too high can't come down

Луи просыпается от назойливой вибрации телефона под ухом. Он не успевает ответить на звонок и решает, что перезванивать ему не стоит. Он не может пошевелить и пальцем, потому что мышцы во всем его теле ноют и доставляют неприятную с утра боль. Луи знает, что стоит ему сходить в горячий душ и сделать пробежку, станет немного легче, но он не хочет, потому что чувствует чьи-то сильные руки на своей талии. И не сказать, что ему тяжело от них. Ему нормально. Он не хочет признавать, но ему даже нравится, как эти руки отлично вписываются в его изгибы тела и не доставляют дискомфорта от слишком высокой костлявости или кажутся слишком тяжелыми. Ему даже не особо и жарко в этих объятиях. Луи не хочет открывать глаза. Он знает, что в комнате уже слишком светло, а его глаза болят даже тогда, когда он не поднимает век. Он чувствует сухость во рту, и ему кажется (на самом деле он уверен), что снова вчера перебрал. «Надеюсь, он хотя бы не урод и попытается вспомнить мое имя» – думает Луи, все-таки решившись приоткрыть один глаз. Он знает, что хозяин рук, в объятиях которых ему так комфортно, лежит у него за спиной, прижавшись своей грудной клеткой к его лопаткам. И он не уверен, хочет ли увидеть его лицо. Он до последнего оттягивает момент разлуки с кроватью, но когда слышит, как телефон снова вибрирует, и видит на экране «Пэйно», понимает, что попал в большие неприятности. Парень осторожно убирает мужскую руку, на которой набито множество черных татуировок, но в некоторые из них все же добавлены красные и желтые краски, и тихонько спускает ноги на теплый ковролин. Луи решает не оглядываться на мужчину, которого только что оставил в уютной постели и, схватив телефон и натянув на себя длинную майку с глубоким горлом, как можно тише уходит в сторону предполагаемой кухни. – Чего тебе? – шепчет Томлинсон в трубку, когда за ним закрывается кухонная дверь, и он видит ужасный беспорядок на столе: полная окурков пепельница (Луи верит, что в ней нет косяков), корочки лаймов и недопитая текила. По краям стола рассыпана соль (и Луи снова верит в то, что это только соль), и его бока и спина начинают саднить и чесаться от того, что он натер своей майкой кожу. Луи делает пометку, что должен проверить свое тело перед зеркалом, но сначала он должен выслушать Лиама, который материт его уже добрых две минуты. – Эй, я не маленький, – Луи возмущенно дует губы, потому что ему не нравится тон, которым говорит Лиам. Да, он его старший брат (пусть только и по маме), но он не имеет права кричать на Луи. Ему двадцать, а не двенадцать. Он знает, как себя вести. – Расскажи это маме, которая была готова звонить во все морги, пока я не наврал ей, что ты уже сообщил, что ночуешь у Зейна и вы отмечаете его новоселье, – недовольно произносит Лиам, и Луи невольно закатывает глаза. – Господи, Пэйн, ты такая боль в заднице, прекрати няньчиться со мной, я могу отвечать за себя, я почти совершеннолетний, я не делаю ничего плохого и даже почти всегда отзваниваю вам с места событий, – Луи рад, что Лиам не видит, как покраснели даже его уши под немного длинноватыми волосами, которые торчат после бурной ночи в разные стороны, и от идеального беспорядка, который он укладывал вчера около сорока минут, ничего и не осталось. И он еще больше рад, что Лиам не видит этого ужаса на столе, перед которым сейчас стоит Томлинсон. – Окей, пожалуйста, Луи, обращайся и в следующий раз, чтобы выручить тебя, я не против врать маме и дальше, – серьезным тоном бросает Лиам и скидывает звонок. Луи немного раздражен. Он не понимает, почему ему подтирает сопли его старший сводный брат? Ну, да, пару раз ему приходилось разбираться со слишком настойчивыми обожателями Луи, которые буквально не давали проходу голубоглазому парню, но это не значит, что он не может нести за себя ответственность. Все его мысли о том, что Лиам его ужасно бесит, вылетают, когда он замечает знакомые картины на стенах: он точно помнит, как наброски вот этой, с крутыми тачками и девочками, скидывал ему Зейн в снапчате. А вот эту, аляпистую, непонятную, но с