***
Разговаривать нормальным голосом Бенедикт начал где-то минут через двадцать после свистка. До этого просто ходил, махал руками и орал маловнятные междометия, преимущественно гласными звуками. Ходил – тоже не совсем подходящее слово. Бегал, прыгал, зажимал в своих крепких объятиях все, что шевелится, до состояния, когда оно шевелилось уже с трудом, и, не переставая, вопил так, что Юлиан невольно задался вопросом, не охрипнет ли капитан от такого перенапряжения голосовых связок. Но в принципе ему смотреть на это было одно удовольствие. Тем более, междометия носили ярко выраженную положительную окраску, и львиная их доля предназначалась непосредственно ему, Юлиану, а прыгающий от радости Бенни и сам по себе, и в контексте ситуации был ему личной наградой. Короче, праздник был еще тот. Хотя надо признать, Юлиан и сам особо адекватом не страдает. Его заменили в самом конце второго тайма, – по словам Келлера, команде для полного счастья только четвертой желтой сейчас не хватало, игроки на нервах перед родными трибунами и так горчичников нахватали, – поэтому оставшееся время Юлиан топчется в нетерпении возле скамейки запасных и тихонько приговаривает: - Ой, мамочки, ой, мамочки, ой, мамочки… На лавке его ахами и охами поддерживает Нойштедтер. Закутанный в куртку по самые брови, он то и дело хлопает Юлиану по бокам – мол, молодец-то ты, конечно, молодец, это никто не спорит, но обзор не закрывай. Юлиан от каждого прикосновения испуганно дергается и исходит потом. Он бы справился в сто раз лучше, чем Раффаэль! Какие-то несколько минут ничего не решают. Ведь он в этой игре забил первый гол – на двенадцатой минуте, получил пас от Учиды под носом у Матса Хуммельса и еще пары дортмундцев и в одно касание так красиво обвел защиту… Парни же не собираются похерить его труды в ничьей, нет?.. Скорей бы это закончилось… Рядом от волнения обгрызает ногти Барнетта. Свисток! Наконец-то! Сколько ж можно было с этим тянуть, вашу мать! Тренерский штаб «Шальке» и запасные игроки срываются на поле в едином порыве радости, снося на своем пути одного из помощников судьи с электронным табло, оператора с камерой, парня-волонтера с сине-белым флагом и Лукаша Пищека. Юлиана обнимают и тискают со всех сторон. Каким-то чудом ему удается вырваться из чьих-то рук, сбросить куртку и рвануть обратно на поле к команде. - Хоп-хоп-хоп! – кричит Жоэль Матип. Во всем Руре, наверное, слышно. А если еще не слышно, так пусть услышат! Хильдебранд устало покачивается в воротах – чтобы упасть в объятия Учиды. - Сеяд, иди сюда! Колашинац взваливает вратаря на плечо. Бенедикт весь мокрый – с головы до ног. Он обнимает Юлиана, хлопает по плечам, гладит по спине, и они уже вместе, прыгая на ходу, как по команде, бегут к зрителям, к болельщикам. Ноги сами несут их к Северной трибуне, туда, где колыхается живое темно-синее море людей. - Победили! Победили! Хей-хей! Дортмундцы по-быстрому линяют с поля. Им навстречу бредет Эрвин. Талисман «Шальке» присоединяется к футболистам. - Победа! Победа! – стадион ходит волнами. - Ааааррр! – рычит Юлиан, заставляя чертей в глазах Хёведеса принять активное участие в торжестве. - Ааарррххх! – поддакивает Бенни. Его тяжелая рука приятно греет тело прикосновением. - АААА! – трибуны в ответ орут так, что можно оглохнуть. Что вы там говорите, вувузелы? Нордкурве – наш ответ Африке… Хотя, стоит сказать, фанаты «Боруссии» перед началом игры такое пирошоу в районе гостевого сектора устроили, что местная полиция долго будет помнить. - Оле-оле-эф-це-Шальке! - Хей! Хей! Тимо обнимается с Эрвином. Метцельдер обнимается с Юлианом. Келлер обнимается со всеми по очереди в алфавитном порядке. В раздевалке их с плохими новостями поджидает один из штатных врачей: у Хунтелара повреждение связок левого коленного сустава. Тут Келлер приглушенно ругается – никто не слышит, только тень отчаяния пробежала по лицу главного тренера «Шальке 04». Об этом будут говорить завтра – размышлять о реабилитации, прикидывать перестановки, проверять физические показатели. Но сегодня день не для плохих новостей. Бенедикт позволяет себе включить телефон и тут же принимается строчить кому-то сообщение. Юлиан стягивает утепленную майку с длинными рукавами и тоже лезет в сумку за мобилой. - А кто это у нас молодец? – воркует Лена в телефонную трубку. Юлиан с блаженной улыбкой сползает на лавку и откидывается затылком на стену: - О, да, детка!.. Я такой… Макс улавливает его реплику и хихикает в ладошку. Юлиан корчит рожицу в его адрес, получает полотенцем по коленкам и непроизвольно переходит на более спокойный тон разговора: - Слуш, Лен, ну, я тут это… Помнишь, я же говорил, что мы с парнями договорились после игры, если выиграем… - Да помню я, помню, чертов шалькер, не страдаю я еще склерозом, как бы тебе этого ни хотелось, – Лена продолжает его подкалывать. – Гуляйте. Вот если б вы продули, то ты бы как миленький ко мне приперся, как пить дать. - Конечно, Лен. Спасибо, пуська ты моя любимая. Я тебе тогда позвоню вечером, ладно? - О, да, звони мне, звони мне по пьяни в три часа ночи, дорогой. - Люблю тебя, – шепчет Юлиан, прикрывая рот ладонью. - И я тебя. Пока! Итак, значит, теперь надо бы позвонить парням и сказать, когда его ждать. Для этого сначала надо прикинуть обстановку… Юлиан осматривается. Бенедикта рядом уже нет – ушел в душ. Значит, можно сказать, что он достаточно скоро освободится. - Андреас? Здорово, чувак… - А вот и наш непобедимый Юююююууууль! Юлиан досадливо прищурился одним глазом и на мгновение отнял телефон от уха. Не все вувузелы свое оторали. По крайней мере, Гельзенкирхену предстоит этим вечером познать все прелести победы в Рурском дерби. Трое его школьных приятелей были сегодня на стадионе, а после поехали в один из самых популярных ночных клубов в городе, где они и должны были встретиться, чтоб отпраздновать победу, к которой непосредственно Юлиан приложил руку. А точнее, ногу. - Эй! - Да, Юле? У нас все в силе? - Да! Я, наверно, где-то через полчаса подвалю. Ну, не раньше, точно. - Подваливай, только тебя ждем! Думать о том, как бы прошел вечер, если бы «Шальке» проиграла, Юлиану не хочется. Он с облегчением снимает с себя оставшиеся элементы футбольной формы, закидывает на плечо полотенце и направляется в душ, откуда доносятся громкие и радостные голоса одноклубников. Ацуто Учида развалился в японской ванне и мотает головой, что-то напевая себе под нос. Юлиан движется медленно и осторожно, чтобы не поскользнуться на мокром кафеле, а сам вертит головой по сторонам. Джефф, возвращаясь в раздевалку из душа, радостно пожимает ему руку. В первой кабинке справа намыливает свое поджарое тело Матип, в первой кабинке слева – Марко Хёгер, сквозь шум воды они перекрикиваются о судействе. Во второй кабинке справа стоит, подставив отрешенное лицо струям воды, Теему Пукки, из второй кабинки слева выходит Мишель Бастос. В третьей кабинке справа вытирается Роман Нойштедтер, третья кабинка слева пуста. Четвертая тоже, а в пятой вчера засорился слив, поэтому вход в нее второй день перетянут веревкой с картонной табличкой «Вход закрыт». Обычно такие вешают иногда на некоторые сектора стадиона или двери в технические помещения. Кристиан Фукс еще похмыкал, что уместнее была бы надпись «Временно не работает», но Юлиану надпись приглянулась именно в этом виде, поэтому сегодня после утренней тренировки он в компании Макса снизу на табличку пришпилил степлером шорты Сеяда. Они, собственно, до сих пор на ней и висели. Юлиан удовлетворенно хмыкает, глядя на эту инсталляцию в духе современного искусства, спокойно проходит в самый конец душевой и сворачивает направо с самым невозмутимым видом. Бенедикт стоит к нему спиной в кабинке слева. Юлиан ухмыляется, глядя на капитана, снимает трусы, вешает все свои вещи на крючок и включает воду посильнее, чтоб Бенни услышал и сразу понял, что он теперь находится на перекрестье оптического прицела внимательных глаз товарища по команде. Бенни оборачивается почти мгновенно, словно дикий зверь, заметивший опасность. Юлиан утирает пальцами губы и льет на себя гель для душа, размазывает его по груди, запускает руку в пах, наигранно ласкает себя. Не то чтобы ему сейчас приспичило, просто хочется не только привлечь внимание, но и удержать его подольше, а это надежный, давно проверенный способ. Хёведес стоит и смотрит на него, сложив руки на груди, потом вдруг выключает воду и шагает к нему в кабинку через проход: - Театр одного актера. Юлиан в растерянности чешет щеку и тут же находится: - Театр одного зрителя. Бенни прикрывает глаза, подняв брови и покачивая головой, потом легонько проводит ему по ключицам, смахивая с них капли воды, и выдает: - У тебя пятнадцать минут, если ты, конечно, хочешь, чтоб я тебя подбросил к приятелям. Тебе хватит? Юлиан молча кивает. Ему – хватит. Он уехал бы и сам, но после игры планировалось празднество, а после него еще неизвестно, сможет ли он сесть за руль, поэтому сегодня машину из дому он не брал. Узнав о таком раскладе, Хёведес безапелляционно выдал: «Тогда я тебя отвезу», и вопрос транспортировки решился сам собой без привлечения посторонних. Юлиану нравилось думать, что Бенни захотел подвезти его из сентиментальных соображений или по капитанской привычке, стремясь быть в курсе всего, что происходит в команде и, в частности, с ним. В какой-нибудь другой ситуации он мог бы надеяться и на более экстремальное продолжение вечера – на Бенни иногда накатывало вполне откровенно, но сегодня ни на что в таком роде рассчитывать не приходится. Но не стоит