Мне больно не физически, а морально.

      – Алекс, я...       Ты не успеваешь договорить, как я резко хватаю тебя и прижимаю к стене, впиваюсь губами в твои губы, а мои ногти на руках уже царапают твою спину.       – Алекс, нас могут увидеть! – ты пытаешься отстраниться, но я ещё сильнее вжимаю тебя в кафель.       – К черту всё! – шепчу я, кусая тебя за нижнюю губу так, что ты вскрикиваешь.       – Мне больно, – слышу твой хриплый голос.       Если честно, мне сейчас глубоко наплевать, что тебе больно, что нас увидят, что, скорее всего, после мы попадём в одиночки. Я просто хочу тебя, хочу, чтобы ты запомнила это надолго, хочу, чтобы на твоей коже остались следы от моих укусов, хочу, чтобы тебе было больно как мне... Но сомневаюсь, что так будет. Ведь мне больно не физически, а морально. Хочется кричать на всю эту грёбаную тюрьму.       Ты руками упираешься мне в грудь, пытаясь отстраниться, но что-то плохо у тебя это выходит. Я провожу руками по твоему телу, не пропуская ни сантиметра. С губ спускаюсь к твоей шее и начинаю покусывать её так, чтобы завтра точно там остались следы. Ничего, день-другой походишь в ветровке, никто и не заметит. Ты хочешь приобнять меня за талию, но я поднимаю твои руки у тебя над головой, держа их одной рукой, а второй проникаю тебе под тюремные штаны. Пальцами провожу по ткани твоих трусиков, понимаю, как там у тебя горячо и мокро. Твоё дыхание сбивается, и ты издаешь тихий стон. Отодвинув в сторону мешающую преграду, резко ввожу в тебя два пальца; ты, кажется, в этот момент забыла, как дышать. Сразу же начинаю быстро двигаться в тебе, не дав привыкнуть к новым ощущениям. Ты опять стонешь и выгибаешь спину, а я закрываю тебе рот требовательным поцелуем.       О Господи, как же я люблю, когда ты вот такая беспомощная в моих руках: с тобой можно делать всё, что душе пожелается, а пожелала бы я много чего. Например, чтобы ты забыла своего Ларри и была со мной, нет, чтобы ты просто была моей, ведь так когда-то было, и нам это нравилось.       С каждым разом ускоряюсь ещё больше и вот уже чувствую, как мышцы твои сжимаются. Ещё пара движений, и тебя затрясло. Я прижимаюсь к тебе, и ты ловишь моё горячее дыхание на своих губах. Я держу тебя за талию, чтобы ты не упала, и смотрю тебе в глаза: они чуть приоткрыты, и сейчас они кажутся темнее, чем есть на самом деле.       – Я люблю тебя, – шепчешь ты и тянешься за поцелуем, но я только хмыкаю и отворачиваюсь. Твои губы касаются моей щеки.       – Мы, кажется, уже проходили это, – я отхожу от тебя, вытираю пальцы о полотенце, висящее на крючке.       – Нет, правда! – ты подходишь ко мне и обнимаешь со спины.       Еле улыбаюсь и поворачиваю к тебе голову. Хочу сказать, что ты не любишь меня, ведь я знаю, что ты без ума от своего жениха, и вряд ли я опять займу главное место в твоей жизни из-за всего того дерьма, в которое я втянула тебя.       – Эй, не лесбиянки, вы на ужин идёте? – слышу я насмешливый голос Ники, которая только что вошла в душ.       Я отстраняюсь от тебя, радуясь, что именно сейчас зашла моя спасительница, и я не успела оттолкнуть тебя своими словами.       – Ну конечно, ведь ничто не сравнится с еле тёплой и не особо вкусной едой Рыжей... – говорю я, но Никольс прижимает палец к губам, намекая на то, что кругом есть лишние уши. Опять голодать как-то не слишком хочется, и я тут же замолкаю. – Пайп, идёшь? – спрашиваю я.       – А, да, конечно! – отвечаешь ты, поправляя свою тюремную одежду.