Краски

Яркий свет мешает думать, режет глаза, ослепляет… Бесконечное множество ядовитых цветов уже невозможно различить, они сливаются в один - белый… Нетронутый, искрящийся миллионами невидимых льдинок снег на зимнем солнце. Холод, проникающий в сердце, замедляет сердцебиение. Невозможно бороться, невозможно что-либо изменить… Из беспощадного света в спутанное сознание врываются образы: обезображенные жестокой смертью лица трибутов, просящие пощады; залитый белым всепожирающим пламенем двенадцатый дистрикт; наполненные ужасом глаза отца, крики братьев… множество ледяных рук, тянущихся ко мне в предсмертной агонии, рвущих в клочья мою одежду, раздирающих кожу. Вырываюсь, пытаюсь убежать от этих глаз, от обезумевших криков, молящих уже только о быстрой смерти. Мысли. Вопросы. Ответы, возникающие в разуме, ледяными иглами вонзаются в мою грудь, лицо, шею, с каждым уколом глубже и глубже проникая в мое цепенеющее тело. Кто я? Что я сделал? Почему они умирают? Почему смотрят на меня с такой обжигающей ненавистью? Я – бунтарь. Укол. Я – убийца. Глубже. Я – жестокое орудие пыток. Пронзают мышцы. Я был обманут. Использован. Выброшен… Постепенно, из покрытых инеем рук, из застывших тел умерших формируется один мерзкий образ, человеческое лицо, искрящиеся серые глаза, насмешливая полуулыбка. Переродок. Палач. Я знаю ее. Ее отравленные стрелы несут смерть и разложение. Ее ложь убила мою семью. Китнисс. Тысячи ядовитых игл внутри меня. Я ненавижу ее. Хочу отвернуться, избавиться от ее пронзительного холодного взгляда, но она не отпускает меня, медленно вытягивает мою жизнь. Нет сил сопротивляться… белая слепящая пустота… Я просыпаюсь. Часто дышу, почти разрывая тонкую ткань, яростно срываю с себя пропитанные холодным потом простыни, рубашку. Пытаюсь вырваться из оков кошмара, понять, где я. Снова белая клетка, небольшое окно. Неяркая предрассветная мгла немного успокаивает воспаленное сознание. Я уже не в Капитолии. Замечаю листки, серые наброски, бесцветные рисунки которые покрывают стены палаты. Вглядываюсь в знакомые лица, вспоминаю… Я Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Я выжил в Голодных играх. Дистрикта 12 больше нет. Я живу… я нахожусь… в больнице тринадцатого дистрикта. Врачи, медсестры, друзья, Делли, Хеймитч, Плутарх. Читаю надписи, сделанные моей рукой. Они хотят мне помочь. Я должен доверять. Я в безопасности... Почему не уходит боль? Я знаю порядок. Умею прятать свои чувства, закрывать их в глубине своего разума, не позволяя им контролировать меня. Все просто. Выпить таблетки. Принять душ. Переодеться. Позавтракать. Становится немного легче. Еще есть время до врачебного осмотра. Беру кусок угля, белый лист. Рисую свой кошмар, свою боль, свое одиночество, свой вопрос и ответ. Рисую Китнисс. Ее портрета нет на стенах, я просто рисую ее каждый день... Я любил ее. Я ненавидел ее. Я ждал. Я надеялся. Я убивал ее в своих снах. Я умирал за нее. Я хотел забыть и боялся потерять ее… Комкаю набросок девичьего лица, прозрачных серых глаз, обрываю мысли, бегу к турнику и, до боли сжимая мышцы, концентрирую все силы на тренировке, пока одежда не становится мокрой от пота. Врачи. Проверка. Приступа не было уже трое суток. Опять тесты, нагрузки. Сегодня я смогу обедать со всеми. Не один. Усталость после трехчасовой тренировки вязким теплом обволакивает разум, руки скованы наручниками. Поесть рядом с друзьями. Это просто. Не спеша ставлю на поднос простую еду, оглядываю столовую, нахожу знакомые лица, слышу их смех, вижу улыбки. Ее обычная, слегка растрепанная косичка падает на спину, синяя жилка пульсирует на прозрачной белой коже шеи. Она смеется вместе со всеми… Почему мне больно? Меня заметили, пригласили присоединиться. Нужно просто съесть обед. Но ледяные иглы моих кошмаров одна за другой вонзаются в сердце. Китнисс рядом с Гейлом. Она даже не смотрит в мою сторону. Больно. Я говорю Финнику что-то резкое, почти неприличное, ловлю равнодушно-понимающий взгляд парня. — Он спас тебе жизнь, Пит, — слышу укор Делли. — И не раз. — Ради нее. — Я разрешаю себе посмотреть на Китнисс. — Ради восстания. Не ради меня самого. Вот теперь она пристально смотрит на меня. Как холодно. — Может, и так. Но Мэгз больше нет, а ты жив. Или, по-твоему, это ничего не значит? Значит… Что значит сейчас моя спасенная жизнь? Что значила моя жизнь раньше? Тысячи вопросов рвутся в мой разум. Но я задаю лишь один, тот, что касается только нас двоих. Наши ночи в поезде, когда мы засыпали и просыпались в объятиях друг друга. Что значила моя жизнь для нее? Смотрю на нее, хочу понять, сможет ли она сказать правду. Вижу смущенный взгляд, брошенный украдкой на Гейла. Сможет ли она признаться, что использовала меня, обманывала, оставляя раз за разом разбитого, растоптанного в одиночестве. Она молчит. Так холодно. Ядовитые иглы моих сновидений впиваются в мои скованные запястья. Не отрываясь, не моргая смотрю на нее с Гейлом. — А вы как — уже официальная пара? Или они все талдычат про несчастных влюбленных? — Все талдычат, — говорит Джоанна. Ложь. Опять ложь. Я не верю никому из них, не доверяю ни единому слову, ни одному обещанию. Я один, всегда был один. Пальцы судорожно сжимаются, жуткие сверкающие образы заполняют мысли. Что со мной не так? —Тебя превратили в злобного переродка, — я слышу лишь голос, уже не видя говорящего. Я хочу отвернуться, но не могу, я должен видеть Китнисс. Она встает, суетливо забирает поднос с недоеденным хлебом. Уходит. Не оглядываясь. Белая пелена застилает глаза. Отчаяние. Ревность. Ненависть. Боль. Ослепляющее безумие яркими красками взрывается у меня в голове. Ледяные иглы дотягиваются до сердца. Последний укол. Морфлинг… Я – странный зверь, белоснежный переродок. Каждый кусочек моей кожи пронзен острой стрелой. Я один. В безмолвной сверкающей пустоте… Один… Белая. Бездна. Одиночество.