ни о чем жалеть. В конце концов, они оба устали после такой напряженной игры. Когда они вдвоем выходят на автостоянку, солнце садится прямо за «Фельтинс-Арену», которая проступает черным контуром на фоне неба – красноватого наверху и бледно-серого внизу, вблизи горизонта. Навстречу солнцу, в обратном направлении, снизу вверх поднимаются зябкие сумерки, путаются в ветках деревьев, растекаются острыми порывами холодного ветра, напоминающего о недавней зиме. Но в Руре уже началась весна. Она началась именно сегодня, 9 марта, со свистком судьи на Рурском дерби – и ни минутой раньше. - Куда едешь праздновать? – спрашивает Бенни по дороге к машине. - «Alte Hütte». Знаешь, где это? - А кто не знает? – усмехнулся Бенни. – А что это вы так стандартно?.. Там же будет вся шпана из Рессе… - Ну а что такого? Не идти же в пафосный ресторан на Хауптштрассе, – ответил Юлиан. – А в клубе все-таки дискотека… И VIP-зона, – и с этими словами он улыбнулся в предвкушении чего-то большего, чем просто танцы. - Да понятно, – Бенни смерил его лукавым взглядом. – Лена с вами? - Чисто мужская тусовка, – сказал Юлиан и рассмеялся, и Бенни покачал головой, не осуждая, а как-то понимающе. - Ты там не слишком усердствуй. «Галатасарай» на носу. - Неее, ты что… Если б у руля «Шальке» все еще стоял Феликс Магат, завтра у них была бы усиленная тренировка. Но сейчас главный тренер – Йенс Келлер. Он дает игрокам отдохнуть в воскресенье после тяжелого матча, а вот с понедельника начнется короткая, но интенсивная подготовка к Лиге Чемпионов. Поэтому, хотя сегодня у Юлиана и есть возможность погулять и потусить с друзьями, перегибать палку не стоит. Разговаривать не хочется, но между ними совсем не неловкое молчание, наоборот, это больше похоже на тишину, когда ничего говорить друг другу не надо, все и так ясно без слов – по выражению глаз, по положению рук, по дыханию. Так Юлиан чувствует, что у Бенни очень хорошее, почти хулиганское настроение, видно, что он не просто рад победе над «Боруссией», но и позитивно настроился на работу на следующей неделе. В машине приглушенно тыгыдынцкает какой-то ритмичный музон. У Бенни все время в салоне такое играет, что не получается подпевать, даже если хочется. Впрочем, Юлиану сегодня предстоит много музыки, под которую можно поорать и потанцевать, так что неважно. До клуба ехать минут семь, не больше. Бенни вдруг неожиданно сворачивает влево с трассы в какие-то кусты. Юлиан только и успевает затянуть недоуменное «Ээээ», а он уже останавливает машину, выключает мотор и гасит свет. Здесь есть место, чтобы припарковаться. - Все равно пока не очень темно, – с легкой досадой говорит Хёведес. Юлиан молча смотрит на него. – Ладно, – продолжает Бенни, – я же так, в легкую, – и с этими словами его рука скользит по бедру Юлиана в пах. Несколько неожиданный поворот событий, но Юлиан, не медля ни секунды, разводит ноги шире, толкается навстречу его ладони. Бенедикт дергает за молнию ширинки его джинсов один раз, другой, и Юлиан торопливо расстегивает сам – и пуговицу, и молнию, и широкую резинку трусов разом приспустить умудряется, причем все фактически одним движением. Бенни, разведя пальцы, гладит его по животу и медленно опускает руку ниже, сжимая основание члена. - Где это мы? – обеспокоенно выдыхает Юлиан. Его благоразумие еще не в отключке. - А тебе вот не пофиг? – отвечает Бенни, но, поймав его взгляд, пускается в мутные объяснения. – Задние ворота в теплицы, хозяйственный двор. Без паники, все-таки субботний вечер, никого… Он не утруждает себя окончанием фразы, и Юлиан лихорадочно бегает глазами по пейзажу за лобовым стеклом. На улице в обозримом пространстве действительно никого нет, глухой закоулок совершенно безлюден, поэтому он снова опускает взгляд в собственные трусы, где под ритмичными движениями руки Бенни его член постепенно встает, наливается. Юлиан уже может бороться с инстинктивным желанием поскорее достичь разрядки, удерживая приятное напряжение довольно долго, но и Бенни знает его слабые места наизусть, знает, как ему нравится. Он играет кончиками пальцев, водит по головке, оттягивает кожу крайней плоти дергающими движениями. Юлиан прикусывает губу, пытаясь сопротивляться накатывающему оргазму. Но Бенни в последний момент поднимает глаза на него, их взгляды встречаются, и Юлиан кончает на глубоком вдохе – именно от этого визуального контакта, а не от поглаживаний и прикосновений к члену. Бенедикт слегка поводит бровями и довольно улыбается. Юлиан все жадно хватает воздух широко раскрытым ртом. - Бардачок открой, – велит Бенни. Юлиан подчиняется на автопилоте; на самом деле, у него мозги еще на место не встали, в глазах темно, и онемевшие руки отчаянно трясутся. – Влажные салфетки. Это приказ, который Юлиан бросается исполнять до того, как в полной мере осознал сказанное. Бенедикт продолжает держать сжатый кулак на кончике его члена. И тут у него тренькнул телефон. - Вот блински! Это было настолько невовремя, что Юлиану показалось, что он чего-то такого подсознательно ждал. С Бенедиктом он мог быть на сто процентов уверенным в одном – что бы ни происходило, телефонную трубку он возьмет. Наверно, даже если у него рот будет занят, а руки свободны, он все равно нажмет «Принять» – будет слушать, что же там такое без него случилось, и сочувственно мычать в ответ. А уж если на экране высвечивается «Мануэль», то тут к бабке не ходи, ясен пень, что диалог неизбежен. Да и, в общем-то, он, можно сказать, закончил… - Йо-хо-хо, Ману! Бенни неловко, левой рукой сует телефон между плечом и ухом, вытирая пальцы, а Юлиан поджимает губы и старается даже дышать как можно тише. Потому что не дай Бог Нойер заподозрит, в какой момент застал Бенни, это ж стыдоба-то какая... - Да-да-да!.. Ну, не то чтобы совсем наваляли, один мяч дортмундцы все-таки отыграли во втором тайме, но мы все равно выиграли… Да! Юлик наш забил!.. А у тебя как?.. Вот так «Фортуна», ну ничего себе, как это ты позволил… Но все равно поздравляю! – Бенедикт скатывает салфетку в шарик и легкомысленно запихивает ее в карман штанов, продолжая разговор. Вообще-то чего-то такого можно было ожидать. Юлиан после своего не очень успешного трипа на подготовку к Евро заметил систему в переговорах Бенедикта и Мануэля по поводу футбольных успехов команд. Если «Шальке» играла дома, то Бенни сразу после конца игры кидался отправлять смс-ки. Если они ехали откуда-то после выездной игры, то он по дороге сначала проверял, как сыграла «Бавария» (а может, и не только «Бавария», у Бенни ведь на редкость разносторонние дружеские связи в Бундеслиге, черт бы побрал его доброжелательность), а потом рассылал слова поддержки и какие-то приколы. Другое дело Ману. Этот без всякого смущения звонил, вполне можно сказать, что достаточно часто, чему сам Юлиан неоднократно был свидетелем. И, как следовало из того, что ему порой удавалось подслушать, происходило это тоже после выездных игр мюнхенской команды, но не сразу, через полчаса, через час. О том, слал ли Нойер Бенни смс-ки, можно было только догадываться. Все это Юлиан вспоминает, приводя свой внешний вид в порядок. Потом он в нетерпении елозит на пассажирском месте – ну, сколько можно болтать? – и берет Бенни за ту самую руку, которая только что довела его до оргазма, словно пытаясь напомнить, что он здесь, рядом с ним. - А мы гуляем, да, у нас тут у молодежи веселуха намечается… – тот все еще отчитывается. – Нет, я сейчас домой поеду… Хёведес не выпускает свою руку из его ладони, держит пальцы переплетенными, но и разговор не заканчивает. «Дорогой Санта! Можно мне получить на Рождество телефон Мануэля Нойера в руки минуты на три? Я бы стер оттуда номер Бенни, чтобы он не мог ему позвонить хотя бы какое-то время… А уж до телефона Бенни я бы и сам как-нибудь добрался…» - Ну ладно, Ману, пока! - Да неужели? – обиженно сказал Юлиан, как только Бенедикт отключил связь. – Я уж думал, до утра тут застрянем. - Юлик, не ревнуй! – беспечно ответил Бенни и мягко боднул его головой в плечо. - Я совсем не! – говорит Юлиан и тянется к нему всем телом, отстегивая мешающий ремень безопасности, приподнимается на сидении над рычагом переключения передач, обнимая, притягивая к себе, и целует Бенни, целует долго, так долго, как только может, пока хватает дыхания, пока есть силы, а потом вдобавок игриво оттягивает его нижнюю губу зубами. - Фффффух! На это Бенни наигранно охнул «Я тебе не мячик, не кусайся!» и ласково погладил его по щеке. Напоследок он прижимается губами к левому запястью Юлиана, насквозь прожигая губами повязку, которую тот еще носит на матчах, и заводит машину. Когда они подъехали к клубу, стемнело. Казалось бы, каких-то несколько минут прошло, а уже темно. Или это время бежит так незаметно? - Веди себя хорошо… – начинает давать наставления Бенни. На взгляд Юлиана, это совершенно излишне. - … к незнакомым мужикам не приставай… – ехидно продолжает он. - … только к знакомым и не очень интенсивно… – добавляет Бенни и улыбается. - Так точно! – и Юлиан выходит из машины, и она тотчас же отъезжает, отменяя неуместную сцену прощания. Юлиану только и остается, что смотреть ей вслед. - Ну, что, Юль, всколыхнем это болото? – спрашивает он сам себя и расстегивает молнию куртки.***