отличной палитрой цветов, Зейн нарисовал в последний раз, когда они курили кубинскую марихуанну, и, честное слово, Луи кажется, что его желудок только что совершил тройное сальто. Он подходит ближе к столу и видит на столешнице пленку: стол еще совсем новый. И Томлинсону кажется, что сейчас его стошнит. Он хочет, чтобы Лиам провалился сквозь землю. Он хочет, он молится всем Богам, чтобы его старший брат оказался не прав, но когда он возвращается обратно в спальню, он видит длинные волосы, собранные в пучок, сбритые виски и темную щетину. И неповторимый профиль Зейна, с нежностью обнимающего белоснежную подушку, свернувшись под одеялом калачиком. – Ебаный в рот, – шепчет Луи. Он повторяет это еще несколько раз, потому что это — все, что он в состоянии сейчас сказать. Он переспал со своим лучшим другом, и, блять, ладно, ему даже понравилось??? Он оглядывает комнату на предмет какой-нибудь защиты (да, он надеется увидеть использованные презервативы, но, черт возьми, он понимает, что если они были обдолбанны, ни один из них и не вспомнил бы об этом), но видит только их разбросанные вещи: белые джинсы Луи, темно-серые джинсы Зейна, его зеленая футболка в синие полосочки разной толщины, от чего рябит в глазах, и их нижнее белье. Взгляд Луи цепляется еще за кое-что. На штативе перед кроватью стоит камера, и Луи не уверен, хочет ли он знать, что на ней, или нет. В любом случае, через несколько мгновений он находит себя сидящим на кухне, перекидывающим всю информацию с карты памяти камеры на ноутбук Зейна. Все его тело все еще болит, и сейчас он готов ненавидеть себя за свою вчерашнюю слабость, но его задница вовсе не жалуется. И Томлинсону кажется, что… Нет. Он даже думать об этом не будет. Когда он видит, что все файлы с флешки уже находятся на лэптопе Малика, он извлекает карту и открывает первый файл. Это видео, и с самых первых секунд Луи становится не по себе. Томлинсон смеется и тянет свою руку куда-то в сторону оператора. В его руке самокрутка, а его глаза уже настолько счастливые, насколько и красные. Он слышит непонятные звуки, а потом и свой голос и смех. – Эй, Зееейн, – его голос звучит очень высоко, и Луи даже смущается этого. Он никогда не думал, что звучит как девчонка, когда скурит несколько косяков, – мы должны делать это чаще, помнишь, как раньше, в школе, мы часто накуривались в моем гараже? Мама до сих пор думает, что это соседи курили травку, но нет, хаха, это были мы! Счастливые дни! – Да, помню, – Малик смеется за кадром, и камера немного дергается, и у Луи кружится от этого голова, – чувак, это было в выпускном классе, ты уверен, что твоя мать на самом деле не подозревала нас в этом? Но честное слово, я бы не против делать это чаще, ага! – отвечает Малик, и картинка снова трясется, а потом, как кажется Луи, Зейн устанавливает камеру на штатив. Он видит, как тот Луи, на записи, сидит на подоконнике, покачивая босыми ногами, а Зейн садится за стол. Стол все еще чистый, на нем стоит только одна пепельница. И Луи надеется, что если перемотает немного, то не увидит ничего такого страшного. Он передвигает бегунок на записи, и видит, что лежит на столе, уже без футболки в одних серых боксерах, а его кожа кажется идеально бронзового цвета. Зейн забирает из его рук косяк, делает глубокую затяжку и тянется к губам Томлинсона, который в счастливом смехе приоткрывает их и позволяет сделать Малику шотган. Он видит на своем животе белые дорожки и вспоминает, что его бока и спина жутко чесались, но тут же забывает об этом, когда видит, как его друг расставляет на его почти незаметных кубиках пресса небольшие шоты и наливает в них текилу. У Луи сводит колени. Он не хочет видеть, как его лучший друг детства облизывает его живот и выпивает рюмки текилы с его тела. – Блять, – протяжно стонет Луи на записи, и Луи, сидящий за ноутбуком, полностью согласен с ним. Потому что Зейн очень медленно слизывает с него длинную дорожку соли, а перед тем, как выпить шот, целует его кожу там, где только что закончилась соль. Тело Луи тут же отзывается на эту картинку: прошло меньше суток, и все его