, он не мог больше спокойно жить, зная, что Марани больше нет. Но Пьер этого не мог себе позволить. Его отец, Бохлейн и Экене проделали такой долгий и опасный путь, скольким готовы были пожертвовать, чтобы спасти его. Он был обязан жить. Экене молчал, он не беспокоил Пьера, хотя столько хотел ему сказать, столько желал спросить. Но Пьер первым нарушил молчание. — Зачем ты решил спасти меня? — спросил он поникшим и безжизненным голосом. Экене взглянул на Пьера. — Я сперва и не собирался спасать тебя. Меня волновала только Марани. Но потом я передумал, слишком много мы с тобой пережили, чтобы вот так просто дать тебе умереть. — Я же убийца. — Не надо говорить моими словами, — сказал Экене. — Не ты убил моих родителей и сестру. Ты не убийца. Я знаю, что ты этого не хотел. А что до гаапи... давай не будем о них вспоминать. — Я бы сделал всё, чтобы Мейкна, Ноуза и Тейю остались живы! — воскликнул Пьер и с мольбой посмотрел на Экене. — Поверь мне! — Верить-то верю, — вздохнул Экене. Каждое слово друга вселяло в Пьера всё новую надежду. — Так ты меня прощаешь? — спросил он, вцепившись в друга. — Нет, — мотнул головой Экене. — Я не простил тебя. И не знаю смогу ли когда-нибудь простить тебя. Кажется, что нет. Я потерял к тебе всё доверие. Пьер потупил голову. Он опять впал в уныние. Вера в прощение друга, в восстановление старой дружбы разрушилась. Экене видел это, ему было жалко Пьера, но он даже и не думал утешать друга. Экене задал лишь вопрос: — Мы с тобой дружим больше шести лет, мы стали братьями. Почему за всё это время ты не мог рассказать правды. Ты так "хорошо" доверял мне или дело в другом? — В другом, — пробормотал Пьер. — Я доверяю тебе как самому себе, я просто ни хотел об этом никому говорить. Я хотел забыть обо всём, что связывало меня с прошлым. Стать другим человеком, Уэйтом Дельфур или Уэйтом Барре. Начать жить новой совершенно другой жизнью, если бы была возможность, то я бы даже лишил себя памяти. — А почему об этом Марани знала? Почему ты ей всё рассказал, а мне так и не смог? — голос Экене звучал как набат. — Марани чисто случайно узнала обо мне правду. А так бы я и от неё до последнего дня всё скрывал. Экене, — голос Пьера стал звучать громче, — думаешь, меня не грызла совесть? Ещё как она меня грызла! — Хорошо же она тебя грызла, раз ты продолжал врать мне из года в год! — вскричал Экене. — Ты не просто представился другим человеком, но и нагло врал мне постоянно в лицо, сочиняя различные байки про выдуманных родителей, мерзкого дядю, который вас с матерью даже на одну ночь на порог не пустил переночевать. Я тогда, так и мечтал встретить твоего дядю и начистить ему рыло. А ты оказался ещё похлеще своего "дяди". — Вот поэтому я так мало о себе рассказывал, — произнёс Пьер. — Мне было стыдно лгать тебе, но я это делал, чтобы только не вызвать подозрения. — И когда лгал Токи тоже мучился из-за совести? — гневно просил Экене. — Токи так любила своего отца, с которым разлучилась в три года. Я прекрасно помню, как она всё время говорила мне, когда мы были ещё маленькими детьми, что папа рано или поздно вернётся, скоро она увидит его. А когда появился ты, и она узнала, отца нет больше в живых, то ты стал для неё единственной ниточкой, которая роднила её с отцом. Она так доверяла тебе, а ты... За Токи совесть тоже грызёт? Если бы правда не вскрылась, то продолжал бы до сих пор лгать? Пьер вздохнул: — Грызёт. Ещё как. Да, продолжал бы до сих пор. — А родителей не жалко было? Когда бросал их? — затронул Экене самую другую самую больную для Пьера тему. — Ты даже не представляешь как. Я по-прежнему продолжаю их любить и постоянно виню себя за боль, которую причинил им. Но они причинили мне ещё большую боль, предав меня, разрушив мою веру в них. Поэтому я и решил сбежать. Экене, я сейчас говорю истинную правду. Я их люблю. Но их поступок по отношению ко мне я не могу оправдать. Как я могу