В общем-то, все можно было бы забыть, как пройденный этап, если б на следующий день Юлиан не обнаружил на сайте «Bild» отчет о главном матче тура с жесткими комментариями Юргена Клоппа: «Матс получил повреждение в первые пятнадцать минут, но какого-то хрена тянул до перерыва. В идеале он должен был сразу же пристроить жопу на газон и дать врачам посмотреть, что случилось. Неудивительно, что «Шальке» получила столько шансов, так как Матс не мог бегать в полную силу». Ха-ха три раза. После всего еще и такое в довесок. Юлиан откровенно довольно усмехается. Так и надо этому Хуммельсу. Чтоб неповадно было. Но свой гол он забил раньше – так что, извините, оборона «Боруссии» прокололась. Юлиан как-то не очень любит Матса Хуммельса. Точнее, очень не любит. И не только потому, что он игрок из стана «Боруссии». Это личное. Совсем личное. Поэтому Юлиан не может не потирать ладони в приступе неуемного злорадства. В голове два голоса (один почему-то отдаленно напоминает Лену) дуэтом напевают: «А кто вчера оставил «Боруссию-Дортмунд» с носом? Юлиан Дракслер! А кто получил нагоняй от тренера? Матс Хуммельс! А кто вчера забил первый гол? Юлиан Дракслер! А кто просидит с травмой месяц, так что на двух ближайших играх Бундесманншафт рассчитывать на него не приходится? Матс Хуммельс! А кто на игру с Казахстаном поедет? Юлиан Дракслер!». Юлиан удовлетворенно разваливается на стуле перед ноутбуком и смотрит в окно на притихший воскресный город. На улице практически никого. Даже не верится, что вчера здесь было буйное празднование, которое затянулось заполночь – а Юлиан с приятелями не так уж долго пробыли в клубе, и, возвращаясь по домам около часа, они успели застать отголоски уличного веселья. А сейчас все словно затаилось. Юлиан хмурится. Это затишье словно предвещает какую-то беду.***
Как же долго может длиться день, когда нечего делать, вот просто на удивление… И особенно долго, когда по привычке просыпаешься рано утром, в отвратительном состоянии духа и тела и абсолютно один. И отыграться не на ком. Делать что-то полезное или продуктивное категорически лень. Хочется лежать и наслаждаться острым приступом жалости к себе. Вроде бы уже и кофе попил, и зубы почистил, и книжку почитал, и в затылке почесал, а время все еще формально может считаться первой половиной дня, и конца этому долбаному дню не видно. Полдвенадцатого, а Матс лежит в кровати. Нечасто такое с ним случается, но в данной ситуации вся обстановка к этому подталкивает: и мрачная погода, и воскресенье, и вчерашний проигрыш. В частности, травмированный правый голеностоп. И как последняя капля – едкие слова Клоппа. Вообще-то, несмотря на всю его легендарную эмоциональность, с тренером «Боруссии» такое действительно редко происходит, чтоб он прямо-таки сорвался на игрока, да еще и вынес сор из избы, и тут Матс его даже как бы и понимал. Но сваливать проигрыш на него одного – это было слишком. Впрочем, от этого не становилось легче. Он изводился не столько от чувства вины перед командой, сколько из-за досады на самого себя. Ведь он тогда почти мгновенно догадался: что-то не так, и это что-то может быть очень серьезно, но к тому моменту Дракслер забил, и у Матса просто не получилось отпустить ситуацию, выключить нервы и включить голову. Если б это был кто-нибудь другой, а не этот парень, он, возможно, не потерял бы над собой контроль, но все вышло так, как вышло, и теперь приходится пожинать плоды собственной глупости – как минимум месяц придется мариноваться. У «Боруссии» Лига чемпионов на носу. И сборная. А он тут лежит. Матс сжимает зубы и кулаки в бессильной злобе. Хуже, чем ему, пожалуй, досталось только Марио Гётце. То, как он получил мячом по яйцам от Левандовски, точно станет хитом на Youtube. Вчера «Боруссия» проиграла «Шальке», и значит, что сегодня это будет во всех федеральных спортивных и околоспортивных СМИ. Да и в совсем неспортивных вполне может попасться в графе «Разное» или «Местные новости». А ну-ка, ну-ка, кто у нас еще не слышал, что «Боруссия» вчера продула, а? Основные правила поведения после проигранного Рурского дерби: телевизор и радио не включать, на улицу не выходить, интернет не открывать, газет в руки не брать… А, слава Богу, сегодня воскресенье, газет нет. Телефон? Брат… Нет, не сейчас, прости, я тебе потом перезвоню, через год… На звонки тоже не отвечать. Меня нет, меня нет, меня нет… И вообще, я тут лежу, читаю Бернхарда Шлинка, никому вреда не делаю. Все, что мог, уже вчера натворил. Неприятные мысли снова захлестывают, Матс откладывает «Три дня» в сторону и широким движением руки проводит по пустому месту на кровати рядом с собой. Кэти вернется со съемок для каталога только во вторник. Постель приятно холодная на ощупь. Матс выводит ногтем по простыне завитушку, повторяя причудливый узор на постельном белье, когда раздается очередной телефонный звонок, и он обреченно тянется за мобильником, чтобы посмотреть, кто это хочет его слышать, и тем самым удовлетворить свое вялое любопытство, перед тем как проигнорировать звонок. Экран телефона разрывает сине-белая эмблема с буквой «S». «Бенни». Вот это да. Так сказать, сюрприз. Значит, несмотря на то, что они вроде бы обсудили вчерашнее по смс в своих лучших традициях, Бенни надумал о чем-то с ним поговорить. Матс смотрит на телефон в раздумьях – сам не понимает, хочет он слышать Хёведеса или нет. Ну, вот что хорошего он может ему сказать сегодня? Ах, ладно, в каких это законах написано, что надо обязательно говорить что-то приятное для собеседника? Отбросим лицемерие. Матс принимает вызов. - Как дела? – Бенни не утруждает себя разговорами вокруг да около, а сразу с места в карьер переходит к существу вопроса. – Как твое копыто? - Дерьмово. У Матса тоже нет никакого желания вести светские беседы о погоде и прочих несущественных мелочах. Вот он и рубит с плеча: что спросили, то и отвечает. Все равно, как Бенни отреагирует на его слова – просто хочется искренне высказаться, без притворства, без необходимости поддерживать правила этикета, нормы литературного немецкого языка, блюсти командный дух и свой моральный облик перед фанатами. Почему-то забавно думать о том, что это первое слово, сказанное им сегодня вслух. Но вполне можно предположить, что Бенни – один из тех немногих людей, кто воспримет его маленький срыв с нужным градусом невозмутимости. Возможно, он хохотнет втихаря, но в его адрес он ничего обидного не скажет и не будет припоминать. Не исключено, что через некоторое время Матс даже сможет пожаловаться ему на ситуацию: только вот очухался от одной травмы, как сразу другая... Бенни, наверно, переваривает, прикидывает, что теперь сказать Матсу, чтобы он его сразу не послал в самые глубокие шахты, молчит секунды три и мягко соскальзывает в нейтральное: - Хунтелар тоже выбыл с разрывом связок левого колена. Один левый, другой правый, две веселых травмы. Принесли жертвы футбольным богам, так сказать. - Ну-ну. Матс не знает, что к этому можно еще добавить, чтоб и не обидеть Хёведеса, и при этом как-то поддержать вялотекущий диалог, потому что, если говорить откровенно, то ему все-таки приятно, что Бенни позвонил. Разговоры о командах в таком ключе становятся формальностью, той самой, которая им уже давно не мешает. - Меня тут по делам вызывали. А ты не в больнице? - Нет, дома я. Кисну в одиночестве. - Хочешь, я приеду? – вдруг спрашивает Бенедикт. «Зачем, Господи?» – кажется, Матс слишком медлит с ответом, и Бенни это чувствует. Он умеет выбить Матса из колеи своими вопросами, заставляя задуматься обо всех вариантах развития событий – и о том, если он приедет, и о том, если он не приедет. А ведь это один из принципиальнейших вопросов, и Матс до сих пор не уверен, что знает, как из двух зол выбрать меньшее. Отрицательный ответ – это тоже ответ. Вроде бы. - Нет. - Ты чем-то занят? – Хёведес явно ищет обходные пути. Только вот к чему они ведут? - Нет. - Матс, ты обиделся? – теперь Бенни играет в открытую. - Нет. Все три ответа абсолютно искренни – Матс и сам в них верит. Но это ж Бенни. Его просто так не проймешь. У него иммунитет на «Нет» от Матса, у него свои расчеты, и если ему что-то втемяшилось, то выбить это из его головы можно только вместе с мозгами. И видит Бог, он на это откровенно напрашивается: - Короче, я минут через сорок буду, – Бенни ставит Матса перед фактом, и по тому, как звучит его голос, Матс понимает, что на самом деле никакого выбора у него и не было – капитан «Шальке» все решил заранее и спрашивал его чисто из вежливости. И кажется, что в глубине души Матс благодарен ему за такое бесцеремонное вторжение в его персональный ад. Потому что он сам постепенно готов свариться в этом котле из своих невысказанных мыслей и неприятных чувств, щедро приправленных осознанием своей вины и озлобленностью на все и вся. Однако доподлинно неизвестно, не собирается ли Хёведес прибавить огня под его котлом. С него станется. Приедет, заведет разговор на невинные темы, мимоходом скатится в обсуждение вчерашней игры и вдруг начнет нахваливать «нашего Юлика», так как это просто сильнее его, и тогда Матс точно его придушит. Или выебет его со всей дури. А что! Этот вариант Бенни вряд ли брал в расчет, когда навязывал ему свое общество. Хотя, кто его знает… Матс почти болезненно зажмуривается, осторожно выдыхает и только потом находит в себе силы ответить «Хорошо» так, чтобы это звучало нейтрально. Бенни довольно хмыкает и отрубается. Добился своего. Матс чешет лоб, пытаясь взять себя в руки. Все, с него хватит, этот звонок стал-таки последней каплей в чаше его терпения. Телефон жалобно пищит, мигает экраном, прежде чем вырубиться, и по красивой дуге летит в кресло. - Чтоб я тебя сегодня больше не слышал! – громко говорит Матс, грозит пальцем и прикусывает нижнюю губу в предвкушении. Что ж, как говорится, вечер перестает быть томным. Впрочем, еще не