конечности еще так хорошо помнят то, чего не помнит сам Луи. Он видит, как Зейн шот за шотом, медленно, но уверенно, выпивает текилу, а Луи лежит тихо постанывая, не смея пошевелиться, кусая губу и царапая ногтями поверхность стола. Он также видит, как светлая ткань его боксеров даже при таком глухом свете начинает темнеть от смазки с его члена, контур которого уже так хорошо выделяется, и Зейн периодически тянет к нему руку, чтобы погладить и поводить пальцами по нему. Луи не выдерживает и снова передвигает бегунок записи вперед на несколько минут и видит, как Зейн, уже с другой стороны, стаскивает с него боксеры. Он видит, как они оба возбуждены, и он ненавидит себя за то, что чувствует, как эта картинка отдается прямо в его члене даже сейчас, и он не знает, что ему делать. Томлинсон видит, как на записи Зейн начинает медленно посасывать его член, как берет его за щеку, как она оттопыривается, и, блять, это так горячо. Он видит, как на записи его ноги двигаются, слышит, как его голос хрипит и надламывается на высоких стонах. Луи как завороженный наблюдает за тем, как его член, уже блестящий от слюны Малика, то появляется, то исчезает во рту, как его губы отлично смотрятся растянутыми на его члене, как ресницы на его прикрытых глазах немного подрагивают от того, что сам Зейн тоже трясется от возбуждения. Он видит, как на записи обхватывает голову Зейна коленками, потому что тот так отлично сосет. Он видит, как Малик устраивает свои руки у него на бедрах и задает темп, позволяя Луи трахать его рот. Он видит, как волосы из хвостика Зейна постепенно вылезают и падают ему на глаза. И он не знает, хочет он помнить это или нет. Он снова перетаскивает бегунок только потому, что хочет узнать, насколько далеко они вчера зашли, и убеждается, что они зашли очень далеко, когда видит, что обстановка вокруг них уже изменилась: они в темной комнате, где горит только один ночник, на широкой постели Луи снова лежит широко раздвинув ноги перед Зейном, и сейчас Луи, который смотрит эту запись, невозможно стыдно за себя. Он видит, как Малик выливает смазку себе на руку, видит, как он медленно проводит ладонью по своему члену, размазывая ее по всей длине, но потом резко передумывает и снова наклоняется к промежности Луи, закидывая его ноги себе на плечи. Зейн обводит языком его тугую дырочку, и Луи снова стонет, и Зейн стонет ему в ответ, потому что ему нравится его голос, и Луи, сидящий за ноутбуком стонет им в такт и он уже давно медленно двигает своими пальцами по медленно встающему члену под майкой. Он буквально чувствует язык Зейна у своего входа и, он не собирается врать, он хочет прыгать на его языке всю ночь и весь день. Томлинсон видит, как Зейн с наслаждением прикрывает глаза и продолжает медленно вылизывать его, периодически целуя его ягодицы, покусывая их и оставляя следы-полумесяцы от зубов, и тут же снова целуя. Он слышит свои стоны с записи, он слышит какие-то несвязные слова и ругательства о том, что Зейну следовало давно оттрахать его еще в школьном туалете. Он слышит, как Зейн согласно мычит, не отрываясь от его попки и не желая оставить и миллиметра, не вылизанного его языком. Луи сжимает свой член чуть сильнее и издает свой первый от удовольствия стон за все утро. Он не слышал, что за его спиной открылась дверь и на кухню вошел Зейн, полностью обнаженный, желающий попить воды после ужасной пьянки. Малик останавливается, когда видит на картинке его ноутбука себя вылизывающим Луи. Он видит, что правое плечо Луи двигается, и он только что слышал его стон, и он готов поклясться, что это видео нравится не ему одному. На записи Зейн, наконец, отрывается от таких сладких ягодиц Томлинсона и снова смазывает свой член смазкой и без растяжки входит в Луи на всю длину, медленно, поддерживая его за бедра и глядя в его затуманенные глаза. Он слышит довольный длинный стон и видит глупую улыбку на губах парня под собой и начинает движения, быстро увеличивая темп и буквально заставляя Луи выгибаться дугой и кричать его имя на всю квартиру. Луи снова смущен. Он знал, что бывает очень громким во время