Игра на выживание

Сквало Сквало дёрнулся всем телом и очнулся от звука. Он показался знакомым: они вместе с Хаято когда-то швыряли ради забавы по евро в фонтан… Сквало открыл глаза и прищурился, фокусируясь на обстановке. Сверху, сквозь дыры ржавой решётки, падали слепящие полосы света — единственный источник в тёмном подвале, или что это было за место, куда он попал. Сквало огляделся. Протез с руки сняли, его самого подвесили на грёбаной цепи толщиной в три пальца. Ни меча, ни колец при себе он не нашёл. При попытке проверить конструкцию на прочность горло сдавил грубый ошейник; отодрать от себя странную хреновину, изнутри крюками подцепившую кожу и мышцы и очень похожую на металлический корсет с острыми пластинами, самостоятельно он вряд ли мог. Толстые цепи, что тянулись до потолка и терялись там в сумраке, крепились к кольцам в ремнях на его плечах, а сами ремни — к железной сбруе на груди и к кольцу на шее. На сбруе и ошейнике висело по замку. Сквало всё внимательно оглядел и ощупал. Ситуацию дерьмовее придумать сложно. Если в ближайшее время не выберется из чёртовой консервной банки, которую нацепили на него, то истечёт кровью; он ощущал, как она тёплыми струйками стекает по ногам и глухо капает на пол. Интуиция подсказывала, что освободиться будет непросто. Перед глазами тускло мерцала в полумраке висящая на цепях банка с мутноватой жидкостью — жёсткий крепёж надёжно удерживал её от падения. На дне банки смутно угадывались очертания чего-то металлического, но совать туда руку, чтобы убедиться в догадках, не хотелось. Внимание привлекли шорохи и тихое шипение. Их могло издавать плохо настроенное радио или… Сквало поискал глазами источник шума. Ну, точно. В паре метров от него стоял старенький телевизор. На экране появилась картинка. Червелло. Твою мать. — Здравствуйте, Супербия Сквало. Давайте сыграем в игру? — Что я здесь делаю? Какого хера ты творишь, девка?! — выплюнул Сквало и завозился в цепях. — Не кричите. Слушайте. Смерть вас преследует, она вокруг вас. Сначала подчинённые, один из которых насилует мёртвых мальчиков, другой сам давно должен быть в могиле, а третий так беззаветно предан боссу, что и не живёт толком. Затем босс — ходячий покойник. Разве восемь лет в Колыбели могли пройти бесследно? Сквало нахмурился, дышать стало тяжко. К чему клонит эта сучка?.. — Рядовые — пушечное мясо. И, наконец, те, кого заказывают Варии. Вы планируете их смерти, вы их убиваете. И сами вы мертвец, Супербия Сквало. Ваше сердце давно остановилось, оно вырвано из груди, а то, что его заменяет, — грубая подделка, иллюзия. Вы хладный труп в живой человеческой оболочке. Слышать такое о себе и о Варии было невыносимо. Сквало задохнулся от ярости и обиды, задёргался в железных путах ещё отчаяннее, мечтая вогнать сказанное обратно в глотку этой девке. Бесполезно, не выбраться. Это провокация, он должен успокоиться. Не вестись. Спокойный и безэмоциональный голос продолжал втекать в уши, и Сквало покосился на экран — картинка не изменилась, всё то же бесстрастное женское лицо в маске. — Нам кажется, вы стремитесь к своей единственной подлинной ипостаси. К Смерти. Мы хотим, чтобы вы её достигли. Известный прибор подсоединён к вашим рёбрам. И, когда закончится запись, у вас останется ровно минута. Только одна минута. Сквало напрягся, сдерживая прокатившуюся по телу дрожь, и вслушался. — Когда запись закончится… Впрочем, думаем, вы уже поняли, что тогда произойдёт. Ключ, отпирающий замок на цепях, прямо перед вами, синьор Сквало. Вам нужно только протянуть руку и взять его. Но поторопитесь. Кислота растворит ключ в считанные секунды. Потерять ключ к спасению или руку? Выбор за вами. Удачи. Экран погас. Вот сучка! Схватившись за цепь, — холод железа мгновенно обжёг руку, словно за время их «беседы» температура вокруг упала вдвое, — он грязно выругался. Подёргал «корсет» ещё раз, на удачу, — тот ни на дюйм не сдвинулся, но и боли Сквало не ощутил. Придётся лезть в кислоту. Быстро. Очень. Иначе она разъест кожу, мышцы и сухожилия так, что Сквало не сможет вставить ключ в замочную скважину. Иначе ключ растворится, и он умрёт. Или нет? Дождаться конца отведённого времени и убедиться в обратном желания не возникло. Вот же дряни, всё рассчитали! Сквало поднёс руку к краю банки, зажмурился, выдохнул и запустил в неё всю кисть. Боль ослепила. Кислота выплеснулась из банки, руку свело, и он не выдержал, инстинктивно выдернул её. Кожа покрылась кровавыми шипящими язвами. На глаза навернулись непроизвольные слёзы. Трясло так же, как после ампутации левой руки. Нет, даже хуже. Если он лишится и второй… Да плевать, он вот-вот подохнет тут, а дохлому целые руки без надобности. Сквало глубоко вдохнул и сунул руку обратно. Усилием воли заставил себя удерживать её внутри. Пот заливал лицо. Проклятый ключ елозил по дну банки, ускользая от израненных пальцев, кислота шипела, разъедая плоть. Ещё немного… Мать твою, пожалуйста! Ну же!.. Он подхватил ключ кончиками пальцев — только бы не выронить! — и попытался вставить его в замок. Вышло только с третьей попытки. Долгожданный щелчок показался самой прекрасной музыкой. Замок отлетел, застёжка скользнула в плохо гнущихся пальцах, но всё-таки поддалась. Двадцать секунд. Блядская конструкция и не думала выпускать его рёбра. Сквало яростно заорал, дёргая чёртову груду железа. Безнадёжно, он сдохнет здесь. Пятнадцать секунд. Из темноты показалась знакомая фигура. Десять секунд. — Кто зде… Хаято?! Выстрел. Бьянки Очнулась Бьянки с тошнотворным привкусом крови и железа во рту. Задёргалась, замотала тяжёлой головой — на неё что-то нацепили, нечто неудобное и опасное. Запястья оказались прикручены к ручкам кресла скотчем. Что происходит? Почему она оказалась здесь? И где это — здесь?! Кольцо Урагана сняли, руки связаны ладонями вверх, поэтому растворить что-либо Ядовитой Кулинарией она не сможет. Некто, кто притащил её в эту комнату, всё идеально просчитал. Он знал обо всех её умениях. Они знали. Звук включившегося телевизора заставил обернуться. Под весом «шлема» заныла шея. — Здравствуйте, синьорина Бьянки, — с экрана на неё равнодушно взирали две одинаковые розоволосые девушки в масках. Червелло. — Мы хотим с вами поиграть. Это — часть платы за ваше желание «разбудить» брата. Посмотрите, что случится, если вы проиграете. Камера переместилась. — Устройство, надетое на вас, фиксирует ваши нижнюю и верхнюю челюсти. Когда сработает таймер, — камера приблизилась, высвечивая циферблат, — ваш рот будет разорван. Считайте, что на голове у вас медвежий капкан, работающий наоборот. Сейчас продемонстрируем. Тиканье таймера оборвалось, устройство на муляже человеческой головы щёлкнуло — и в воздухе повисло облако белой трухи. Бьянки содрогнулась и