вечер, до него далеко, всего лишь второй час, но серая погода совершенно скрадывает ощущение времени: вообще не поймешь, какое время суток: то ли позднее утро, то ли ранний вечер, то ли разгар полярного дня на Крайнем Севере. Всходило ли солнце сегодня вообще? Матс лениво сделал еще один рейс в кухню, тяпнул из шкафа пару сдобных печенек, пошатался по пустому дому несколько минут, рассыпая крошки по полу, включил на пару секунд телевизор, захлебнулся отвращением от одного звука работающей техники, выключил и уставился на себя в зеркало. - Ну и рожа у тебя, Хуммельс, – сказал он сам себе вслух, уселся на диван в гостиной и свел в размышлении кончики пальцев домиком. Если Бенни говорит, что будет минут через сорок, то это значит, что он звонил из Гельзенкирхена. Что ж, есть время сделать хорошую мину при плохой игре. Надо немного прибраться в кухне после вялого завтрака, который так и не перешел в обед, навести относительный порядок в спальне, собрать разбросанные грязные носки в гостиной, более-менее прилично одеться, расчесаться и вообще, так или иначе, заставить себя быть чуть-чуть активнее, чем амеба под микроскопом. Не стоит так сразу выкидывать белый флаг. Даже наоборот, лучше прикинуться ветошью… К тому моменту, когда Бенедикт звонит в дверь, у Матса уже совсем другое настроение – ни дать ни взять, охотник, который поставил капкан и просто ждет, когда его добыча сама пожалует в ловушку, главное – не делать резких движений и не спугнуть, подкрадываясь. К тому же теперь он знает, что телефон в отрубе, и ему точно никто больше не помешает взять реванш на своем поле. - Привет, Матс! - Какие люди в наших краях! – Матс на удивление самому себе лучится гостеприимством. За прошедшие с момента звонка Бенни сорок семь минут он все обдумал. – Каким ветром занесло? - Юго-западным, – Бенни обнимает его одной рукой, похлопывая по спине, торжественно вручает ему плоские коробки и поднимает с крыльца пакет, чтобы пройти в дом. - Как там погодка? - Да так себе. Я привез тебе пива и пиццу, только охладить одно и разогреть другое, донимать тебя нудными разговорами не буду. Я соскучился. Матс ставит коробку на столик: - Так вот прям и соскучился? - Ага, бывает. Хочешь, просто посидим, посмотрим киношку? – Бенедикт сама невинность. – А Кэти где? - На съемках в Берлине, – бросает Матс и недоуменно вздрагивает, доставая из пакета жестяную банку с безалкогольным пивом. – Это что, «Фельтинс»? Ты шутишь? Темная толстовка Хёведеса приземляется на диван. - Извини, Матс. Другого не было, да и то я его на базе спер. Воскресенье. Сам понимаешь. Не будь формалистом. - Пицца хоть не вегетарианская, я надеюсь? – Матс подозрительно косится на своего гостя. - Нет, успокойся… Так я чего говорю… У тебя есть какая-нибудь киношка? - Ага, есть. «Бенни Хёведес – расхититель “Фельтинс”». Основано на реальных событиях. Записи с камер наблюдения на базе «Шальке», показания свидетелей, протоколы… Бенедикт запрокидывает голову и облегченно хохочет: - Давай, Матс! Проведем раунд мирных переговоров в нейтральной атмосфере. Что-то в словах Бенни говорит Матсу о том, что с крючка он не сорвется. Подсекай и хватай голыми руками. Он заходит напрямую: - И даже трахаться не будем? - А ты, что, хочешь? - Ой, Бенни, вот только не надо мне сейчас говорить про то, что ты приехал ко мне просто как к другу. - Вот неправда твоя, Хуммельс! – без особой охоты оправдывается тот, спуская все на тормозах. – Дела у меня были. А к тебе я так, заодно решил заехать. - Что за дела? Тебе из Гельса в Дюссель только через Дортмунд можно проехать и никак иначе, – смягчается Матс и отлучается в кухню. Бенни идет за ним, продолжая рассказывать: - Просто у меня сегодня стотысячный подписчик на Фейсбуке! И в честь этого… - Бенни, тебе кто-нибудь уже говорил, что ты задрот социальных сетей, или я буду первым? – Матс ставит пиво в холодильник. - Матс, вот когда ты станешь капитаном своей «Боруссии», – Бенни приваливается плечом к косяку двери, – а я посмотрю на то, как ты отвертишься от почетной миссии завести аккаунты на всех возможных страницах, тогда и будешь делиться со мной своим ценным опытом, и я торжественно клянусь, что буду внимать каждому твоему слову. Но пока помалкивай. Это такая же часть работы, как и все остальное. И вообще, сегодня это просто повод слинять из дома в Гельс, а из Гельса – к тебе, поэтому ты мог бы перестать ершиться и подписаться на меня… - Еще чего! - Дослушай сначала, – ухмыляется Бенни. – Подписаться до завтрашних 16 часов и получить в награду мою майку со вчерашнего дерби… - Я не хочу твою майку! К тому же у меня подписчиков на «Фейсбуке» раз в двадцать больше! Бенни смеется в ответ. Никакие логические аргументы с ним не срабатывают. - Тащи свою пиццу, – мягко командует Матс. – Я сегодня еще не обедал. - То-то я и смотрю, что ты с ходу принялся жрать мне мозги, – и Хёведес метнулся обратно в гостиную. - Было б че там жрать! – крикнул ему вслед Матс и присел на табурет. – Там же кот наплакал! - Я тоже тебя люблю, – Бенни подходит, кладет коробки на стол и опять обнимает его, но уже не так, как на пороге: сначала гладит по волосам, потом проводит по шее и по плечам, просовывает палец под рукав футболки, щекочет кожу и наконец прижимает к груди. Руки Матса сами собой обвивают Бенни за пояс. Ответом служит глубокий вздох. - Бенни, иди в задницу, – звучит даже ласково. Самому смешно. - Если только в твою… Матс поднимает взгляд: - Пошел в спальню. Бенедикт отстраняется и молча смотрит на него. Вот если б сам не видел – и не раз, – каким может быть Хёведес, никогда б не поверил. С виду – тишь да гладь да Божья благодать, преподобный Бенедикт гельзенкирхенский, а там, да, наверное, на него действительно молятся. Ему бы, Матсу, такую идеальную репутацию: не был, не замечен, не привлекался, сама серьезность и благоразумие, на товарищей по команде поматериться – святое дело, а так один раз в сезон поцапается с арбитром – и то много. А в этом тихом омуте такие черти водятся, кто бы знал… - Иди-иди, – повторяет Матс и перестает улыбаться. Может быть, он произносит это чуть жестче, чем следовало. Бенни моргает – не растерянно, а как-то задумчиво, словно прикидывает, насколько он сейчас серьезно. О, вполне, вполне серьезно, не сомневайся. Бенни приходит к такому же выводу через несколько мгновений, опускает глаза в пол и безмолвно пятится из кухни. Матс тяжело поднимается и медленно следует за ним в спальню, где сразу же опускается на кровать – напрягать ноги без лишнего повода не хочется. - Раздевайся. Бенни послушно стягивает с себя футболку с длинными рукавами. Последние забавно выворачиваются наизнанку. Бенедикт бросает свою одежду на пол, и это что-то с чем-то, ибо в каждом его жесте сквозит полное пренебрежение к правилам и в то же время осознание того факта, что это отрицание общепринятых норм и есть теперь их игра. Матс смотрит, как он открывает пряжку и разводит в сторону концы кожаного ремня, расстегивает пуговицу, ведет собачку молнии вниз, и в светло-серых складках показывается белая резинка нижнего белья. Бенни наклоняется, снимая с себя брюки, выпрастывая ноги из штанин, но при этом не сводит глаз с него. Моргать страшно, до того неохота упустить ни одной миллисекунды из этого зрелища – смесь покорности и тихой, осознанно сдерживаемой изнутри силы. Потом Бенни избавляется от носков и остается перед Матсом в одних трусах. Матс не двигается, как сел на кровать, так и сидит, сверля глазами. Очевидно, что Хёведеса это заводит. Потому что под тканью дрожит возбужденная плоть.***
На это способен только Матс – ничего не говоря, ничего не делая, одним взглядом заставить его член встать. В комнате достаточно свежо, и тело Бенни почти сразу покрывается гусиной кожей – то ли от того, что он немножко замерз, то ли от накатившего желания, то ли от самой обстановки мучительно-сладостного напряжения. А между тем Матс все еще полностью одет – хоть и в домашнем. Он сидит, молчит, внимательно смотрит на него и облизывает губы. Юркий розовый язык высовывается то в правом, то в левом уголке рта, обводит то верхнюю, то нижнюю губу, и это вообще единственная деталь, по которой становится ясно, что это живой человек, а не восковая фигура. Матс рассматривает его во все глаза – и одной пчелке Эмме известно, что за темные мысли роятся у него в голове. Такой пристальный интерес, такая необычная прелюдия на грани – что-то сегодня будет… Бенни знает – что, и мысли об этом отзываются легкой дрожью в коленках. Матс призывно машет ладонью: - Подойди ближе. Сначала Бенедикт делает шаг неуверенно – причем, в первую очередь потому, что его слегка подводят собственные ноги, уж слишком откровенно трясутся, но второй шаг дается ему спокойнее, а третий так и вообще – чистый энтузиазм, почти лишнее. На третьем шагу Бенни останавливается прямо у Матса перед носом и чувствует на животе его спокойное дыхание. Ближе никак. Хуммельс одобрительно хмыкает, принимая управление на себя, и медленно опускает с торчащих косточек резинку его трусов, обнажая пресс и лобок. Бенни громко сглатывает. Матс не торопится. Куда ему торопиться? Часы на руке слишком громко тикают. Матс безмолвно указывает на них глазами, и Бенедикт торопливо расстегивает застежку, кладет их на прикроватный столик и потирает запястье. Матс удовлетворенно прикрывает глаза: - Я не хочу твою майку. Я хочу тебя. Но это ты теперь понял ведь? К тому моменту, как Хуммельс стягивает с него трусы, у Бенни уже вовсю стоит. Налитый кровью член мгновенно вскакивает навстречу – проступили венки, головка