быть любимым их сыном, если они предопределили мне, как слуге, мою судьбу. Да ещё выбрали из всех девчонок на свете Анну Ландро. Как будто не знали, кого она из себя представляет. А если и не знали, то хорошо, называется, подумали о будущем сыне, так, значит, оно им важно, если не узнали как следует его будущую жену. Нет, честь семьи важнее сына. Пьер отчаянно жестикулировал руками. То понижал, то повышал голос, стараясь, чтобы Экене понял его. Но тот не понимал друга. — Хоть гиену двулапую сделали твоей бы невестой, сбегать — не выход. Сбегают только трусы, храбрецы смотрят в лицо неприятностям и врагам. Ты мог, став взрослым, просто сказать родителям «нет». И прощай, Анна Ландро. — Я понял это только когда подрос. Моя семья очень отличалась от твоей. Родителям невозможно возразить, их слово закон. Мать — царь, отец — бог. В таком духе я воспитывался. Мне казалось, что я не могу ни в чём пойти наперекор родителям. Единственный выход — побег. Случилось такое бы сейчас, я бы смело сказал им бы "нет", но я тогда был слишком мал и глуп. Пьер замолчал. Он в который раз разбирал свои поступки, думал над своими действиями. — Знаешь, Экене, возможно, я не хочу принимать настоящее имя, сталкиваться с тем, что связывает меня с родной семьёй, не из-за обиды. Я боюсь признать свои ошибки. Ведь если я вернусь домой, то это будет значить, что мои понятия оказались ложными, я совершил ошибку, если всего лишь ошибкой можно это назвать. Может, я и сейчас ошибаюсь, говоря это тебе, но, возможно, я врал тебе и не говорил правду, потому что боялся признать свою неправоту перед тобой. Всякий раз, когда Марани начинала упрашивать меня, чтобы я хотя бы дал знать отцу и матери, что я жив и здоров, или когда Марани пыталась поставить меня на путь истины, то я пытался сменить тему. А ведь когда человек уверен в своей точке зрения, он пытается доказать её всеми способами, а не уходит от неё. — Так ты осознаёшь, что ты не прав? — удивился Экене. — Нет, — тихо проговорил Пьер. — Я знаю, что совершил большую подлость, предал самих близких на свете людей, чувствую муки совести, но я не осознаю это. И не знаю, смогу ли когда-нибудь осознать насколько страшную вещь я совершил. — Надеюсь, рано или поздно ты поймёшь, — вздохнул Экене. Повисло молчание. Между ребятами впервые за много-много времени возникло, хоть и ничтожное, но взаимопонимание. Экене не только впервые поверил Пьеру, но и немного начал понимать его. — Брат, — сказал Пьер. — Не знаю, простишь ли ты меня или нет. Но я раскаиваюсь перед тобой от чистого сердца. Это правда. Я никогда не буду больше ничего скрывать от тебя. Пускай я и подлец последней степени, но если бы я не сбежал тогда, не совершил этого мерзкого поступка, то мы бы никогда с тобой не познакомились, я бы не встретил твою сестру, Марани, — Пьер глубоко и тяжко вздохнул, он не мог спокойно вспоминать о сестре, — возможно, умерла ещё раньше. Так что, не только в моём поступке есть плохие стороны, но и светлые моменты. — Не называй меня братом, — произнёс Экене. Он задумался. — Если бы не ты, то мои отец, мать и сестра возможно были бы живы, были спасены, а возможно... возможно и я был бы сейчас мёртв. Больше Экене не говорил с Пьером ни о семье, ни о поступке бывшего друга. Дорога была длинна. Они вместе добывали пищу, вместе сидели за едой перед костром, общались на разные бытовые темы, но казалось всем, что стена между ними ни исчезла, ни стала тоньше. Шарль, его друзья и даже Бохлейн ошибались: Пьер и Экене вновь ощущали себя друзьями.***