вжалась в спинку кресла. — Открыть капкан можно только одним ключом. Бьянки слушала с лихорадочной внимательностью. Сердце колотилось о рёбра спятившим молоточком. — Он спрятан в желудке вашего мёртвого сокамерника. Взгляните сами. Убедитесь, что мы не обманываем вас. И поторопитесь. Жить или умереть — вам выбирать. Экран телевизора погас. Бьянки заметалась, заёрзала, изо всех сил стараясь выпутаться, освободить руки. Изгибалась, тянула, дёргала вверх подлокотники кресла, не обращая внимания на боль в перетянутых запястьях. Перед глазами нестройным, смазанным хороводом мелькали лампа, деревянные стены, её руки, стены, лампа, руки, стены... Скотч на руках треснул, поддался, и она вырвалась. Подскочила — в ответ что-то щёлкнуло. Раздалось тиканье таймера, оглушительно громкое в тишине помещения. Сердце оборвалось. Бьянки замерла, холодея от ужаса. Отсчёт времени пошёл. Сколько у неё? Сколько было на том таймере, что показали Червелло? Минута? Минута. Она вслушалась в мерное тиканье. В панике завела руки назад и сжала замок на затылке. Ну же, ну же! Но Ядовитая Кулинария почему-то не действовала. Лампа, стены, кресло, лампы, стены, кресло… Она бессмысленно металась по пустой комнате, пытаясь отодрать замок. Слёзы текли по щекам, отвратительный привкус во рту усилился, подкатил к горлу желчью. Бьянки, дрожа всем телом, застыла. И зацепилась блуждающим взглядом за тело у стены. Цуна Цуна сидел, зажав рот ладонью и боясь верить своим глазам. Только что на экране телевизора Бьянки расчленила человека. Несмотря на чудовищность случившегося, ему не было жаль синьора Руссо, и это отдавалось в груди неясным жжением. Внезапно Бьянки покачнулась и завалилась на бок. Её спутанные волосы упали в натёкшую лужу крови и окрасились в цвет чужой смерти. Цуна подскочил. — Что с Бьянки?! Что вы сделали?! Вы обещали, что отпустите её, если она достанет ключ! — Сядьте, Савада Цунаёши, — спокойно произнесла одна из Червелло. — Это всего лишь усыпляющий газ. Она жива. Пока. — Мы обещали, что она сможет открыть замок и спасти свою жизнь, если добудет ключ. Спасётся от капкана. Освободить её мы не обещали, — бесстрастно закончила другая Червелло. — Вы!.. — глухо рыкнул Цуна и сжал кулаки. Наставить бы на них сейчас Икс-Барнер, пригрозить, чтобы признались, где заперли Бьянки и Сквало. — Хотите поквитаться с нами? Угрожать? Не спешите, синьор Савада. Мы ничего вам не скажем. А если убьёте нас, то они точно погибнут. Все трое. — Трое? Кто третий? — Сядьте. Мы просто хотим поговорить. — Кто третий?! Одна из сидящих за столом Червелло вздохнула и указала рукой на экран телевизора. Белый шум сменился нечёткой картинкой. — Гокудера-кун!.. Гокудера Хаято обречённо, с тоской наблюдал, как его сестра подошла к телу в углу, в котором с трудом узнавался синьор Руссо. Человек, которого он должен был убить, но так и не смог. В ушах отдавались шаги Бьянки, её загнанное дыхание, бег секундной стрелки. Большой плазменный монитор с высоким разрешением, дорогой и такой нелепый в этом месте, прекрасно передавал все мелочи. Сестра присела на колени рядом с телом, задрала рубашку до груди. На торсе оказался огромный вопросительный знак, нарисованный чёрной краской, или маркером, или… да какая, к чёрту, разница, чем! — Бьянки! Не медли! Не повторяй моей ошибки. Не повторяй. Моей. Ошибки. Не повторяй! Рядом с телом лежал нож. Сестра подняла его, но отчего-то медлила. Стрелка на таймере преодолела порог в двадцать пять секунд. Неожиданно тело Руссо вздрогнуло, попыталось двинуться — он пришёл в себя. Вяло зашевелился и замычал. Проклятые Червелло! Мрази лживые! Руссо жив! Они его чем-то накачали?! Тридцать пять секунд. Бьянки занесла нож над телом и ударила. Ещё и ещё раз. Снова и снова. Била по животу, неловко, судорожно, оскальзывая ножом из-за хлещущей крови, а в ушах Хаято стояли вскрики сестры и мерзкое хлюпанье разрываемых внутренностей. Кровь брызгала во все стороны, пачкала кофточку Бьянки, руки, железный капкан на её голове. Хаято трясло, и про себя, как охранное заклинание, он повторял: «Бьянки, ещё, ещё! Быстрее, сестра, давай же! Быстрее, быстрее, быстрее!» В руках Бьянки заскользили метры кишок; она перебирала их мучительно долго, пока не нашла ключ в мешочке. Семь секунд. Пальцы слепо шарили по замку, не попадали ключом в скважину. Кровь, видимо, не давала нащупать. Хаято перестал дышать. Три секунды. Сестра попала в замочную скважину. Две. Открыла замок и развела в стороны крепления. Одна секунда. Капкан лязгнул железом и сомкнул челюсти. Звук этот слился с криком сестры, и в глазах у Хаято потемнело от облегчения. Успела. Цуна — Ну, хорошо, — он уже сталкивался с Червелло раньше и знал, что лучше подыграть им, чем пытаться идти напролом, — давайте поговорим. — Садитесь, — сказала Червелло номер один, как обозначил для себя Цуна девушку слева. Он взял железный стул, стоящий сбоку от деревянного письменного стола, за которым сидели эти две живые куклы, и уселся напротив них. Он им не верил. Ни секунды. Их появление всегда приносило одни неприятности. Испытания для всех. — Сыграем в игру, — произнесла правая Червелло, Червелло номер два. — Правила очень просты. Вы должны оставаться здесь и говорить с нами. Слушать нас. Выполните все условия — скоро увидите одного из участников игры целым и невредимым. — А как же остальные двое? — от нехорошего предчувствия у него заломило виски. — Им ещё предстоит пройти испытание. Цуна насторожился. — Я хотел бы поговорить об этом… — Мы говорим с вами. Вы нас не слушаете, синьор Савада. Мы можем рассердиться. Цуна выдохнул сквозь зубы и сцепил руки в замок. — Хорошо. Я слушаю вас. Слушаю. Но пока слышу только горячечный бред… — Для человека, чьи друзья находятся в большой опасности, у вас весьма своеобразный подход к делу. Разве вы не должны стараться убедить нас, что вы наш друг? Внушить нам доверие, чтобы мы верили вам? Чтобы выдали местонахождение ваших друзей? — Сквало мне не друг! — раздражённо возразил Десятый Вонгола его голосом. Цуна прикусил язык. Может быть, и не друг, но говорить об этом не стоило. Вдруг они решат его убить? Или уже решили… Цуна видел, как Сквало висел на цепях, безоружный, со странной конструкцией на рёбрах, медленно истекающий кровью. Они и ему, как Бьянки, приготовили испытание? А Гокудере? Он был прикован за ногу к стене. И это их желания? Чушь! Как такого можно пожелать? — Что вы хотите сделать с нами, Савада Цунаёши? Разбить нам лица? Сжечь Икс-Барнером, верно? А как бы вы поступили несколько лет назад? До того… как стали Десятым? Странное чувство, сжигавшее лёгкие с момента смерти Руссо, разрослось. Цуна нахмурился. Несколько лет назад? О чём они? Но с его желанием они угадали. Это было… неприятно. Словно застали