порозовела, вспухла, на ней влажно блестит. С любым другим человеком было бы ужасно стыдно за столь откровенное возбуждение, но Бенедикт успокаивает себя тем, что Матс именно этого и добивался. А устоять перед ним никто еще не смог, так что чего тут удивляться. Просто констатировать железный факт, принять, как есть: он же сам пришел. И, как Матс говорит, как раз за этим. Хуммельс всегда чертовски прав. Матс проводит кончиками пальцев по его животу и дует на пупок, поглядывая снизу. Бенни болезненно щурится и невероятным усилием воли держит руки по швам, в то время как они так и просятся вцепиться в черные кудри Матса, притянуть его голову к себе. Что-то мешает проявлять сегодня инициативу. Наверно, заикнись он об этом, тот сразу же выдаст ему что-нибудь навроде того, что он, Бенни, по своей собственной инициативе какого-то хрена приперся в Дортмунд к нему, типа, в гости, и неужели ему даже сейчас не понятно, что инициатива имеет инициатора, чем вот лично он, герр Хуммельс, и намерен заняться в качестве воспитательной работы… Ну, он мастерски умеет такое сказать. Все самообладание слетает с Бенни в тот момент, когда Матс, обжигая выдохом, скользит горячим языком поперек его живота, от одной бедренной косточки до другой, оставляя влажную полоску, которая холодит кожу. Изо рта вырывается невольное «Ах!». Матс крайне доволен такой реакцией. Он кладет руку на его член, прижимает его к животу, подвигается с середины кровати вбок и похлопывает по постели: - Ложись на спину. Бенни слушается, ложится, и Матс сразу хватает его за ближнее к себе колено, заставляя развести ноги: - Оборона «Шальке» лежит кверху лапками и готова к центральному матчу двадцать пятого тура Бундеслиги. А «Боруссия» готова засадить ей по самые помидоры! - Матс! - А ты знаешь, что я буду сегодня делать с тобой… и с твоей задницей? - Сегодня? То есть не прямо сейчас? – удивляется Бенедикт. - Сейчас, сейчас, – Матс мягко прихватывает губами кожу на его голени. – Прямо сейчас… не волнуйся… Так я дождусь ответа? – в его голосе слышна строгость. - Ты будешь… – Бенни жмурится от острого приторно-сладкого спазма, который прошивает его пах. – Ты будешь… Ты меня выебешь… Да? – на миг он вскидывает глаза. - Правильно говоришь… – и Матс принимается целовать его по бедру, прокладывая дорожку от колена ниже. – Ты ж за этим и приехал… - Я приехал тебя подбодрить, – пытается отрицать очевидное Бенни, мотая головой по подушке из стороны в сторону. - Рассказывай это своему Дракслеру… или своему Нойеру… а меня этими сказками не накормишь… – Матс отрывается от его тела и подползает ближе к его лицу. – И кстати, да: рот открой, – тут он поднимает у виска указательный и средний палец, изображая ими пистолет. - Твоими бы пальцами да «Нутеллу» есть, – напоследок успевает вставить Бенни, а затем с готовностью начинает сосать и облизывать. В конце концов, это сейчас в его прямых интересах – сделать пальцы Хуммельса как можно более мягкими, теплыми и мокрыми. - Умеешь же ты поддержать разговор, – парирует Матс. – На колени встань! Немедленно! – в дополнение к своим словам он хлопает разнежившегося Бенни по бедру. Пока он разворачивается, Матс запускает пальцы себе в рот, и от этого зрелища Бенни так вштыривает, что с головки его члена на постель падает первая густая капля смазки – мутная, тяжелая капля. Вторая следует за первой почти сразу – как только подушечки пальцев скользят между его ягодиц, мягко и настойчиво давят, плавно вдвигаются внутрь, заставляя расслабиться. - А если ты своей задницей еще и толкаешься мне навстречу, когда я тебя трахаю, так это вообще, должен я тебе сказать… – шепчет Хуммельс с блядскими интонациями. - Ма-а-а-а-аааааа-атсссссссс… - Это намек, – добавляет он, и Бенни, упираясь коленями в постель, двигает тазом назад, насаживаясь, и приглушенно шипит, ощущая горячее разрезающее проникновение. Хуммельс осторожно вынимает пальцы, вынуждая ощутить легкое волнение, тянется за флакончиком со смазкой, и Бенни прошивает сильная дрожь. - Вот так… Не подмажешь – далеко не уедешь, – Матс сыпет похабными шуточками. Гель жутко холодный, и Бенни громко стонет. Матс дышит на ладонь, чтоб согреть его, массирует и снова, гораздо увереннее, на миг погружает пальцы глубже. - Ай! Сколько это длится, доподлинно Бенни сказать не может: глаза сами собой закрываются, и чувство времени начисто стирается тихими, слегка хлюпающими звуками от поглаживаний и толчков. - А теперь вот так и стой, понял? Стой и жди меня! – Матс встает с кровати, одобрительно гладит его по спине и выходит из комнаты. Бенни остается стоять на четвереньках, опираясь на локти: с вздернутой вверх задницей, с раздвинутыми ногами, с покрасневшим и горячим от эрекции членом, с дыркой, саднящей от грубых потираний и бесцеремонных прикосновений пальцами, уже смазанной, готовой, жаждущей вторжения, каким бы оно ни было – резким и болезненным или нежным и постепенным. Это абсолютно все равно, лишь бы скорее. Лишь бы было. Лишь бы Матс. Потому что есть в Хуммельсе одна черта, которая Бенни ужасно нравится. Он и сам не может объяснить, как так выходит, но все, что делает Матс, оказывается хорошо. Сам по себе Бенедикт никогда не был склонен ни к экстриму, ни к позерству, он просто старался всегда следовать правилам и по максимуму руководствоваться здравым смыслом. Это до поры до времени себя неплохо оправдывало – до тех пор, пока однажды он не понял: не все то, что правильно, по своей сути хорошо. Получилось, что «хорошо» и «правильно» – это настолько разные вещи, что они иногда даже рядом не стояли. Например, то, что Мануэль Нойер в свое время ушел из «Шальке» в мюнхенскую «Баварию», конечно, с его стороны было однозначно правильным во всех смыслах, как ни крути, кроме одного – Ману абсолютно точно знал, что тем самым вышибает у Бенни землю из-под ног, отправляя его в свободное падение. Да, в контексте их отношений, скорее всего, это было единственным возможным правильным выходом. Но было ли от понимания этого хорошо? Нет. Было плохо. Было мерзко. Было страшно. Матс не такой. У него в запасе есть не только здравый смысл, сила воли, железная логика, но и большое доброе сердце. Нельзя сказать, что Матс был прям уж таким альтруистом или филантропом, или как там это еще можно назвать, но все его поступки оказывались на редкость человечными по отношению к другим людям. Он не только прощал сам, но и учил других прощать. Если с Мануэлем Бенни чувствовал себя хорошо, только когда ощущал его присутствие рядом, а без Нойера в непосредственной или ментальной близости на него накатывала какая-то неприятная неуверенность, словно его в этот момент лишали точки отсчета, то Матс раз и навсегда установил ему нулевой километр прямо внутри … этой, как ее … души. Наверно, это так надо обозначить. Казалось бы, что может быть хорошего в том, что он, капитан «Шальке», несколько лет как состоит в более-менее интенсивных гомосексуальных отношениях с игроком самой главной команды-соперника? Это уж не говоря о Лизе. И Юлиане. Но с Матсом было так адски хорошо, что просто не передать словами: так неправильно и при этом так хорошо, что Бенедикт ни на что это не променяет. Может быть, это любовь. Может быть, это дружба. Может быть, это близко к братским отношениям, хотя с первого взгляда совсем не похоже. Или все это вместе, намешанное в невообразимых пропорциях, никому уже непонятных. Когда-нибудь он сам будет чувствовать себя настолько мудрым и спокойным, что ему будет достаточно просто знать, что Матс существует на одной с ним планете, и он полностью освободится от их сексуальной связи. Но пока он так не мог. Потребность в Матсе, в его силе, в его уверенности, в его стойкости могла быть восполнена только посредством койки, как бы глупо это ни звучало. К тому же, в постели Матс был так же хорош, как и во всем прочем, а возможно, даже лучше. Сейчас они будут трахаться – целоваться в немыслимых позах, ласкать друг друга везде, где только возможно, истекать спермой, – восстанавливая тем самым равновесие на невидимых весах справедливости. И пока он, Бенни, еще сам не знает, чего хочет больше – секса или того умиротворения, которое наступает после. И тут входит Матс. Самое непостижимое в форме дортмундской «Боруссии» – это черно-желтые полосатые гольфы. Их ни в коем случае нельзя называть желто-черными, Бенни это хорошо знает, так как давно и тесно общается с некоторыми дортмундцами и в курсе основных правил. Выглядят эти гольфы ужасно пошло. Особенно, если на игроке, кроме них, больше ничего не надето. Ну, и вот на кой черт Матс вообще их напялил? Ответ приходит сам собой: чтобы в извращенной форме всецело насладиться напяливанием его, капитана команды, которая вчера у этой самой «Боруссии» выиграла. Бенни покорно не шевелится, только провожает глазами передвижения Матса по комнате, насколько позволяет блядская поза. Хуммельс неторопливо обходит кровать, забирается на нее, устраивается позади разведенных бедер Бенедикта и проводит кончиком члена по необычайно чувствительной коже между ягодиц, примериваясь. Бенни дергается – не от страха, не от противных ощущений, наоборот – от приятного чувства известности того, что происходит, какой-то подсознательной ожиданности действа, от радости привычки. - Капитан-капитан, я тебя выебу, – ехидно приговаривает Матс, натягивая на себя резинку. Бенни нечего ему на это ответить. Он только поджимает губы, чтобы не слишком громко вскрикивать. А вскрикивать он явно будет. Давно они с Матсом не встречались – в известном смысле, и Матс, конечно, по-своему