Прекрасные голубые глаза

Я не уверен, что когда-то по-настоящему любил его. Его глаза, улыбки и смех были чем-то невероятным для меня, только поэтому я был так уверен, что влюблен в него. Но это было не совсем правдой. Я любил его образ, украшенный несусветной мишурой, созданной в моем обезумевшем сознании. Но все это не был он, это была его тень, которую я так страстно пытался оживить. Я знал, какой он на самом деле. Я видел его характер в каждом жесте, в каждом взгляде, в каждой еле заметной улыбке. Но это не мешало мне рисовать воздушные замки вокруг него и кидать лепестки роз к его ногам. К его прекрасным ногам, которые так сводили меня с ума. Вы даже представить не можете, как это сложно – смотреть на человека, а видеть божество. Поэтому я пытался оттолкнуть его от себя, но все мои потуги заканчивались провалом. Я мог нарочно оскорбить, не уставал повторять, что, когда на его лице появляется улыбка, создается ощущение, что у него нерв защемило, а его голубые глаза безжизненны и тусклы. С каждым новым оскорблением я пытался задеть его как можно больнее, найти то место, на которое я смогу с садистским удовольствием жать раз за разом как можно сильнее. Мне хотелось видеть, как он меня ненавидит, как его бесит, что я рядом, как его разрывает от желания размазать мое лицо по стенке. Но этого никогда не было. Некогда закомплексованный мальчик принял себя и научился любить свое тело и лицо, поэтому мои слова не вызывали в нем ничего, кроме безразличия. Пустого, холодного безразличия, которое с неимоверной силой разрушало меня. Невероятно сложно уверить человека в своей ничтожности, когда он уверен, что превосходен. А Найл свято верил в свое совершенство, хоть и молчал об этом. Но я видел то, как он любовно смотрит на свое отраженье, с каким удовольствием улыбается сам себе и как высокомерно поднимает голову, когда что-то идет не по его плану. Он любил себя. И даже больше, чем меня. А любил ли он меня вообще? Я часто задавался этим вопросом раньше, а сейчас он и вовсе ни на секунду не уходит из моей головы. Найл был прекрасен, и это было ясно всем, но был ли я для него достаточно прекрасным? Единственное в чем я могу быть уверен сейчас, так это в том, что он не доверял мне. Все время, что мы были вместе, он думал о том, что я играю, издеваюсь над ним и глумлюсь. Но опять же, наяву все было иначе. Он играл мной. Он играл моими чувствами. Он играл моим разумом. Я не смел трогать его там, где он не желал, я не мог обнимать его, пока он сам ни захочет этого, я не имел права целовать его, если он считал это не уместным. Когда мы гуляли по улицам, то наши пальцы не переплетались, когда я пытался пошутить, из его грудной клетки не рвался звонкий смех, а когда мы сидели дома наедине, нам не о чем было поговорить. Он не отталкивал меня, его отталкивал я. Но это не значит, что, когда он делал один шаг назад, я ни пытался сделать два вперед. Я хотел быть с ним, я хотел погрузиться в него с головой, но он бы не позволил. Показать ему свои чувства означало лишиться его навсегда. Потому я пытался оттолкнуть его, поэтому я оскорблял его, поэтому неизменно скидывал с обрыва и разрывал на куски его сердце и душу. Но это не было игрой, это была защита. Я боялся его настолько же сильно, насколько желал. А желал я его постоянно. Как можно не хотеть совершенство, к тому же когда оно так близко? Но я не имел возможности дотронуться до него. Я часто видел людей, которые боялись любить, но видели ли вы тех, кто боялся быть любимым? В моей жизни такой человек был только один. Я видел в его глазах этот безудержный страх каждый раз, когда кто-то рядом произносил «люблю», эту панику, что он тщательно пытался скрыть в своих прекрасных, голубых глазах. Знаете, а я ведь все еще помню, как его глаза живо бегали по сторонам и светились той непонятной для меня радостью. Это были редкие моменты, но, наверное, они никогда не исчезнут из моей памяти. Его восхитительные голубые глаза, в которых плескалось уродливое безразличие. Возможно, он вел себя так только со мной? Я помню, как он застенчиво опускал взгляд возле других, с каким рвением бежал иногда к телефону и с какой широкой улыбкой говорил со звонившем человеком. Я ненавидел его в такие моменты. Как мне хотел ударить его, схватить за волосы и закричать, что он должен быть только со мной. Улыбаться только мне. Смущаться только из-за меня. Думать только обо мне. Наверняка, сейчас кто-то думает, что тут не было даже намека на любовь, всего лишь жестокое желание приручить. Но нет, я действительно питал к нему нежные чувства. К этому невероятному, совершенно парню с его небесными глазами и светлыми локонами. Вам не понять сейчас, насколько он был прекрасен, и лишь за это я прошу прощение. Я не могу не думать о его прикосновениях. Сейчас, когда я пишу это, мне кажется, что я сделал ошибку, но это лишь момент. Я сделал все правильно. Теперь он точно не будет мечтать о ком-то другом, теперь он никогда не будет засматриваться на других парней. Теперь он будет любить только меня. Раньше я путался в попытках избавиться от этого наваждения, я хотел обратить внимание на кого-то еще, но как можно смотреть на эту до невозможности серую массу, когда рядом сияет луч солнца? Надо было лишь изгнать холод внутри него. Я ведь был готов на все ради того, чтобы он полюбил меня, ради того, чтобы позволил любить себя. Как же я желал показать ему всю свою безграничную любовь. Я бы впустил его в свои объятия и никогда не выпускал. Я бы дарил ему тепло и делал все ради его улыбки. А взамен не требовал бы ничего, кроме присутствия. Нам было бы хорошо. Он бы никогда не пожалел о своем выборе. Но я так устал гнаться за ним. Хватать его за руку, пытаясь притянуть к себе. Уверять его в том, что я нужен ему. Я так хотел отдохнуть. Уснуть в его объятьях, чувствуя мягкие проглаживания по голове. Я так хотел коснуться его хрупкой души. Я так хотел, чтобы он подарил мне свое сердце. Но мне было так страшно. А иногда хотелось, чтобы его и вовсе не было в моей жизни. Он сводил меня с ума, а мне так хотелось свободы. Ради нее я готов на все, даже отмывать красные разводы на белом полу и в последний раз целовать холодный лоб. И все же у него были восхитительные голубые глаза, в которых плескалось уродливое безразличие.

Чистосердечное признания Зейна Джаваада Малика 2015 г