за постыдным занятием. — Я смотрю, вы многое обо мне знаете. Занзас, чёрт бы тебя побрал, где ты? Почему ты ещё не здесь?! — Мы наблюдаем за вами. Вы — одна из ключевых фигур, часть Тринесетте. Цуна хмыкнул. — Вы ощущаете себя защищённым, узнав о нашем постоянном внимании и присмотре? — Не знаю. Испытываю смешанные чувства, — процедил Цуна. — Но вам не всё равно, что произойдёт дальше. Вы ощущаете себя живым, — Червелло синхронно кивнули. — Это главное. Гокудера Хаято согнулся пополам, проглотил горькую слюну. От облегчения шумело в голове и навязчиво тянуло проблеваться. Он сжал кулаки — в ладонь впился и заскрипел пластик диктофона. Точно. Червелло же оставили ему послание. Какую-то муть о его прошлом. Он нажал на кнопку «play». — Пора просыпаться, Гокудера Хаято. В течение этого года вы занимались тем, что планировали убийства. Копались в грязном белье противников и конкурентов. Выполняли кровавые задания чужими руками. А всё потому, что сами не смогли убить синьора Руссо, — ваше первое задание, определившее дальнейшую судьбу. Вы не справились, и больше ничего подобного вам не доверили. Синьорине Бьянки придётся исправить это упущение. Сможете ли вы освободиться, чтобы спасти сестру? Или предпочтёте помочь синьору Сквало? Кого из них двоих выберите? А может, бросите обоих и сгниёте здесь заживо? Решать вам. Времени осталось — час. Поспешите. Курить захотелось смертельно, но об этом пункте и без того дрянного местного сервиса никто, конечно же, не позаботился. Голос Червелло тем временем закончил: — Вокруг спрятаны подсказки, которые помогут выйти из игры победителем. Крестом отмечен клад. Следуйте зову сердца, Гокудера Хаято. Сердца, да? Хаято зло усмехнулся. Всё-то они знали. Чёртовы стервы. Выбор был в точности тем же, что стоял перед ним тогда, в доме Руссо. В тот день он выбрал неправильно, но теперь права на ошибку не имел. Сестру он ни за что им не отдаст. А Сквало… Внутри всё болезненно сжалось от воспоминаний. Та ночь после неудавшегося покушения на Жака Руссо была, без преуменьшения, самой паршивой в его жизни. Но помнил он её обрывками: мерзкое ощущение беспомощности, ярость, отчаянье, нездоровый адреналин в крови, пальцы в волосах. Как Сквало затащил его на заднее сидение машины и изнасиловал, как какой-нибудь грёбаный маньяк тихоню-старшеклассницу. Помнил, как кончал. Мучительно долго, с отвращением, без остатка. Хаято яростно стукнул кулаком по плитке, но боли не почувствовал. Почему? Что на Сквало нашло? Хаято после той ночи ещё долго видеть его не мог, не то что разговаривать; приветственным кивком — и тем обделял. И только через пару месяцев, когда боль от предательства слегка притупилась, решил разобраться, что же тогда случилось. Внятного ответа не получил, и это угнетало, сбивало с толку. Потому что Сквало не мог так поступить, это не было на него похоже. Он не насильник. Убийца — да, но… не насильник. Не мог. И правду-матку рубил всегда. А теперь что? Выбирать между своим насильником и сестрой? Нет, между Сквало и сестрой. Между двумя дорогими ему людьми. Он, наверное, был хренов мазохист, раз до сих пор любил Сквало. Не мог его простить. И разлюбить тоже не мог… и не хотел. Но это не значит... совсем ничего не значит. Хаято сплюнул и поднялся на ноги. Ничего эти стервы не знали. Хватит с него. Он однажды выбрал, следуя зову сердца, — и наворотил с три короба. В этот раз он сделает правильный выбор. Бьянки он нужней, сестра нуждается в нём. Хаято огляделся. Довольно большое помещение, выложенное когда-то белым, изрядно побитым кафелем. Почерневшая от времени ванна, покрытые трухлявой ржавчиной трубы над головой, грязные писсуары, зеркало на четверть стены и один унитаз, не считая идиотского монитора. На сливном бочке был нарисован кривой розовый круг. Хаято всмотрелся в него, пытаясь вспомнить, что он напомнил ему в первый момент, когда он только очнулся. Сердце!.. Это же сердце. Он проковылял до унитаза; поморщился, обнаружив в толчке дерьмо, такое старое, что уже не воняло. Снял крышку со сливного бочка и запустил руку в мутную застоялую воду. Кладом оказался продолговатый предмет, обёрнутый в несколько слоёв чёрного полиэтилена. Цуна — Теория эволюции Дарвина, синьор Савада, выдвинутая после путешествия на Галапагосские острова, не подходит для этой богом проклятой планеты, где в людях не осталось воли к жизни и стремления выжить любой ценой. Да сколько можно?.. Цуна нервно отёр лоб и не сдержался, сорвался на крик: — Скажите, наконец, что вам нужно от меня? Чего вы хотите?! — он стукнул ладонью о стол. Пустые одноразовые стаканчики и бумаги на нём подпрыгнули. — Нелегко оставаться невозмутимым, когда ваш друг, один из лучших офицеров Варии и ваша… любовница, так ведь, Савада Цунаёши, страдают и переступают через себя, чтобы сохранить жизнь? Цуна вздрогнул, откинулся на спинку стула и сжал виски. В них пульсировала ноющая на одной адской ноте, тупая боль. После исчезновения Вендиче Червелло взяли на себя обязанности судей и палачей. И Цуна всё больше ненавидел их за это. — Как я могу дать вам что-то, если сам не знаю, что это! — Мы сказали, чего хотим. Честной игры. Вспомните правила. — Вы хотели поговорить со мной, сыграть в игру. Но всё, что вы произносите, не имеет смысла! — Цуна вскочил на ноги и начал нервно мерить закуток между столом и решёткой широким шагом. За решёткой, отделяющей его и Червелло от общего зала, разделённого на множество отдельных камер, ждали Хранители. Он видел, как недавно к ним подтянулся Луссурия. ...Где же чёрт носит Занзаса, когда он так нужен?! По просьбе Червелло Хранители не приближались к ним, наблюдая на расстоянии, но Цуна надел микрофон, чтобы они могли слышать их разговор и, может быть, уловили какой-то намёк, оговорку, подсказку, где искать Гокудеру, Сквало... и Бьянки. Любовница. Отвратительное слово. Он пригласил Бьянки на ужин. Они неплохо провели время, танцевали под открытым небом, любовались фейерверком, а под утро переспали. Цуна даже подумывал поухаживать за ней, раз ни с Кёко, ни с Хару не сложилось, а взрослый Реборн оказался Бьянки неинтересен. Цуна не знал точно, сиюминутная прихоть или взаимный интерес толкнули их тогда в объятия друг друга. Думая об этом, как о чём-то несерьёзном, он неизменно раздражался, нервничал и злился, вновь ощущая себя тринадцатилетним мальчишкой, которого использовали и бросили. Врал. Он часто стал себе врать. Червелло на два голоса проговорили: — Мы не заставляем их убивать. Они сами решают и делают выбор. — Убить или быть убитыми? Вы не оставляете другого выбора, вынуждаете жать на курок! Это ли не убийство? Изощрённое и подлое?! — Значит, вы хорошо должны нас понимать, синьор Савада. Вы тоже отправляете людей убивать. Жмёте на курок чужими