Время в пути до Тинуваку пролетело быстро. Экене и не заметил, как начал узнавать родные очертания природы. Вскоре на пути у него появился близкий приятель — гепард Риго. Гепард, присев в тени, лопал обед. — Риго, кис-кис! Иди ко мне! — позвал дружка Экене. Он обрадовался, увидев эту большую кошку, доброго и честного зверя. Но Риго даже не обернулся. — Не тревожь его, — сказал Бохлейн. — Риго сейчас очень занят. Гепард услышал голос "хозяина". Он поднял голову и, несмотря на важное дело, поприветствовал старика мурлыканием. Вся морда, лапы и туловище гепарда были в крови жертвы. Возле самой деревни Бохлейна ожидала новая неожиданная встреча. Навстречу мужу выбежала жена. Шониирида была очень стара, но, как только она увидела Бохлйна, то её скорости и подвижности позавидовали бы молодые. Старушка сжала в объятиях мужа. Она, не утихая, покрывала его лицо и седую голову поцелуя. — Милый, родненький мой птенчик. Прости меня, дуру. Как же я себя проклинаю, что накричала из-за какой-то рыбы на тебя, солнце моё! — причитала Шониирида. — Ну полно, полно, — смутился Бохлейн. — Милушка, успокойся. Я же совсем ненадолго отлучился, и со мной были друзья. Оханья да аханья Шониириды привлекли тинуваку, в который раз взволнованных отлучкой соплеменников к ненавистным гаапи. Но на лицах жителей не было такой большой радости, когда несколько лет назад освободили из плена двоих мальчишек, когда недавно вернулся Экене. Тинуваку знали, что на сей раз и с Бохлейном, и с Экене будет всё хорошо: с ними целая команда Шарля. Они задавались только вопросом, почему Экене и Бохлейн привели с собой в Тинуваку этого мерзавца Пьера. Зачем? Присутствие Юны вызвало же среди соплеменников такую бурю возмущения, злобы и гнева, что даже сам Экене поразился насколько могут быть злыми его товарищи и соседи. Среди толпы слышались самые разнообразные крики, кто-то вопил, чтобы Юне отрезали голову, кто-то — чтобы её забили камнями, а кто-то так вообще голосил за четвертование. Тех, кто хотел помиловать Юну и не причинять ей зла было всё же большинство, но их голоса растворялись в оре ненависти и ярости. Вождь Азубуик смотрел на Юну с такой злостью и отвращением, будто бы в него вселился демон. — Ты понимаешь, что ты сейчас перечертила всю свою судьбу? — сказал вождь. Он пытался говорить спокойно, величаво, но он не мог скрыть лютой ярости. — Азубуик, не цацкайся с нею! — крикнул кто-то в толпе. Четверо рассвирепевших мужчин вышли вперёд, чтобы схватить девушку. К ним присоединился Ненмарди. Неожиданно для всех Экене закрыл собой Юну. Он был полон отваги и стремления защитить девушку любой ценой. — Только посмейте тронуть её! Будете иметь дело со мной! — заявил Экене решительно и смело. — Не знаю, какое решение примет вождь и старейшины, но я не позволю, чтобы кто-то из вас, хоть пальцем к ней прикоснулся. Вот, вы четверо, называете гаапи злом, убийцам, душегубами, которые отняли у вас брата или отца, а взгляните на свои руки, у скольких лично вы отобрали брата или отца? Или это называется "нам можно, им нельзя"? Не подумайте, я не оправдываю тех тварей, я даже рад, что благодаря моему другу, — Экене указал на Пьера, — некоторые из них уже лежат в земле. Я всего лишь не перекладываю вину на всех подряд. Я умею мыслить трезво и без миражей. Эта девушка пострадала от рук гаапи не меньше, чем мы. И не только от гаапи она пострадала, — Экене покосился на Азубуика, который, к счастью, не заметил этого. — Вы теперь хотите полностью доказать своим врагам, а заодно и своим подрастающим сыновьям и дочерям, какие же справедливые, милостивые и добрые люди живут в племени Тинуваку, лишив невинную девушку жизни на глазах у сыновей и дочерей? В толпе воцарилось молчание. Те четверо мужчин очень многое хотели сказать Экене, чтобы заткнуть ему рот, но не могли подобрать нужных для этого слов. У молодого Ненмарди тоже не было веских доказательством, чтобы побороть Экене, он решил действовать своими методами, надавив на больное. — Так быстро забыл мать, отца и сестру? А может над тобой в Америке не так уж и сильно издевались, чтобы считать тех, кто тебя продал, своими приятелями? — ехидно спросил он. Экене ни чуть не покоробился, хоть его сердце и сильно ёкнуло об упоминаниях о семье, он ожидал от Ненмарди