по нему соскучился, хоть и ерепенится по привычке. Матс никогда не против. Но особое удовольствие ему доставляет изображать, что этой еблей он делает Бенни одолжение. Вполне вероятно, что так оно и есть. Но думать об этом нет никакой возможности. И только когда Хуммельс окончательно входит в жесткий ритм, Бенни позволяет себе уйти в нирвану, отпуская самого себя, раскрываясь навстречу, отдаваясь целиком. А Матс знает, как сделать хорошо. Очень хорошо… В общем, психологического аспекта их секса никто не отменял, но и физиологический происходит на высшем уровне. У Бенни даже нет потребности подрочить себе, чтобы кончить. Он сжимает зубы, замирая на мгновение, потом несколько раз моргает, заставляя сознание вернуться в реальность. Матс вдруг наклоняется, крепко прижимаясь горячим животом к его вспотевшей спине, зарывается носом в волосы на затылке. - Извини, Бенни, – виновато бормочет он. - Что это ты вдруг? – говорить трудно. Во рту пересохло, язык еле шевелится, дыхания не хватает. - Извини, говорю, – Матс играет языком на его шее. – Я перестарался малясь… Там кровь… Немножко… - Я не чувствую, – должен признать Бенни. В действительности чувствует он сейчас много всего – постепенно откатывающее блаженство, легкую усталость, мягкие потирания их взмокших тел друг о друга, радость, внутренний покой, – но никакой боли среди ощущений нет. - Потом почувствуешь… – и Матс тянет его зубами за ухо. - Неважно, – решительно отвечает Бенни и снова двигает задом навстречу. Матс громко ахает, выпуская его ухо изо рта. Откуда-то с пола начинает позвякивать телефон. Звонок приглушен тканью, но от этого только еще более раздражает. - Кто-то очень хочет тебя слышать. Часа не прошло, уже потеряли, – ерничает Хуммельс, как только Бенни повернул голову в сторону, откуда доносится мелодия вызова. – Потом перезвонишь… - А если это из «Реала»? – Бенни остается только шутить. Он прислушивается к звонку чисто автоматически, как к любому назойливому звуку. Брать трубку он не собирается, но и не хочется упустить удобный момент, чтобы поприкалываться над Матсом, слегка позлить его. Это тоже одна из составляющих игры. - Подождут. В Германии не сезон для звонков из «Реала». Они одновременно умолкают. Матс выпрямляется, стягивает кондом с противным чпокающим звуком, и только когда его сильные руки поворачивают обкончавшего простыню Бенни на спину, он понимает, что Матс-то с ним еще не закончил… - От тебя теперь пахнет паленой резиной, – жалуется он. - Ничего, – холодно дергает бровями Хуммельс. – Потерпишь. - Потерплю, – соглашается Бенни, раскрывая рот. Матс нетерпеливо толкается в него, направляя рукой, жестко, жадно, но неглубоко. Достаточно для того, чтобы удовлетвориться полным подчинением, но не настолько, чтоб причинить неудобство. Впрочем, после нескольких движений крышу сносит и у него, потому что Бенни тоже кое-что умеет делать очень хорошо, просто он выжидал подходящий момент для демонстрации своих талантов. Матс в последний раз сжимает свой набухший член ладонью, и Бенни приглушенно стонет. Капли спермы оседают у него на губах, тягучими струями стекают по подбородку, но больше всего их скапливается в ямке между ключиц. Бенни облизывается и утирается. Сперма не горькая, просто чуть-чуть солоноватая, и такая на удивление теплая, как будто живая. Черт. Да она ж и есть живая. Бенни растирает ее по коже, смешивая с выступившим на шее и на лице потом. Он и не заметил, когда телефон перестал звонить. Матс устало сползает с его груди и устраивается рядом на боку. Бенедикт поворачивает голову, чтобы успеть рассмотреть, как его расширенные зрачки постепенно сжимаются, открывая темную радужку. Матс удовлетворенно жмурится и внезапно широким мазком языка облизывает кончик его носа. Бенни смеется. Пыль осела. - Вот знаешь, Бенни, – задумчиво говорит Матс. – Есть у меня насчет тебя одна нереализованная эротическая фантазия… - Нереализованная? Да не может быть! Мы уже все перепробовали, кроме садомазо, да и то после сегодняшнего я не стал бы это так категорично утверждать, – Бенни немного удивлен. - Не перебивай, я еще не договорил… Нереализованная эротическая фантазия, которая, я боюсь, так ей и останется… - Почему останется? Я ж не … Хуммельс с упреком задирает брови и зажимает ему рот ладонью. - Так вот, – продолжает он и мечтательно закатывает глаза. – Хотел бы я дать тебе в руки фаллоимитатор, и чтоб ты сам себя им выебал. А я бы сидел рядом, просто смотрел и не парился. Теперь говори, – улыбается он и убирает руку, напоследок ласково проведя по губам. - Небанально, – одобрительно закивал Бенни. – Так за чем дело стало? - В моем доме нет фаллоимитатора, вот в чем проблема. Может, в следующий раз свой привезешь? - У меня тоже нет, – вынужден признать Бенни. – В интернете заказать, что ли? И подарить тебе на день рождения? - Только попробуй, – и Матс закидывает ногу ему на бедра. – Кстати, насчет дня рождения. Я ведь тебя так и не поздравил. - Да. Вспомнил, не прошло и года. И ничего не подарил, между прочим, жмотина такая, – Бенни трется животом о пах Матса. - 10 марта – это 38 февраля? – Матс продолжает забрасывать его вопросами. Бенни перебирает пальцы и прикидывает в уме: - В этом году вроде бы да. - Значит, у меня есть еще время – зима не кончилась, – и Матс натягивает одеяло на них обоих. - Зима кончилась, – возражает Бенни, щелкая языком для пущей убедительности. – Я точно знаю. Под покровом одеяла их прикосновения друг к другу, теперь уже невидимые, становятся смелее, откровеннее и – неожиданно – ласковее. Матс поглаживает его по плечам, просовывает руку между их телами и едва уловимо щекочет в паху, сжимая яички. Бенни в ответ наощупь находит его член, выводит пальцем круги по ободку крайней плоти, нежно касается кончика, а потом закрывает глаза от удовольствия и мягко тонет в сладкой истоме, засыпая. Это такой сон, о котором понимаешь, что заснул, только после того как проснешься. Бенни несколько секунд испуганно моргает, приходя в сознание. Он садится на постели, и Матс тут же хватает его за поясницу. Это какой-то панический, даже обиженный жест, так непохожий на то, как Матс обычно себя ведет, что Бенни снова опускается на кровать, чтобы тихо прошептать ему в губы: - Буквально на десять минут. И тут же вернусь. Матс расцепляет пальцы на его теле, освобождая, и отводит глаза в сторону, делая вид, что не почувствовал неловкости. Бенни гладит его по волосам и встает. Не до конца закрученный кран в ванной горячий наощупь. В голове Бенни приятная пустота, которую он разгоняет, включая воду в душе. Вернувшись в спальню, Бенни понимает, что смотреть на такого разбитого Матса больше не может. Хуммельс лежит на животе, повернувшись лицом в окно, одна рука под подбородком, гольфы все еще надеты, одеяло кое-как смято – и весь его вид говорит об усталости. Бенни подходит ближе и видит, что глаза у него закрыты. Он такой непохожий на себя – молчаливый, осунувшийся, как будто больной, огрызается всего лишь через раз… Слабый? Нет, на такое определение у Бенни не находится оснований, так как его буквально вот только что отымели по полной программе, и просто слабый человек не смог бы такого с ним сделать. А уж если учитывать ту доминантную прелюдию на грани, так точно это было не про Матса. Грустный? Это да. Ехидные шуточки и язвительные подколы, в принципе, можно было не учитывать, настолько все это в характере Матса, в его натуре. Поэтому когда Хуммельс обнажает перед ним свою уязвимую сторону, он чувствует себя не в своей тарелке. Это случается редко, но случается – и после такого Бенни долго вспоминает когда-то давно услышанную сказку про волшебную иголку. Потому что тогда на него накатывает неудержимое иррациональное желание спрятать Матса ото всех – вместе со всеми его иголками. А такого разве спрячешь?.. Бенедикт наклоняется над Матсом, упираясь кулаками в матрас, и тот открывает глаза, молча смотрит на него. Матс – тот еще мастер потрындеть по поводу и без. Его не все за это и любят, поэтому, когда Матс все-таки молчит дольше минуты, это особенно ценится. На самом деле далеко не все в состоянии вынести его молчание – настолько оно тяжелое в своем спокойствии. Например, Бенни становится неуютно, у него появляется навязчивое желание разогнать эту тишину вокруг любым способом. - Знаешь, я вот тут подумал… – Бенни осторожничает. – Помнишь про четыре стихии? «Ветер дует, дождь идет, огонь горит»? - Н-ну? – кажется, Матс заинтересовался. Бенни с воодушевлением продолжает: - А как ты думаешь, что с четвертым элементом? Что делает земля? Растет? Лежит? Вертится? Тот лишь сладко улыбается своим мыслям и потягивается: - Это мы, люди, растем, лежим и вертимся, а земля просто есть, Бенни. Ей хватает и этого, она неприхотливая. Ты так ничего и не понял. Да, у него на все найдется ответ. Хоть раз бы, хотя бы чисто из вежливости, сказал бы «Не знаю». - Ты сегодня какой-то совсем никакой… – и Бенни целует Матса в плечо. Это не излишнее жеманство, не неуместные между двумя взрослыми мужиками сопли. Просто так необходимо сейчас сделать что-то нежное, прямо сейчас, сию секунду, так нужно ему самому – словно фиолетовая корова рядом прошла. - Уж какой есть, – Матс слегка отодвигается. Он не столько говорит, сколько едва слышно шепчет. – А какой тебе нужен? - Веселый, например, – Бенни пробует наугад и тут же понимает, что стрела ушла в молоко. - Если тебе надо веселья, так ты, действительно, попал не по адресу. За праздником надо было в Гельс ехать, а не ко мне. У нас тут трагедия местного масштаба. Не