руками. Например, руками дона Хаято. Не так ли? Гокудера Под слоями полиэтилена нашлись две маленькие пилы и его портмоне. Хаято накрутил на запястье цепь, сковывающую ногу, и стал пилить. Зубило скрежетало по толстым звеньям и оставляло лишь мелкие царапины. Провозившись так минуты полторы, Хаято в сердцах швырнул испорченную пилу в зеркало. Отвалившийся от края мутный осколок оказался прозрачным с внутренней стороны. — Двустороннее зеркало? Да ладно… Хаято оглядел помещение ещё раз. Всюду обломки битого кафеля и бетонная крошка. Подобрав обломок побольше, он запустил им в зеркало. Стекло со звоном разлетелось по полу, крохотный осколок оцарапал скулу. Два куска бетона довершили дело, разнеся фальшивку вдребезги. За разбитым зеркалом оказалось прозрачное стекло, за стеклом — камера с ровно горящим красным индикатором. Значит, с самого начала велась запись. Сраная запись. За ним, как за подопытной крысой, всё это время следили! — Так вот что здесь происходит! Реалити-шоу, да? Бесплатное развлечение себе устроили?! — Хаято вновь подобрал обломок с пола и яростно запустил его в стекло. Глухой стук был ему ответом. — Надеюсь, вы меня слышите, суки! — Он подхватил и швырнул ещё один «снаряд». Не рассчитав силу броска, Хаято споткнулся и шлёпнулся на задницу. Со злостью дёрнул цепь — та тонко звякнула и повисла. Он проглотил едкий ком злости, застрявший в горле, уронил лицо в ладони и выдохнул. Не время расклеиваться, пора действовать! В кармане нашлась канцелярская резинка, которой он подвязывал волосы. Отлично. Теперь думай, Хаято, думай, мать твою. Чтобы разобраться с проблемой, нужно узнать причину её возникновения. Подтянув к себе портмоне, он раскрыл и заглянул в него. Кредитки, клочок бумаги с наскоро записанным телефоном; фотография Бьянки, фотография с Десятым, Ямамото и Ламбо и совсем крохотное фото с телефона, выцветшее, сложенное пополам. Сквало на нём лукаво смотрел через плечо и ухмылялся. Ничего особенного, если забыть, что в тот момент он говорил: «Ну, что, пойдём на свиданку? За руки подержимся, пиццу поедим, а, Хаято?» Хаято разгладил фото и поместил в свободный кармашек рядом с Бьянки. Нащупал за ним что-то плотное. Ещё одно фото, довольно крупное, сложенное в четыре раза. Бьянки на нём растерянная, глаза широко распахнуты от страха, и кто-то отражается в их глубине. Хаято поднёс фото к лицу, радуясь, что сестра без маски на снимках не действовала на него так, как в реальности, и рассмотрел силуэт. Червелло. Дрожащими руками он перевернул фото. На оборотной стороне маркером было выведено: «Место отмечено крестом. Иногда, закрыв глаза, можно увидеть больше». Цуна — Почему вы так отчаянно стремитесь спасти их, синьор Савада? — Они же мои друзья! — Все трое? — Сквало — часть Семьи. — Что вы сказали им всем, когда прощались? Цуна настороженно глянул на Червелло и нехотя процитировал: «— Сквало, ты сможешь когда-нибудь простить Гокудеру-куна? — Простить? Ещё чего. Пусть сам себя прощает». «Ты изменился, Савада Цунаёши». «— Гокудера-кун, почему ты посадил себя за бумажную работу? — Я облажался с Руссо, Десятый. Я больше не имею права на ошибку. Больше этого не повторится. Простите». Цуна замер с открытым ртом, договорив последнее слово, и понял, что должен был тогда узнать у Сквало подробности той провальной миссии, чтобы как-то помочь Гокудере. Разобраться. Не оставлять наедине со своим несчастьем. Сказать, что видит, как ему плохо от бесконечной возни с бумагами. Гокудера был не только математическим гением, но и одним из лучших его бойцов. Ураган, смысл существования которого в постоянном движении и в атаке. И Цуна хотел бы, чтобы он вновь был рядом. Он верил, что Хаято справится. — Только мысль о неизбежности их смерти заставляет вас действовать. Люди идут на риск лишь тогда, когда им и их близким грозит смертельная опасность. — Я любил Бьянки. Люблю Гокудеру-куна, — Цуна вытер мокрые щёки ребром ладони и отвернулся от беспощадных судей. — С тринадцати лет они — моя семья. Они дороги мне. И смерти Сквало я не желаю. — Но с лёгкостью пережили бы его гибель на миссии, верно? Горькая утрата, но предсказуемая и почётная, не чета смерти от медленной потери крови внутри железного капкана. Или нет? Так в чём же разница, синьор Савада? — холодно спросила одна из Червелло. — Если бы мы назвали точную дату вашей смерти, это полностью разрушило бы ваш мир. Мысли о смерти меняют людей до неузнаваемости. Но, когда смерть превращается в ремесло, в каждодневную рутину, что-то отмирает внутри, не так ли, Савада Цунаёши? — тем же бесстрастным тоном продолжила другая. — Стрелки крутятся, синьорины, тик-так. Вы говорили, что у моих друзей мало времени, — вяло заметил Цуна. Отвечать на вопросы Червелло он не собирался. В голове образовалась такая звенящая пустота, что все слова падали в неё и, тая, отдавались новой болью в висках. — Везёт тем, кто не знает, когда остановятся их часы. Но ирония в том, что именно это лишает ощущения жизни. — Это поправимо. — А в вашем случае, синьор Савада? — В моём? Гокудера Все эти загадки, головоломки… Червелло оказались чертовски умны. Пуленепробиваемое стекло, прячущее камеру, длина цепи, позволяющая дотянуться до унитаза, новые подсказки. Чтобы разгадать их, нужно мыслить нестандартно. Он не может опять подвести Десятого. Не может бросить здесь Бьянки. И Сквало. Хаято чертыхнулся. Он не такой. Он не станет подонком, не уподобится Сквало. Пока не угасло глупое чувство, слепая надежда, Хаято будет его спасать, даже если простить не сможет никогда. Как такое вообще можно простить? Стоило закрыть глаза или войти в тёмную комнату, и мысли, страхи, ощущения возвращались. Пальцы в волосах. Сорванное дыхание Сквало. Болезненный оргазм… — Да что, блядь, вы от меня хотите?! Зачем это всё?! — заорал он и запнулся. Войти в тёмную комнату… «Место отмечено крестом. Иногда, закрыв глаза, можно увидеть больше». Хаято подскочил и заметался. Выключатель, где чёртов выключатель?! Ах, вот он!.. Длины цепи хватило, чтобы рукой дотянуться до рубильника. Всё продумали. Всё. В темноте на одной из кафельных плиток стены фосфоресцировал бледно-зелёным грубо выведенный крест. За ним, в глубине стены, Хаято нащупал небольшую шкатулку. Цуна — В ящике стола, там, где стоят мониторы, лежит папка. Мы хотим её вам показать. Они собрали досье. На всех, кого в Альянсе и за его пределами убрал, припугнул, депортировал Цуна. Он не выдержал. Незаметно раздавил микрофон, когда Хранители переключились на прибывших Маммона и Хром. Они собирались искать ребят по отпечатку иллюзии, поддерживающей сердце Сквало. Копать всегда лучше с двух сторон. Цуна решился. Проскользнул к Червелло в закуток, подхватил стол и разнёс его об пол, разломив надвое. Сам не