подобного. — А ты забыл свои слова, когда мы только познакомились с Абени? А я вот помню: "Она мразь, она тварь, она зло, мы должны уничтожить её!". Точно так же кричали гаапи, когда я был у них. Они, признаюсь, даже уступали тебе в жестокости и гневе. Я никогда не прощу тех мерзавцев, но я никогда не опущусь до их уровня, причинив вред невиновному только ради мести или удовлетворения своей жестокости. Ненмарди немного сконфузился. Он стал думать, что ещё сказать Экене. Ненмарди понимал, что его призывы к банальной мести никому не покажутся убедительными. — Не простил... Как же. Да ты Пьера простил, за то, что он убил твою семью. А гаапи-то точно простишь! — Пьер не убийца моей семьи. Он как никто другой желал их спасти! Невозможно передать, какие муки совести он сейчас испытывает, как ему сейчас тяжело! — воскликнул Экене. — Если ты это не видишь, то мне не о чём с тобой разговаривать. И с остальными тоже, — Экене взглянул на соплеменников. — Да он же всё это время лгал, смотря тебе и нам прямо в глаза! Ложь — одно из самых страшных злодейств, — сказала одна женщина из толпы. — Если ложь — это злодейство, то почему вот ты себе это позволяешь, вот ты, вот ты? — спросил Экене, указав на некоторых из соплеменников, которые отличались подлым характером и привычкой лгать как чужим, так и близким из самых разных побуждений. — Честно сказать, я немного благодарен Пьеру. Он научил меня смотреть на мир без миражей, без предрассудков. Он научил меня мыслить трезво, доверять не только друзьям, но и врагам, но не быть наивным. Отличать ложь от правды, реальность от миража. Мой друг совершил страшную ошибку, но он пытается исправить её, пытается измениться. В христианстве есть одни хорошие слова: "Пусть тот, кто без греха, первым бросит камень". Экене завершил свою речь. Даже Ненмарди не стал возражать ему, но и не согласился ни с чем. В толпе слышалось лишь тихое перешёптывание. Азубуик посмотрел на Экене, затем обратил свой взгляд на Юну и сказал Бохлейну и другим старейшинам: — Нам нужно поговорить. Прошёл час, если не меньше. Но ни вождь, ни кто-либо из старейшин не выходил из главной хижины. Юна спокойно и безропотно ожидала решения своей дальнейшей судьбы. Рядом с ней был Мадива, нежно державший её за руку. В этот миг решалась и его судьба. Мадива, только увидев Юну, дал себе клятву, защитить сестру любимой всеми силами. А пока старейшины решали что да как, Экене вернулся домой. Он рассказал брату и сёстрам про смерть их приёмной сестрички Марани. Но дети отнеслись к этому без слёз, многочисленных вопросов. Они словно ждали, что нечто подобное услышат, как только увидели старшего брата. За время долгого ожидания родителей и старших, после трагической новости о гибели мамы, папы и сестры, предательстве брата, они словно привыкли к разным бедам в их семье. Детишки только печально опустили глаза. Пьер ждал Экене на улице. В хижину его не пустил Коу. Мальчик, как когда-то его старший брат, возненавидел Пьера: — Пошёл вон, убийца! — закричал он. Экене попытался вразумить братишку, объяснить, что Пьер не убийца, он хотел спасти папу, маму и Мейкну. Но Коу дал Экене пощёчину, пнул ногой в живот и с криком убежал из дома: — Ты, значит, оправдываешь его! Видеть тебя не хочу! Экене грустно вздохнул. — Что ты про меня ему рассказал? — спросил Пьер. — Ничего я про тебя не говорил. Про тебя те дни мы даже не заикались. Он сам так решил, когда услышал весь наш разговор во время твоего изгнания. Будет сложно теперь вернуть Коу доверие к тебе. Даже сложнее, чем пришлось это сделать мне. Наконец-то Азубуик и старейшины закончили своё совещание. Они собрались в центре деревни. Азубуик сухо промолвил: — Я и уважаемые старейшины решили, что Юна остаётся у нас. Мадива, Экене и Пьер радостно обняли девушку. Вождь осмотрел их, а затем произнёс: — Экене, готовься, через десять дней тебе придётся пройти инициацию взросления.