Стой

Перед глазами до сих пор стоит та картина: гуща неподвижных людей, скорее напоминающих статуи, нежели живых существ, и протянутая вверх рука, то ли мне махающая, то ли небу. А потом всё пошло своим чередом. Бегающие люди с сумками, наполненными продуктами, мамаши с детьми, одни из тех, что так визгливо кричат на таких как я. Хмыкаю в кулак, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. С этой секунды, кажется, я стала такой циничной. Считаю всё это вокруг мерзким и жалким. Они проходят мимо, не удостоив меня взгляда. А чего им оборачиваться. Наверное, только лишь костерят меня последними словами, когда задевают ненароком плечом, и тянутся отряхнуть рукав. Стой. Руки чешутся почесать места с бывшими, ныне исчезнувшими ссадинами и синяками. Кричала внутри, разрывая лёгкие, вдыхая этот гнилой воздух, а снаружи жалобно хрипела и протягивала вперёд сбитые до крови пальцы. Стой. Перед глазами стало совсем мутно, как запотевшее окно автомобиля. И сейчас точно так же, как капля дождя лениво сползёт по стеклу, так же слезинка прокатится по моей щеке. Я никогда не умела красиво плакать. Смешно сказать, я завидовала тем девчонкам, которые так умело делали слёзы горошинами, и нос у них не краснел, и сопли не лезли, и глаза опухшими не становились. Я уже не сдерживала всхлипов и тихих стонов, не вытиралась рукавом. Не за чем. Сама себе удивляюсь. Люди ничего не знают, да и знали бы, ничего не сделали. Не стало одного человека на земле. Не достаёт вроде одного-единственного человека, а мир не полон. И для меня даже пуст. Стой. Я резко разворачиваюсь, чуть не врезаюсь в чьё-то пузо. Меня пробирает дрожь. Кажется, сейчас я брошусь на обладателя такого богатства. - Не видишь куда прёшь? – хозяином этого добра оказался какой-то мужчина средних лет явно в плохом настроении. Но и я сегодня тоже не в духе. Я гляжу хмуро и зло, в карих глазах пляшут маленькие бесенята, пока целые костяшки пальцев приятно ноют, напоминая, что запросто могут врезать обидчику. Стой. Я мысленно перевожу дух, вдыхаю враз ставший тяжёлым воздух, прикрываю глаза и выдаю лихую тираду о том, что с такими пропорциями, ему следует орать на всю улицу «посторонитесь!». Я выросла в культурной семье, меня хорошо воспитали, я никогда не хамила старшим и отличалась относительно спокойным характером. Но мне было необходимо выместить злобу и отчаяние, присущее моей беспомощности. Необходим он. Стой. Мужчина с минуту удивлённо смотрит на меня, никак не ожидая такого ответа, а потом медленно начинает открывать свой рот с этими отвратительными пухлыми губами, потом замечает мой тяжёлый взгляд и стиснутые кулаки, и, подавив с трудом в себе желание отчитать меня за неподобающее поведение, удаляется, гордо задрав голову. Люди разбивались о него, как волны об утёс. Стой. Я с нарастающей болью в груди отмечаю, что это не помогло. Стало ныть всё больше. Я не буду бить кулаками о стену, кусать губы, резать одежду и фотографии, как бывает в дешёвых мыльных операх. Мне просто стало не за чем жить. Как ни странно, никогда не задумывалась о суициде. Когда всё отлично, тётушка смерть заглядывает в гости, но когда ожидаешь её, подлая старушка усердно обходит тебя стороной. Стой. Наверное, ту станцию назовут проклятой, если на ней погибнет третий человек. Всё, конечно же, спишут на подростковое восприятие мира, навалившиеся переходные проблемы и гормоны, отразившиеся на надорванном сердце бедной ученицы. Я с удивлением вспомнила, что Коске с той девчушкой (не помню имя) живы и здоровы. Чего не скажешь обо мне. Стой. А лето было таким хорошим. Погода была замечательной, налаживая на романтический лад. Только вот тот суженый запропастился куда-то. Видимо, надолго. И не увидит ту картину, что реставрировала тётушка ведьма. Теперь эта картина грезится мне какой-то соперницей. Стой. Эта мысль бьётся раненой птицей, несчастной птахой с перебитым крылом, которая, преодолевая боль, упорно продолжает путь. Макото наивно верит, что сейчас она почувствует ни с чем несравнимые ощущения и сумеет всё исправить. Стой.