понял, когда вошёл в гипер-режим. Сосредоточенно натянул перчатки и с угрозой посмотрел на замерших Червелло. — Хотите нас убить, синьор Савада? — Ответьте на вопрос, они ещё живы? — Да. — Тогда вы отвезёте меня к ним. — Заставьте нас. Цуна прикрыл глаза. Он ждал этого ответа. Прижал Червелло к стене, удерживая обеих за горло. Розоволосые куклы вцепились в его перчатки своими маленькими руками и синхронно открывали и закрывали рты, силясь глотнуть воздуха, но остановить не пытались. — Говорите, где они. Где этот дом? Червелло молчали. Цуна пустил в перчатки немного Пламени, чтобы те нагрелись, но не вспыхнули. Червелло судорожно задёргались в его руках — противно запахло палёной кожей. Цуна поморщился, но захвата не ослабил. — Что скажете теперь, синьорины? — И… игра… — Ок... ончен-на. Цуна разжал руки, и Червелло рухнули на колени и закашлялись, встрёпанные, дрожащие, не смеющие коснуться глоток, на которых остались розовые с подпалинами отпечатки его ладоней. На мгновение Цуне стало стыдно. — Мы покажем вам, где находится этот дом. — Вы отвезёте меня сейчас же! Немедленно! — Мы отвезём только вас. Никого другого. Одна из Червелло снова закашлялась. Цуна погасил перчатки — когда только успел зажечь? — и помог девушкам подняться. Затем крепко сжал их запястья, без слов предупреждая, что с ним лучше больше не шутить. — Ну, куда ехать? — На стене есть кнопка, — Цуна проследил взглядом, куда указала Червелло. — Нас могут задержать. Цуна нажал на кнопку. За спиной упали решётки, пол сдвинулся и оказался платформой лифта, который начал плавно и быстро опускаться вниз. Хранители и рядовые кинулись к решётке. Цуна услышал голос Ямамото, зовущий его по имени, и неожиданно звучный приказ Луссурии всем спуститься вниз и перехватить... *** — Если только я их не найду!.. — прошептал Цуна, выворачивая руль автомобиля и оставляя своих Хранителей позади. Гокудера В шкатулке оказались пуля для глока, фляжка с неизвестным пойлом — наверняка подсыпали какой-нибудь дряни, с них станется, — и ещё одно фото Бьянки. Гокудера откупорил фляжку, понюхал жидкость внутри и глотнул. Колючий солнечный шар прокатился по пищеводу, сердце зачастило так, словно приготовилось пробить грудь насквозь и шлёпнуться остывающим куском плоти у ног. Рассмотрев фотографию внимательней, Хаято вновь приложился к фляжке. Сестра была дивно хороша с поднятыми в высокой причёске волосами, в кружевном ожерелье и перьевой маске на глазах, ярко накрашенная, с шаловливо прикушенной нижней губой. Обнажённая. Кроме украшений и маски, на ней ничего не было. Совсем. Хаято пялился на приподнятую руками грудь сестры, заливался удушающим жаром стыда и пил. После провала с Руссо он пошёл к Бьянки. Ввалился посреди ночи, воняющий кровью и порохом, пускал сопли, как малолетка, что не справился, не смог убить. Не сумел грохнуть старика на глазах у жены и детей. Жены, так похожей на его мать, и детей — рыжеволосой девочки лет семи и светловолосого мальчика лет четырёх-пяти. Сам Руссо в тот момент напоминал ему отца. Отвратительно. Стоило отволочь ублюдка в другую комнату и там прикончить. Вместо этого он растерялся на несколько мгновений и упустил добычу, позорно бросившую свою семью в лапах убийцы. Хаято в ту ночь охватили такие ярость, боль и ужас, каких не испытывал очень, очень давно. Или никогда. Кажется, он давил злые слёзы. Перед глазами вспыхивали образы: тонкая белая шея, она едва уловимо пахла духами, густые волосы, которые цеплялись за кольца и змеями обвивали запястья. Болезненно заломленные брови, тёмные ресницы, такие густые и длинные, что отбрасывали тень на скулы, и прикрытые веки, обжигающе горячие и почему-то солоноватые на вкус... Десятый расстроится, Сквало наорёт, обязательно наорёт, придурок чёртов, но это всё будет потом, думал он. А сестра была здесь и сейчас, гладила его по голове, между лопаток, прижимала лбом к плечу и молчала. Он вдыхал её запах, смотрел, как вздымается грудь под прозрачной ночной сорочкой, — и крышу сорвало безвозвратно. Нахлынуло полузабытое чувство детской влюблённости. Он ведь потом долго бродил по интернету, вызнавал на форумах, один ли он такой «извращенец». Но нет, оказалось, что многие братья влюблялись в своих сестёр и наоборот. Некоторые вдвоём лишались девственности, потому что с родным человеком не было страшно. Были и те, у кого всё складывалось серьёзно, и они меняли фамилии, тайком обручались и уезжали подальше, усыновляли детей. Инцест грозил только одной существенной опасностью — риском родить инвалида, и все прочие моральные запреты, по сути, оберегали лишь от этого… Встало у него тогда железно. Болезненно заныло в паху от резкого напряжения. Кажется, он первым полез целоваться. Кажется, она не возражала. Жадно целовала в ответ, проталкивала гибкий тёплый язык между зубов, сжимала ладонями его лицо, а коленями — бёдра. Такими восхитительно гладкими и нежными. В каком-то лихорадочном бреду он вбивал сестру сильными толчками в кровать и помнил только, как она изгибалась под ним, гладила по спине и тихо постанывала. Когда он кончил, то долго лежал у неё на плече, ни о чём не думая, ощущая жар кожи и нежную руку в волосах на затылке. Потом зазвонил телефон. — Да, он здесь. Жив, не ранен, — произнесла в трубку Бьянки. — Да мне насрать! Он провалил миссию! — Как Цуна мог послать его на такое? — Савада его отправлял только за чертежами! Хаято сам вызвался устранить Руссо. Это была проверка. — Сам?! — Сам. Доказать хотел, что ему не слабо. — И ты, конечно, помог ему дойти до этой мысли! — Я же сказал, это была проверка! Хаято — Правая рука Савады, он должен мочь устранить любое препятствие! — Мальчишка с комплексом перфекциониста, — прошептала Бьянки. — Он же теперь угробит себя. До Хаято постепенно дошёл смысл реплик звонившего. — Сквало?.. — О, очнулся! С возвращением, ушлёпок! Я его забираю. Входную дверь выбили одновременно со сброшенным звонком. Бьянки подскочила, накидывая на себя халатик, Хаято запутался в спущенных штанах, сполз с кровати... От боли в голове, зазвеневшей пианинной нитью, он, кажется, на несколько секунд потерял сознание. Цуна — Куда ехать? — Прямо. — Зачем вам всё это? — Мы — судьи. Мы выше человеческих страстей и действуем в интересах Тринисетте. — Уже слышал. Повторяетесь. Не понимаю я вашей игры. В ней нет смысла. — Это игра на выживание, синьор Савада. И это всё, что вам положено знать. — Почему Гокудера, Бьянки и Сквало? — Цуна вдавил педаль газа и покачал головой. Опять пытаются дурачить. Ну, нет, не выйдет. — Вы знаете, что произошло между синьором Сквало и синьором Гокудерой в ночь после покушения на Жака Руссо? — В общих чертах. Бьянки рассказала, когда мы… — Цуна запнулся, сглотнул. Когда они переспали, и наутро, сидя к нему