слышал, нет? «Боруссия» вчера проиграла «Шальке», – Матс переворачивается на спину и окончательно откидывает с себя одеяло, раскрываясь теперь уже и физически. - Да, где-то слышал, – отвечает Бенни и наваливается сверху. Вообще-то, обычно Матс первым принимается целовать его. Любит он потискаться-поласкаться таким образом; и Бенни, как правило, не против, да и напрягаться ему не приходится, только подставляйся и наслаждайся. Но, когда перед тобой лежит голый Матс Хуммельс, тут не до воспоминаний, когда вы в последний раз целовались и кто первый начал. Просто хочется, и все. После прохладного освежающего душа кожа Матса кажется горячей. Губы слегка покалывает от поцелуев. Бенни понимает, что у него снова встало, потому что член впечатывается Матсу в пах, елозит между животами, мешая. Бенедикт напирает, заставляет Матса раздвинуть ноги. - Бенни! – ахает Матс ему в шею, хватаясь сильными руками за его спину. Двигаться в прежнем темпе становится неудобно, и Бенни поднимается на руках, пытаясь сфокусировать расплывшееся от желания зрение и прийти в себя. У Матса родинка на шее, чуть выше ключицы, слева. У Юлиана почти такая же – только размером меньше и повыше, так что ее всегда заметно в вырезе футболки. Бенни трясет головой, пытаясь отогнать от себя наваждение. Не самый удачный момент для мыслей о Юлиане, надо сосредоточиться на Матсе. Например, можно вспомнить, что у него родинка на подбородке, но ее не всегда видно – она прячется в стильной бородке, – и мысленно отметить, что еще есть парочка темно-коричневых точек на правой скуле. Матс лежит на спине, опускаясь ниже, шире разводит бедра, рассматривает его с ухмылкой, нагло подрачивает себе и при этом блядски облизывается, мол, смотри, как я умею, не хочешь ли присоединиться? Бенни тыкается между его ягодиц, трется влажной головкой, скользит внутрь – неглубоко, но ощутимо. Положение тел не позволяет сделать это одним махом. Он бы с удовольствием засадил Матсу в задницу целиком и уверен, что Хуммельс не будет против ни одной клеточкой своего тела. Но под взглядом Матса кончить он не может. Сейчас это просто сильнее его. - Встань… Ну встань же… Поднимись… - У меня вообще-то нога, – Матс не торопится. Он неловко возится на постели. Бенни несколько раз мягко, но требовательно постукивает кулаком по его боку: - На колени, блять, Матс!! Матс встает, наконец, в коленно-локтевую, открываясь, Бенни придавливает красный взбухший кончик своего члена к его анусу, жестко потирается несколько раз, рычит и спускает ему между ягодиц. Хуммельс, что называется, в прямом смысле жопой чует, что происходит, замирает, изящно выгибая спину, прогибается, позволяет прозрачной струйке спермы стекать по внутренней стороне смуглого бедра. Несколько влажных полосок прочерчивают дорожки на темной коже его мошонки. Бенедикт смотрит на это, не в силах оторвать взгляд, но Матс уже очухался. - Эй, Бенни, а как там насчет пожрать? Кормить меня будут? – лукаво спрашивает он, оборачиваясь через плечо. – Или только ебать? - Будут, – утвердительно моргает Бенни, утирая пот. – И кормить тоже. Тебе какую пиццу? - А какие есть? – Матс ложится ничком. – Огласите весь список, пожалуйста. - Одна с салями, ветчиной, грибами и тунцом. По крайней мере, я такую заказывал, – Бенедикт встает с кровати. - А вторая какая? – любопытствует Матс. - «Четыре сыра», – отвечает Бенни, уходит на кухню, моет руки и открывает коробки, стоящие на столе. Нет, все остыло, так что лучше все-таки немного разогреть. - Землю – крестьянам, фабрики – рабочим, Хуммельсу – пиццу с салями, тунцом и чем-то там еще! – орет Матс из спальни. - Я скоро! – орет Бенни в обратном направлении. Что ж, с тунцом, так с тунцом. Бенни ставит пиццу в духовку и заводит обнаруженный на подоконнике кухонный таймер в виде «Вестфаленштадион» на десять минут. Пока еда греется, он стоит голышом посреди кухни в чужом доме, в чужом городе и смотрит в окно с каким-то печальным настроением. Он глядит далеко-далеко, туда, где начинается небо, пытается сформулировать свои мысли, но ничего не получается, хоть тресни. Не очень-то хочется в очередной раз говорить самому себе, что поступаешь подло. От безуспешных попыток размышлений над неправильностью и ненормальностью своего поведения Бенни отрывает писк таймера. Что ж, не время для угрызений совести. Задвинем-ка их подальше и будем наслаждаться… Пиво успело хорошо охладиться. - Пиццу заказывали? - Да! – Матс нетерпеливо поворачивается к нему. – И не только пиццу! Заждались уже! - Конечно-конечно, – поддерживает подколы Бенни и садится рядом с ним на постель, ставя банки пива на тумбочку, а поднос с пиццей прямо на кровать. – Я спешил, как мог, даже одеться не успел, сам видишь. - Вот кстати, да, мог хотя бы гольфы с меня снять, ты, маньяк недосексуальный… – ехидничает Матс и тянется к еде. - Не мог, – Бенни отделывается легкомысленным поднятием бровей и усталой улыбкой. - В смысле? – Матс хмурит лоб, откусывая кусок пиццы. - Ну, не захотел, понимаешь? Захотел отыметь тебя в гольфах. Имею я право на мелкие прихоти? – Бенни отрывает банку. - И не только на мелкие. Мммм, а что, тебя заводят мои икры? – Матс игриво стягивает один из гольфов и тут же натягивает обратно. Кажется, настроение у него немного улучшилось.***
- Ты меня вообще заводишь не по-детски, – признается Бенни и отпивает холодное пиво мелкими глоточками. – И, наверно, не только меня. Или я зря затронул эту тему? – переспрашивает он, видя, что Матс нахмурился и как-то отстранился. – Прости. - Меня, скорее, смутили слова «не по-детски». Сразу же в голову лезут мысли о том, кто тебя заводит «по-детски». Впрочем, я знаю, кто. – Матс перестает жевать и опирается локтем на подушку. – Это давно не секрет. - Матс, – выдыхает Бенедикт, – вот уж не думал, что когда-нибудь такое скажу, но давай не будем это обсуждать. - Прости, сорвалось, – Матсу приходится признать свою вину за необдуманные слова. Действительно, зря он поднял этот вопрос. – Конечно, не будем. Чего тут обсуждать? Бенни так смотрит на него, что молчать просто сил больше нет. Хочется достать Хёведеса до печенок, чтоб хоть как-то сбить с него невинный вид, и у Матса слова сами слетают с губ: - Центр поля ебет мозг обороне, ты соответственно ебешь центр поля, все окей. Я бы на твоем месте поступил бы так же. - Матс! Пообещай мне одну вещь, – неожиданно спокойно говорит Бенедикт и тоже выбирает кусок пиццы. – Когда ты закончишь карьеру футболиста, иди сразу в тренеры. Матс умолкает и несколько секунд водит глазами туда-сюда, пытаясь осмыслить услышанное и восстановить логические связи между высказываниями. - Я не понима… - Ну, знаешь же, Кристоф одно время комментаторством баловался. Где-то полгода, – Бенедикт ставит локоть на колено и подпирает ладонью щеку. – Ну, и сейчас иногда случается. Так вот. Я сразу представил, как ты матч комментируешь в подобных выражениях. И что-то как-то перебор получается. У нас вроде бы пока на футбольных трансляциях пометка «0+», а не «16+». Матсу остается только принять этот совет к сведению и постараться не подавиться пиццей на глазах у Бенни, потому что тот неожиданно продолжает разговор в том же ключе: - У вас такие фланги активные, что вот лично я никак не могу разобраться, кто же их там так эффективно наскипидаривает в перерыве между тренировками – атака или защитники. - На данный момент, кажется, все-таки атака. Защитники, извините, заняты вратарями. - И другими защитниками. У нас та же проблема в центральной зоне и слева. Кто кому дает … пас, не уследишь, – Бенни делает умышленную микронную паузу после слова «дает» и улыбается на грани лукавства и похабщины. Грань тонкая и едва уловимая. Будь на месте Бенни кто-нибудь другой, можно было бы сказать, что это определенно лукавство, прикольчик, который можно проигнорировать, но из его уст фраза звучит как самая настоящая похабщина. - А ты следишь? – Матс не может сдержать усмешку от осознания этого факта. Бенедикт очень редко матюкается в обычной жизни – вне койки и вне поля. Можно даже сказать, что его, Матса, такие подъебки по-своему немножко заводят. - Ну, капитан ведь должен быть в курсе всего, что происходит в команде, – пожимает плечами Хёведес и откусывает кусок пиццы побольше. – Волей-неволей, держу руку … на пульсе, – и опять в его голосе слышны блядские намеки. - Интересно, а не следит ли кто за капитаном и его … пульсом? – подыгрывает Матс. - Вроде нет… - Так и представляю, – Матс продолжает фантазировать. – В целях сместить капитана с его поста за неподобающее поведение относительно принципиальных соперников организован поиск компромата… - А не поддать ли нам компромата? – Бенедикт властно кладет руку ему на колено. - Заметьте, не я это предложил! Хорошо, что я не капитан, и в мои обязанности не входит разгребание подковерных интриг между игроками и их регулировка. В том, о чем я догадываюсь только по полунамекам, сам черт ногу сломит. А того, о чем я доподлинно знаю, по объему хватило бы на «Страдания юного Вертера»… Ммм, специфического такого Вертера… Но юного! - Боже, Матс, мы что, сейчас сплетничаем об интиме в наших командах? - А че, прикольно, – Матс с любопытством приподнимается на постели. – Я за три минуты этого диалога узнал о центре поля «Шальке» больше, чем за пять лет на всех тактических установочных занятиях у Клоппа. - Аналогично! Только вот боюсь, наши тренеры бы такие разговорчики не одобрили. - Ты так говоришь, как будто они одобрили бы все остальное, чем мы занимаемся, особенно то, что мы трахаемся. - А мы не трахаемся! – заявляет Хёведес