Like A Drum: Unrequited

Если честно, я хочу жестоко оттрахать своего лучшего друга. Нет, так нельзя... Мы просто друзья, я никогда не должен был влюбляться в него или думать о нем в этом плане, но... Наверное, это всего лишь глупое стечение обстоятельств. Просто так получилось. Я хочу трахать Жана так, чтобы он кричал. Хочу вдалбливать его в матрас, и ему было бы настолько хорошо, что он бредил бы после не один час. Хочу сделать это с ним настолько сильно, чтобы потом носить из аудитории в аудиторию, потому что ходить самому будет не то чтобы проблематично, это будет болезненно невозможно. Иногда, когда мы лежим на моей кровати, бок о бок, я представляю, как переворачиваюсь, притягиваю его к себе и целую. Сначала робко, застенчиво, а потом грубо, мокро, порывисто, пока тихие поскуливания не превратятся в гортанное рычание. А затем я окажусь сверху, на его бедрах. Я бы мучительно долго ерзал на них, а его вздохи только бы заставляли делать это усерднее. Иногда я представляю, как обхватываю рукой его (несомненно, прекрасный) член и надрачиваю, просто чтобы посмотреть, как милое личико Жана искривляется от восторга и блаженства, чтобы слышать его хныканье и просьбы о большем. Какие эмоции отразятся на его лице? Наверное, я никогда этого не узнаю... Я хочу слышать, как мое имя протяжно срывается с его губ. Хочу быть причиной его прерывистого дыхания, его хныканья и вздохов. Хочу быть тем, от кого он кончит с громким стоном. Я хочу, чтобы он чувствовал, как я губами обхватываю его член, хочу, чтобы его пальцы перебирали пряди моих волос, хочу слышать, как он сдавленно стонет, когда я беру его полностью, задевая горло, и глотаю, глотаю, глотаю все, а потом он закатывает глаза, содрогаясь всем телом, и выгибается в спине. Лицо Жана, когда он кончит... Я стараюсь представить это. Иногда я думаю, что он кончит молча, зажмурившись, в то время как на приоткрытых губах застынет дрожащий вздох. Иногда - возможно, это всего лишь принятие желаемого за действительное - я представляю, как он сделает это громко, с надрывающимися всхлипами и стонами, даже с криком, застывшим на влажных губах, сделает это, содрогаясь от силы оргазма, с открытыми глазами, взгляд которых был бы невидяще-стеклянным от удовлетворения. А бывает, (и, безусловно, это то, чего я жажду) я думаю о том, как он кончит не то чтобы громко... тихо или, если так можно выразиться, мягко. Не открывая своих прекрасных глаз, он прижмется ко мне, уткнется в плечо и нежно-нежно будет повторять, словно молитву "Марко... Марко... Марко...", а я начну легонько поглаживать его напряженную спину, водить подушечками пальцев вдоль позвоночника, приводя в чувства. Бывало, я не просто жаждал ощутить вкус его смазки на своем языке. Даже не вкус его слюны. Скорее, его пот, кожу... Я хочу мягко кусать его везде. Шею. Плечо. Выпирающие ключицы. Он не знает о том, что я смотрю на них, когда надевает эти чертовски свободные футболки, и тени, которые они отбрасывают на его бледную кожу, просто выводят меня из себя. О, его кожа. Хочу отметить, что со следами укусов и синяков она выглядит особенно прекрасной, пока он извивается подо мной; его стремительно вздымающуюся и быстро опускающуюся грудь и его мольбы о "господи, трахни меня уже". Я даже не могу себе представить, как эти слова будут звучать из его уст. Я не могу представить, как Жан в принципе просит что-то. Серьезно, он слишком гордый для этого, но все же... Гордость, которую я хочу сломить, когда он, возбужденный, до ужаса покрасневший, с тонкой дорожкой слюны около покусанных губ, на грани слез будет просить меня войти. Я хочу сводить его с ума. Хочу зарываться пальцами в мягкие волосы, хочу оставлять болезненные укусы и багровые засосы, изучать это прекрасное тело вдоль и поперек, чтобы он истек безумным количеством смазки, пока я дразню его, хочу, чтобы он дрожал, чтобы мурашки удовольствия пробегались по его спине, а член дергался каждый раз, когда я опалял его горячим дыханием. Я хочу, чтобы ноги подкашивались