спиной и выкуривая одну тонкую сигарету за другой, Бьянки сухим и надтреснутым голосом поведала ему об изнасиловании. И уже у порога, полностью одетая, она обернулась через плечо и сказала: «Ты изменился, Савада Цунаёши». Что она имела в виду? Значит, Червелло не нравилось, как он ведёт дела Вонголы? Смешно, они не имеют права… Или имеют? — Гокудера Хаято потерял веру в себя, превратился в тень, и синьорина Бьянки пожелала вернуть прежнего брата, такого, каким она его знала. Нам же нужно только одно: сильная и процветающая Вонгола, поддерживающая баланс между справедливостью и жестокостью. Синьорина Бьянки согласилась помочь в достижении этой цели в обмен на наши услуги. — Что? Бьянки — ваша сообщница?! — Часть игры. Как и синьор Сквало. Если вас успокоит, она не знала, что её и остальных ждёт. — Опять говорите загадками! Где логика? Признаю, мы порой ошибаемся, не всегда правы. Мы, Вонгола. Я, Десятый! Но что вам сделала Бьянки?! — Вина синьорины Бьянки доказана, Савада Цунаёши, и она ничуть не меньше вашей и синьоров Сквало и Гокудеры. То, чего она пожелала, — прежний брат, уверенный в себе, не погрязший в ненависти и малодушии, — обернулось наказанием для них обоих. У синьорины Бьянки был шанс спасти его в ту ночь, когда синьор Гокудера пришёл к ней раздавленным своей неудачей. Однако она всё только больше запутала, вступив в греховную и предосудительную связь с ним. Прояви синьора Бьянки терпение и твёрдость характера — и ничего этого не произошло. Заставить Гокудеру Хаято вновь обрести уверенность и, если нужно, силой вернуть его на правильный путь было не так сложно для неё. Но синьора Бьянки сама избрала путь наименьшего сопротивления, за что и поплатилась. Цуна до боли впился дрожащими пальцами в руль, не находя слов, чтобы возразить. — Скажите, синьор Савада, вы доверяете синьору Занзасу? — неожиданно подала голос молчавшая до этого вторая Червелло. — Он часть Семьи. — Вы ему доверяете? — с нажимом повторила девушка. — Н-нет. Как можно ему доверять? Это же Занзас! — Но вы часто пользуетесь его услугами. — Вария, независимый отряд убийц, — неотъемлемая часть Вонголы, — Цуна сжал губы, упрямо глядя перед собой. Ночные фары выхватывали жёлто-серую дорогу, лентой уходящую под колёса. — Мы вынуждены сотрудничать. Иногда без применения силы просто не обойтись. — Вы его используете, — с непонятным удовлетворением подытожила Червелло. — Мы сотрудничаем, — повторил Цуна, сжимая пальцы на руле сильнее. — То, ради чего я отправляю убивать, имеет смысл и резон. Я защищаю своих друзей и Семью. Вонголу. А вот зачем и ради чего затеяна ваша игра, ставящая перед жутким выбором, убить, чтобы выжить, или не убить и умереть, — большой вопрос! — Хотите сказать, что вы, синьор Савада, Десятый Вонгола, вручаете безопасность вашей Семьи в руки тех, кому даже не доверяете? Логика ваших действий нам тоже непонятна. — Вария — профессионалы. Доверять им лично необязательно. Свою работу они знают и выполняют идеально, и неважно, верю я им или нет, — процедил Цуна. — И хватит об этом! Я… я не смог защитить отца на Церемонии Наследования. Мама перестала общаться со мной, когда узнала, кем я стал. — Цуна вдруг понял, что по лицу катятся слёзы, но остановиться уже не мог. Ни говорить, ни плакать. — Это слишком… слишком большая цена за то, чего я не просил! Но пути назад нет, и я не могу потерять кого-то ещё, не имею права!.. — Тогда, — спокойно произнесла первая Червелло, — у вас есть шанс. — Шанс? — Шанс пройти ваше испытание. В лобовое стекло ударил слепящий свет фар, и из-за угла на них вылетел грузовик. Визг колёс и лицо розоволосой девушки за рулём — последнее, что он запомнил. Гокудера ... Сквало с силой приложил Хаято лбом об косяк, и тот мгновенно отключился. Очнулся уже на заднем сидении машины. Острые запахи новой кожаной обивки и туалетной воды перебивала вонь антисептика и пролитого спирта. Сквало сидел у него на бёдрах и обрабатывал ссадину над бровью и разбитый нос. — Убери руки. — Не рыпайся, Хаято, а то опять врежу. — Пидорас. — Заткни. Хавальник. Я. Сказал. Хаято резко дёрнул Сквало на себя и ударил лбом в переносицу. Ответа не последовало. Значит, потерял сознание, иначе дал бы сдачи. Хаято извернулся, повалил Сквало на пассажирское сидение и, когда тот со стоном очнулся и сплюнул кровь, снова врезал по лицу. А потом ещё раз. Для верности. — Что же ты с Руссо таким смелым не был, а?! — Заткнись! Или я тебя динамит в глотку запихну! — Да тебе слабо! В глазах полыхнула алая пелена. Пламя под кожей вскипело, просясь наружу. От вида окровавленного лица Сквало он завёлся почти сразу, словно и не кончал недавно. Хаято застонал от возбуждения, от неуместности влечения и злости на себя и на грёбаный Дождь Варии, который раскинулсяся под ним так вызывающе расслабленно, без единой попытки закрыться или сбежать. Сквало хотел узнать, не слабо ли ему? О, он докажет, что нет. В стекло забарабанила встревоженная Бьянки. Хаято взглянул на неё мельком и стянул форменный пиджак с узких плеч Сквало. Рванул с него рубашку и зафиксировал с её помощью руки к верхнему поручню. Затянул потуже, чтобы ткань врезалась в запястья. Сквало одобрительно хмыкнул. Тонировка и звукоизоляция внутри скорлупы дорогого салона была идеальной. Хаято видел тонкую руку Бьянки, молотящую по стеклу, — и всё. Ни звука. Хаято небрежно обтёр лицо Сквало его же волосами, жадно и зло впился в разбитый рот, протолкнул язык между зубов и прокусил его губу до крови, до яростного вскрика и сладкой пульсации в паху. А дальше всё происходило, как в горячем тумане, густом, влажном, резко пахнущем потом и кровью, Пламенем, смазкой и грёбаным страданием. Он запомнил из всего собственные пальцы на бледных и жилистых бёдрах, резкие толчки, злое наслаждение, искривлённый в недоброй ухмылке рот Сквало и насмешливый прищур бесцветных глаз. Звонкие, как в дешёвом порно, шлепки кожи о кожу вместо звучных стонов удовольствия. Сквало молчал. По его животу елозил вялый член, и Хаято эта молчаливая покорность заводила до сумасшествия и ослепительно-яркого оргазма, выкинувшего из реальности на добрых пару минут. Очнулся он, лёжа на груди Сквало, хмуро потирающего запястья. — Больной придурок. Говорил же, что тебе слабо. А знаешь, почему? — Сквало ощерился. — Потому что ты опять повёлся на эмоции, а мозги вовремя включать, видимо, так и не научился! «Слабо…» В голове Хаято резко прояснилось. Дверца соседнего пассажирского сидения распахнулась, и нервный голос сестры разбавил звук их тяжёлого дыхания: — Что ты с ним сделал, Сквало?! И в мозгах как-будто что-то щёлкнуло и перевернулось. Замещение истинных воспоминаний поддельными* — вот что было с его памятью, вот почему Сквало молчал всё это время, вот почему… Хаято