секса, но не думал, что настолько. Но его заводят сейчас даже свои стоны, переплетающиеся с хрипловатыми постанываниями Малика, и он не сразу обращает внимание, что за его спиной тоже кто-то стонет, когда Зейн и Луи на экране кончают почти одновременно. Луи тоже кончает, когда чувствует под столом на своей руке руку Зейна, помогающую ему дрочить. Он обильно заливает их кулаки своей спермой, но Зейн не торопится убирать свою руку, а наоборот снова начинает медленные движения своей и его рукой. Он целует шею Луи, и Томлинсона уже не волнует то, что происходит на экране ноутбука: он снова тихо скулит от наслаждения так, как скулил на видео, когда Зейн слизывал с него соль. Он подставляет свою шею под его поцелуи со всех сторон, позволяя кусать и зализывать, оставляя засосы, посасывая венки. Зейн одним движением закрывает лэптоп и сдвигает его до барной стойки, чтобы не уронить на пол, и поворачивает Луи к себе, тут же усаживая его на стол и закидывая его ноги себе на талию. Он сжимает его ягодицы, и Луи стонет ему в поцелуй от того, как его тело с приятной дрожью реагирует на все его касания, которые напоминают ему о вчерашнем вечере. Он ударяется локтями о столешницу, когда Зейн прижимает его к ней в поцелуе, сильно сжимает плечи и трется своим членом о его живот. – Я, блять, думал, что ты свалил, потому что побоялся, что будет неловко, – шепчет Зейн между поцелуями, и Луи смеется, – я даже не надеялся найти тебя надрачивающим на наше секс-тейп, потому что думал, что ты посчитаешь это слишком ужасным предательством нашей дружбы, – Малик позволяет Луи облизать два своих пальца и задыхается от ощущения, когда Луи посасывает их, обводит своим языком и немного покусывает, обильно смачивая слюной. Зейн тут же вводит оба пальца в Луи, и тот почти не замечает боли, и хочет двигаться навстречу руке Малика, чтобы его пальцы попадали точно по простате. Подготовка не занимает у них много времени (в конце концов, они все еще немного обдолбанные и пьяные. И они трахались всю ночь), и уже спустя несколько мгновений Луи кричит имя Зейна на всю кухню, царапая его спину своими короткими ногтями и желая двигаться ему навстречу только быстрее. Луи хочет его еще ближе, желательно, под кожей, желательно, всегда. Поэтому он кончает сразу за Зейном, когда чувствует, как горячая сперма Малика заполняет его изнутри и начинает вытекать из его растраханной задницы. Они дышат в такт, они буквально задыхаются друг другом, не имея желания оторвать губы друг от друга, расцепить руки или разорвать контакт, словно видят друг друга впервые. После душа и двухчасовой уборки они лежат вдвоем на кровати Зейна, и ему кажется, что Луи со всех сторон: он обвил его своими ногами и руками, и он так много говорит для того, кто должен болеть с похмелья, но Зейна это вполне устраивает. Ему нравится слушать его хриплый, но все еще немного высокий голос с сильным акцентом, который обостряется еще больше, когда Зейн вытрахивает из него всю душу. Ему нравится чувствовать теплые руки Томлинсона под своей футболкой, изучающие его татуировки, поглаживающие его пресс, и иногда дразнящие, заползающие под край его штанов. – А самое смешное, знаешь что, Зейн? – Луи трется о его щетину своим носом и сразу же морщится. Зейн сонно кивает, давая понять, что ему на самом деле интересно, и он вовсе не засыпает, – Лиам сказал маме, что я ночую у тебя и мы отмечаем твое новоселье. Технически, ведь так оно и было, да? – он целует кожу под мочкой Зейна, и тот тихо смеется, и у Луи сжимается сердце. – Я просто искал повод накурить тебя и снять с тобой что-то красивое. Ты же знаешь, я фанат красивого порно. И теперь ты еще знаешь, что я фанат тебя, – шепчет Зейн, поворачиваясь на бок так, что Луи приходится чуть приподнять свою ногу, и теперь он обнимает Зейна за талию. – Я всегда догадывался, что ты — мой главный фанат, – смеется Томлинсон и целует Зейна в нос, и тот согласно кивает, – хотелось бы уточнить, что я тоже самый преданный поклонник в твоем фан-клубе, – добавляет Луи чуть слышно, но Зейн ловит это и его руки еще сильнее прижимают Луи к себе.