и хлопает глазами, изображая невинность. – Мы вообще… уже пятнадцать минут как не трахаемся, знаешь ли! Умереть не встать! - Что? – Матс театрально прижимает руку к сердцу. – «Не встать»? У тебя больше не встает? О горе мне! – и он падает в подушки с демонстративным трагизмом. - Вот знаешь, Матс, – сказал Бенедикт, глядя в окно. – Давно хотел тебя спросить… Почему Дортмунд такой спокойный город? - В смысле – «спокойный»? Город как город, пока что без терактов. Хотя нам на базу, между прочим, регулярно звонят с сообщениями о том, что она заминирована. И почему-то всегда перед матчами с «Шальке». Себастиан говорит, что он план эвакуации по памяти нарисовать может. - Правда? Впервые слышу. - Спроси своего драгоценного Метцельдера, он подтвердит, если еще помнит… Я так понял из рассказов Романа, это давняя традиция. - А почему я никогда об этом не читал в прессе? - Потому что в интересах следствия… – Матс не договаривает и просто с загадочным видом прижимает палец к губам: – Тссс! Бенедикт отхлебывает пива: - Нет, я не про это… Не в том смысле, что тут ничего интересного не случается… Просто такой мирный город, кажется, что его жители равнодушны ко всему, что вокруг происходит, ничего не замечают... Сегодня вообще – как будто нейтронная бомба взорвалась. Пока к тебе ехал, от автобана ни одной живой души навстречу не попалось. - Угу, да, может быть. Видел бы ты, что здесь было, когда мы взяли дубль в прошлом году! Ты просто неудачное время выбрал для официального визита, за сорок минут мэрия не успела подготовить повод для массовой сходки. Вот приезжай, когда мы Лигу Чемпионов выиграем, и посмотри, как у нас тут все безлюдно. - Обязательно приеду и посмотрю, – улыбается Бенни. - Вот-вот. А мы тут пока в засаде посидим… Или ты действительно думал, что мы из-за вчерашнего устроим траур и вывесим везде черные флаги? - Черно-желтые флаги, – добавляет Бенни, отправляя в рот очередной кусок пиццы. Матс умолкает. Наверное, он все-таки так и не догнал, что же Бенни имел в виду своим вопросом. После сегодняшних событий трудно предположить, что тот его и сейчас пытается уесть, но на всякий случай Матс отпускает внеочередную шпильку в адрес «Шальке»: - Вы будете вспоминать эту победу ближайшие пару лет, потому что другой у вас не будет. - А ты сегодня злой… – Бенни спокойно принимает его слова. - Мне можно. - Тебе можно все. - А можно мне еще пиццы? – и Матс растягивает улыбку а-ля кот из «Шрека». Сердце громко бьется от подсознательного страха. Сейчас он переступил границы, и неизвестно, примет ли Бенни его слова как шутку или обидится… - Матс! – с упреком говорит Бенедикт и раскрывает ему свои объятия. Матс утыкается ему в плечо, обнимает. Показалось. И в этот момент у Бенни опять зазвонил телефон. Вот так всегда, на самом интересном месте. Черт бы побрал эти телефонные звонки. Не видите, что ли, человек занят? Пришлите смс-ку, раз вам так приспичило, и не мешайте. Когда Бенни сможет, он вам перезвонит. Если захочет, конечно. - Не хочешь ответить? - Ага, – отвечает Бенни. – Значит, теперь Ваше королевское величество не против? Матс отрицательно мотает головой, и Бенни принимает вызов. - Бенни, привет! Как прошел день? – доносится из трубки, и Хёведес вытягивает губы трубочкой, пытаясь показать Матсу, кто звонит. Матс морщится: ему по отдаленно услышанному голосу и так становится ясно. Вот же блин… Что за дурная привычка так чирикать? Что это вообще за странная идея звонить капитану команды в выходной день? У них в Гельсе так принято, что ли? - Внезапно, – Бенедикт кривит губы в усталой улыбке, встает с кровати и выходит из спальни, видимо, чтобы не раздражать его своей беседой с Дракслером. Матс провожает его насмешливым взглядом, встает и выглядывает из комнаты: - Я в душ, – тихо говорит он и идет в ванную.***
Матс ненадолго задремал. Они вернулись в постель и начали разговоры. Бенни сидел в подушках, привалившись спиной к стене, и то и дело прикладывался к начатой банке пива, а Матс, лежа поперек кровати, пристроил голову у него на животе – как раз так, чтобы было видно окно. Сначала Матс поделился своими впечатлениями от оскароносного саундтрека Томаса Ньюмана к «Координаты ‘Скайфолл’». Потом Бенни поведал про то, как несколько дней назад он вспомнил детство и решил пойти покататься на скейтборде. Потом Матс рассказал пару свежих польских анекдотов, подслушанных в раздевалке. Потом внезапно они с какого-то перепуга перешли на отрыв в двадцать очков «Баварии» от «Боруссии», на что Бенни похмыкал: «Против кого дружим?». Потом Матс вспомнил, что к следующему Рурскому дерби «Адидас» решил замутить какой-то конкурс с фанатами, по крайней мере, ему об этом что-то такое намекали, спрашивали, сможет ли он принять участие в качестве представителя дортмундской «Боруссии», значит, наверно, от «Шальке» по традиции Бенни возьмут, но тот открестился от этого варианта. Типа, ничего не знаю. Впрочем, следующее дерби состоится только осенью, о чем за полгода вперед можно говорить с уверенностью? Все еще сто раз успеет поменяться… И как-то так незаметно для самого себя Матс и уснул, убаюканный этими разговорами. Что ж, не столь уж плохой вариант времяпрепровождения. Интересно, сколько сейчас времени? Вряд ли больше четверти часа прошло… Матс привстал на кровати, чтобы посмотреть на часы, которые Бенни положил на тумбочку, но их там нет. И это сигнал тревоги. - Бенни?! – громко, с отчетливыми вопросительными нотками тянет он. - Матс?! – доносится из кухни. - Ты чего там застрял? - Прибираю остатки трапезы. Вторую пиццу я тогда в холодильник суну, ладно? - Ладно, – вяло соглашается Матс. - А тебе цветы на окне случайно полить не надо? - Ой, надо, наверное. А ты откуда знаешь? Они там что, совсем загибаются? – Матса прошивает ощущение, что Бенни ему почему-то врет, и он в недоумении садится на постели. - Личный опыт, – Бенни гремит посудой. – Ну, просто если Лиза куда-то уезжает больше, чем на три дня, то она меня обычно начинает бомбардировать смс-ками «Полей цветы» уже на следующее утро. - А! У меня та же история! Кэти, скорее всего, прислала парочку, только у меня телефон в отключке… – тут Матс понимает, в чем дело. Одежды Бенни, брошенной на пол, тоже нет. – Я сейчас… - Не надо! Просто скажи, чем поливать: водой из-под крана, или где-то есть бутыль с отсто… Бенедикт умолкает, как только понимает, что Матс приковылял, точнее, вопреки его невинным разговорам, подкрался незаметно, теперь стоит в дверном проеме и рассматривает его. Хёведес полностью одет – штаны, футболка, носки, даже толстовка, которую он сразу снял да так и оставил в гостиной. Матс нервно облизывает губы: как видно, шалькер собрался от него ускользнуть. И на этом фоне совсем непонятно – поставил бы Бенни об этом в известность его или, воспользовавшись тем, что Матс просто не успеет его остановить, слинял бы втихую. - Бутыль с отстоянной водой, – твердо и спокойно говорит Матс, – вон там в углу, на нижней полке. - Хорошо, – как ни в чем не бывало отвечает Бенни, умело маскируя свой неудавшийся маневр, лезет в шкафчик, достает бутыль и поливает цветы под пристальным взглядом Матса. - Спасибо, – говорит тот, но сейчас обман дается ему с большим трудом. На самом деле он пришел от неудавшегося фортеля Бенни в бешенство, но пытается его скрыть. Очевидно, что время откровенностей у них вышло, и им пора снова надевать привычные маски. Понять бы еще, кто из них в следующий раз будет охотником, а кто добычей. Кто кого на какую приманку поймал, и сейчас осталось неясным… - Так я пойду? – спрашивает Бенни. Вопрос, разумеется, риторический. - Иди, – Матс контролирует не только свой голос, выражение лица и каждый мельчайший свой жест. Кажется, что сейчас у него под контролем даже силы взаимного притяжения планет в Солнечной системе, и он властен надо всем сущим в этом районе вселенной, кроме поведения одного человека, который, очевидно, законам природы не подчиняется. Матс отодвигается в сторону, давая Бенни пройти, показывая в то же время, что ни в каких дополнительных деталях для сцены прощания он не нуждается. Надо просто это отпустить. Так всем будет лучше. Бенни уходит. Дверь за ним закрывается, а Матс все так же стоит в кухне, только от накатившей внезапно слабости оперся на стол. Он думает о том, что ему давно пора научиться не оборачиваться вслед Бенедикту, потому что ничего хорошего он там все равно не увидит, и сейчас на редкость подходящий момент для того, чтобы начать усиленные тренировки в самообладании. В конце концов, он тоже не ангел, но Бенедикт же молчит по поводу его тараканов. Если по-честному, то там целый термитник, Хёведес даже не до конца в курсе, мммм, будем надеяться... Так что определенно имеет смысл прекратить неуместное нытье. Однако надо признать, что, в отличие от Бенни, тараканы Матса по крайней мере хотя бы выглядят как совершеннолетние.***
Юлиан тем временем смотрит по Sky обзор вчерашнего матча «Шальке 04» – «Боруссия-Дортмунд». Он, конечно, не знает, что фрагмент с вопящим от радости Хёведесом после игры в течение нескольких ближайших лет будет не только рекламой для Рурского дерби, но и рекламой самой Бундеслиги. Он думает о том, что в следующий раз, когда ему не удастся забить гол, он не будет больше кусать мяч от обиды. Да, на этот раз довольно смешно получилось, но все-таки повторять этот номер не следует.***
А Бенни разворачивает свою машину на развязке в сторону Дюссельдорфа и на автопилоте размышляет о том, что уже смеркается и пора включить фары. Ни о Матсе, ни о Юлиане он старается не думать.