сжался, согнулся под тяжестью внезапного прозрения. Из носа хлынула кровь, он едва не захлебнулся. Мучительно долго рвало и выкручивало. Пришёл в себя, судя по часам, минут через пятнадцать. Времени до истечения отведённого ему часа оставалось десять минут. Хаято стянул с себя грязную рубашку, перетянул ею ногу чуть выше кандалов, зажал рукав в зубах и приставил к голенищу пилу. Бьянки — Нет, Хаято, нет! — Бьянки с отчаяньем следила, как Хаято отпиливал себе ногу, желая её спасти. Камера приблизилась, показывая в деталях бледное и напряжённое лицо в поту, безумные, полные боли и мрачной решимости глаза и брызгающую на рукав кровь. А потом сместилась на ногу. Бьянки вырвало. Желчь оцарапала горло и ноздри едким жжением; тошнота подкатывала новыми волнами, натужно выворачивая желудок наизнанку. Из глаз хлынули слёзы. Едва придя в себя от ужаса, Бьянки откинулась на спину. Неровный пол камеры врезался в лопатки и немного отрезвил холодом. Она зажмурилась, длинно всхлипнула и разрыдалась. Когда Бьянки открыла глаза, над ней возвышались Червелло: розоволосые — как же она теперь ненавидела этот цвет — смуглые и безразличные. Она была готова убить их. — Он сделал свой выбор. — И вы не имеете права его осуждать. Вы этого пожелали. — Нет! Нет!.. — Бьянки спрятала лицо в ладонях. — Не этого! Неправда! Не этого… — закричала она. — Хаято! Гокудера Хаято ковылял вперёд, и каждый метр давался всё труднее. В обезображенной культе горячо пульсировало, выталкивая кровь наружу. В перевязанной штанине хлюпало, перед глазами всё плыло, раздваивалось и утекало жидким розоватым огнём. От бешеного стука сердца кололо в рёбрах, попеременно бросало то в жар и пот, то в озноб. Он покачнулся и раскинул руки в попытке удержаться на одной ноге или уцепиться хоть за что-нибудь. Рукой заскользил по гладкой поверхности. Столик? Нащупал коробку с ручкой; белое пятно с красных крестом. Аптечка. Хаято схватился за неё и потерял равновесие. Рухнул на пол и сдавленно рассмеялся. Пнул по ножке стола, та подломилась, и столешница с грохотом впечаталась одним углом в доски настила. Он подтянул аптечку к себе и закопался в неё. Руки тряслись, перед глазами размывались очертания предметов. Далеко не с первой попытки он понял, что держит резиновый жгут и шприцы, к каждому из которых были приклеены стикеры с крупными подписями: «обезболивающее» и «кроветворное». Хаято вколол себе обе дозы и перетянул культю жгутом. Ненадолго должно было помочь. Вскоре пространство вокруг приобрело прежнюю чёткость. Накатило чувство эйфории: болит или нет, стало уже неважно. «Трамал», — губы Хаято сами расползлись в усмешке. Длинная стрелка преодолела очередной круг — три минуты назад истек отведённый час. Хаято судорожно оглянулся: слева была дверь с надписью «Сюда». Ступив за порог комнаты, он прикрыл лицо ладонью, так остро там воняло кровью, опорожнённым кишечником и рвотой. У стены валялось растерзанное тело. Где Бьянки, чёрт возьми?! Где его сестра?! Выше, на железных листах, которыми была обита одна из стен, нашлась большая стрелка, нарисованная белой краской. Под ней Хаято заметил ещё одну шкатулку. В ней лежал глок и новая кассета. — Ваша сестра выбыла из игры, Гокудера Хаято. Не волнуйтесь, она жива. Но теперь не сможет помочь вам вызволить синьора Сквало. Если, конечно, вы пожелаете его спасти. Когда вы открыли эту шкатулку, отсчёт пошёл на секунды. В ваших руках чужая жизнь и смерть. Возьмите за неё ответственность. Или застрянете здесь навсегда. Двадцать секунд. Хаято сунул пулю в глок, подхватил нож Бьянки и, даже не поморщившись, поднялся. Пятнадцать секунд. За следующей дверью он нашёл Сквало. — Кто зде… Хаято?! Десять секунд. Хаято узнал это устройство. Видел чертежи в кабинете Руссо. Пять секунд. Он не успеет отключить эту хрень. Поэтому… Хаято поднял глок и прицелился. Руки не дрожали. Две секунды. Выстрел. Хаято продезинфицировал нож Бьянки и сделал надрез на коже Сквало, чтобы вынуть крюк. Сквало сжимал зубы и терпел; заорал только тогда, когда Хаято плеснул на рану из фляжки, смывая набежавшую кровь. — Прости, — пробормотал Хаято и утёр пот со лба. — Терпи и не смей подыхать. — Я думал, пристрелить хочешь, а ты, гадёныш, решил устроить мне шоковую терапию! — Здесь два рубильника. Их надо опустить одновременно, чтобы сработал механизм и тебя н разорвало на части. Я бы не успел добраться до них со своей ногой. Поэтому просто заклинил конструкцию. — Ясно, — Сквало зашипел от следующего надреза. — С ногой что? — Плата за освобождение. — Блядь! — Сквало дёрнулся. — Хаято… — Заткнись. Это мой выбор. Он поднялся, сожалея, что доза обезболивающего была только одна, и ту он уже вколол себе, но смутно подозревал, что так и было задумано. Значит, Сквало должен пройти через всё это. Ухватившись за его плечи, Хаято подтянулся и прижался к губам Сквало. Тот напрягся. Неподатливый сухой рот и холодный прищур глаз обожгли, горло перехватило и сдавило колючей проволокой. Затрясло, как будто действие наркотика закончилось, и окатило болью от макушки до пят. — Идиот, — вдруг шевельнулись губы Сквало. — Пидорас, — нервно хохотнул Хаято. — Безнадёжно влюблённый пидорас. — Да, я заметил. Членом в меня ты тыкал довольно энергично, — усмехнулся Сквало. — Ты не сердишься? — Ой, только давай без соплей! Не самый приятный трах в моей жизни, но мы ведь можем это исправить, верно?.. Хаято облегчённо рассмеялся: — Признайся, Сквало, ты тот ещё мудак! Сквало пожал плечами и горько усмехнулся. — Я просто хотел разозлить тебя. Кто же знал, что у тебя напрочь кукушку сорвёт. — И правда, — Хаято вернул усмешку Сквало. Вынимая очередной крюк, Хаято выругался. Как бы они тут не истекли кровью. Сквало держался из последних сил. Возможно, оба они останутся инвалидами. Или придётся прибегнуть к реальным иллюзиям. А может, Бьякуран найдёт чудо в одном из параллельных миров. Нож зацепил что-то твёрдое, холод прошил позвоночник — неужели рёбра? Нет, не должно быть. Подцепив кончиком лезвия, он выковырнул из раны окровавленный кусочек железа, оказавшийся ключиком. Тот подошёл к замку на ошейнике. Поддавшуюся конструкцию он сдёрнул с израненного тела с такой силой, что, не рассчитав, повалился на пол вместе с упавшим ему в объятия Сквало. Майка тут же пропиталась кровью, в грудь колотилось чужое сердце. Глупое детское счастье затопило всё его существо. Сквало шумно дышал в висок, и так хотелось целоваться. Усилием воли Хаято заставил себя расцепить руки, сцепленные в замок на его спине, чтобы Сквало скатился с него. Троица Червелло поджидала их за дверью. Одна из девиц-клонов держала в руках отпиленную ногу Хаято. — Поздравляем, синьоры, вы прошли испытание, — произнесла Червелло слева, и две другие прыснули им в лица из баллончиков.