и дрожали, а пальцы судорожно сжимали простынь. Тепло его желанных губ на моих, длинные ноги, плотно прижатые к моей талии, и костлявые, гибкие пальцы, легко скользящие по моему члену - господи, как же я этого желаю! Я уже знаю, как поступлю: буду удерживать его и прижимать к кровати. Жан был бы снизу, а я бы трахал его до потери сознания. Он бы корчился, извивался подо мной, трясся и метался настолько сильно, что его мышцы бы устали напрягаться от получаемого удовольствия. Я бы успокаивал его стоны небрежными, рваными поцелуями, и всякий раз, когда бы я срывался и начинал трахать его с неимоверной силой и желанием, он бы подавался бедрами вперед, тяжело дыша, желая большего. Он бы прогибался в спине всякий раз, когда я задевал его точку блаженства. Он бы кричал мое имя. Я хочу крепко сжимать его бедра, вдалбливаясь все сильнее и сильнее, он бы умолял меня остановиться, прекратить все это немедленно, прямо сейчас... Определенно, он бы проклял меня на следующее утро, но сейчас каждый дюйм его тела в моей безграничной власти и сейчас он бы умолял меня: "пожалуйста, господи, боже, пожалуйста, войди, пожалуйста, войди в меня". И я бы стал трахать его с неимоверной скоростью, потому что эти слова словно рычаги для Марко Ботта. А потом я бы склонился над ним, прижимаясь своим влажным лбом к его, и поцеловал. Мягко, нежно и совсем невинно. Я бы перестал держать его мертвой хваткой. Кусая губы, проигрывая в голове то, что я делал буквально минуту назад: ласкал везде разгоряченное тело, трахал так глубоко, насколько это возможно... Я почувствовал, как он кончил, под пальцами разлилось вязкое тепло Жана, его финальный, до умопомрачения сексуальный стон отдавался бы эхом в моей голове еще долгое время. Оргазм накрыл бы нас с головой, забрал куда подальше, заставив видеть перед собой лишь друг друга, чувствовать лишь друг друга, разделяя неимоверно приятную дрожь на двоих. Я бы утопал в личном удовольствии, наблюдая за самым счастливым выражением лица Жана, которое у него когда-либо было. Даже несмотря на белые дорожки спермы по всему его бледному, до невозможности любимому телу. "Я лю... тебя" Я думаю, это слишком смешно. Иногда я даже не мог себе представить, как он говорит эти ласкающие слух слова, которые я только что услышал... Потому что они не значат то, что должны были бы значить. Я не могу сдерживаться, когда думаю о Жане с разведенными передо мной ногами и сочащимся членом, или о стоящем передо мной на коленях, смущенным, чертовски возбуждающим, полностью подчиняющимся моим правилам этой грязной игры, прося об этом. Но все-таки я счастлив, когда представляю, как он делает домашнюю работу, закинув одну ногу на другую и устраиваясь на моих коленях, как улыбается этой фирменной дерзкой ухмылкой, от которой я, по секрету, иногда не могу оторвать зачарованный взгляд. Я счастлив, когда думаю о его пальцах на моих скулах, затягивающих меня в поцелуй, и узких ерзающих на мне бедрах. Я счастлив, когда он хочет меня так же, как я его, если не больше. Я так хочу... Эй, вы там, сверху! Почему бы вам просто не сделать Жана моей реальностью? Все слишком сложно... И вместо такой прекрасной жизни я должен скулить тихонечко себе в кулак и через пятнадцать минут открыть дверь моему лучшему другу. Надеюсь, когда он войдет, то не почувствует мои застывшие в воздухе ночные стоны о нем. Потому что я ощущаю их каждой клеточкой своего тела. Так что, лежа рядом с моим лучшим другом, я не поцелую его. Я даже не возьму его за руку, хотя моя уже медленно тянется к нему, а пальцы неистово трясутся. Но он никогда не узнает об этом, потому что я отдерну руку. Жан может проснуться. И я стану ему противен. Моя кровь мечется между пахом и сердцем, бьется о стенки сосудов, пульсирует, и я почти не могу дышать, когда лежу на одной кровати рядом с Жаном. Вокруг меня крутятся три чувства, из-за которых я не могу двигаться, из-за которых я покрылся коркой льда из своей мерзости. Похоть. Вина. Страх. Жан возненавидит меня, если узнает.