Эпилог

Сквало Сквало сверлил взглядом кнопку вызова медсестры, находящуюся с той стороны, где вместо здоровой руки у него была культя. Они, мать их, издевались над ним, что ли?! Во вторую руку была воткнута игла капельницы, а сама рука — пристёгнута ремнями к поручням на кровати. Видимо, чтобы не дёргался и не выдернул иглу. Рёбра и мышцы под бинтами ныли и очень знакомо чесались. Так, будто заживали в ускоренном режиме под Пламенем Солнца Луссурии. Непреодолимо тянуло почесать зудящие раны. Ещё больше хотелось узнать, какого хрена происходит и где он находится. Дверь открылась, в палату вошёл Такеши. — А… — Привет, Сквало! Рад, что ты жив! Не волнуйся, ты в больнице Вонголы, — Такеши присел на стул у изголовья кровати. — А… — Гокудера в операционной, ему пришивают ногу, — Такеши фальшиво солнечно улыбнулся. — С вами всё будет в порядке. — Да хватит меня перебивать, пацан! — Извини… Так тебе дальше рассказывать? Сквало закатил глаза. — Рассказывать, пацан, рассказывать! — Нас дурачили, транслировали заранее подготовленную запись. Не всего, только малой части происходящего. И разобрались мы во всём не сразу, спустя время. Когда Маммон и Хром нашли вас по отпечатку реальной иллюзии, вы уже несколько часов находились здесь. Цуне об этом рассказать не успели. Он сорвался пятью минутами раньше, взял Червелло в заложницы и поехал вас искать. Мы… — Такеши поджал губы, глаза его потухли, стали серьёзными, — мы до сих пор не знаем, где он. — Проклятье. Червелло! Такеши кивнул. — Где Занзас? — Его тоже не могут найти. — Что-о-о?! Червелло что же, решили до полного счёта и Занзаса вплести в свои грязные игры? А его самого? Его за какие заслуги удостоили такой «чести»? Ну да, конечно, Сквало давно сжился с образом человека, который не боится ни бога, ни чёрта, ни смерти. Считает страх незначительной, не стоящей внимания помехой на пути к достижению цели. Что ему стоит вломиться в чужой монастырь и убить? Проще, чем вскрыть консервную банку. Вот что Червелло увидели в нём. Преступное отсутствие страха и чувства самосохранения. Но, если это так, дуры они слепые. Ни черта не видят. Сквало боялся смерти. Где-то глубоко внутри боялся, уважал и трепетал перед её неумолимой силой. Только его, как говорил Луссурия, «отчаянная безбашенность» скрадывала потаённые страхи, создавая впечатление, что он абсолютно бесстрашен. Сквало до недавнего времени полагал, что бесстрашие это однажды сослужит ему хорошую службу и спасёт жизнь, а вот надо же, чуть на тот свет не отправился по его милости. Но вот в чём могли обвинить босса — страшно подумать. Занзас никогда не был кладезем добродетели. Ох, дьявол же!.. — Что с Бьянки? — медленно произнёс Сквало. — Где она? — Когда время, отведённое Червелло на разговоры с Цуной, истекло, открылся сейф. В нём мы Бьянки и обнаружили. Похоже, они усыпили её и, нацепив кислородную маску, затащили в железный ящик ещё до того, как мы туда пришли, — Такеши сжал кулаки. — Что им вообще от вас было надо, этим Червелло? — Думаю, пацан, мы скоро узнаем. И, честно говоря, мне всё это заранее не нравится.

Пролог

Цуна — Проклятье! Что за дерьмо?!. Глаза! Цуна пришёл в себя, нахмурился и заморгал — голос говорящего был ему знаком. Запрокинул голову и медленно осмотрелся. Высокий потолок терялся в полумраке, тусклый свет лился откуда-то сбоку. Что-то дёрнуло Цуну за шею. Он попытался возмутиться и понял, что не может открыть рта. Не сразу он нащупал толстые стежки от верхней губы к нижней. В желудок плеснуло холодной паникой. Кто-то зашил ему рот. — Блядь, что за хуйня… Кто здесь?! Цуна задёргался, его протащило по полу. Он схватился за цепь, лежащую у него на груди, перебрал в панике несколько звеньев. Горло сдавило сильней, когда неведомая сила снова протащила его вперёд. На нём ошейник. Чёрт. Чёрт. — Говори со мной! Толстая цепь от ошейника падала вниз и крепилась к непонятному устройству в ногах. На другом конце цепи стоял Занзас. Голый по пояс, тоже в ошейнике с цепью — именно он тянул Цуну на себя. — Говори со мной! Блядь! Да ответь мне! Глаза у Занзаса были зашиты. По бетонному полу застучали каблучки, и голос Червелло прокатился по залу: — Здравствуйте, синьор Занзас, синьор Савада. Вы здесь, чтобы пройти испытание. — Вам нужно будет наладить контакт, довериться друг другу. Договориться, чтобы выйти отсюда. — Или убить друг друга. — Блядь! — рявкнул Занзас. — Червелло?! Какого хера?! Цуна был солидарен с ним как никогда. Но Червелло, будто не слыша вопросов Занзаса, равнодушно объявили: — Итак, синьоры, игра на выживание… — …Началась!